Подходит к выходу в другое отделение. Там стоит на страже полицай. Часы показывают час ночи.

— Стоишь, оболтус? — спокойно спрашивает солдат. — Не понимаешь, что я говорю? Генерал никуда не удерет. Его немецкий кондратий трахнул. Не слыхал "кондратия"? Это русское слово, селедка ты маринованная! Смирно! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — орет обалдело полицай.

Солдат двигается обратно по коридору.

Останавливается возле немецкого часового, стоящего у двери в генеральскую палату.

— Пускает газы старик?

Солдат ухмыляется и невольно осматривается по сторонам.

— Его душа уже на тот свет законтрактована! Я, брат, много таких видел. Трах-бах, и генеральский мундир остается у вдовы на вешалке… Ты откуда, парень?

— Часовому нельзя разговаривать.

— Эх ты, вшивая труха! Кого учишь, тыловой кролик?! Да я таких, как ты, под Сталинградом кушал, не разжевывая… Смирно! Отвечай по уставу. Кто такой фюрер Адольф Гитлер?

— Спаситель немецкого народа!

— Дурак. Наш фюрер пришел на землю, чтобы установить тысячелетний германский райх. Понятно?

— Так точно.

— А тебя, длинноухого баварца…

— Я из Саксонии!

— …длинноухого саксонца, фюрер поставил охранять священную жизнь немецкого генерала, контуженного партизанской гранатой. Как ты исполняешь свой долг? Если бы к тебе подошла сама смерть, ты обязан был бы сделать шаг назад, взять автомат на изготовку и решительным немецким голосом сказать: "Гальт, госпожа смерть, здесь священный порог!" Повтори!

— Гальт, госпожа смерть, здесь священный паром!

— Не паром, а порог, крыса! Как ты автомат держишь? Сними ремень с шеи! Приклад — в живот. Каску надвинь на морду! Вот так…

Здоровой рукой связной вырывает автомат у часового и толкает его, обалделого от неожиданности, в дверь к генералу. Сам входит вслед за часовым и плотно прикрывает за собою дверь.

И вот у палаты генерала снова стоит часовой. Каска его низко надвинута на глаза. Шинель подпоясана, на поясе две гранаты. Только ниже шинели непорядок: на ногах нет сапог, красуются больничные шлепанцы. Левая рука небрежно засунута в карман.

Заперев на ключ дверь в палату генерала и положив ключ в карман, новый часовой двигается по коридору к выходу. По мере приближения к другому концу коридора часовой старается ступать тверже. Но шлепанцами не стукнешь, как солдатскими сапогами.

И часовой, ставя ногу, одновременно стучит о пол автоматом.

Подойдя к полицаю, охраняющему выход из коридора, новый часовой командует, направляя автомат:

— Вперйод! Зови генералу доктор!

Полицай идет, сопровождаемый немцами, к дежурке. Заходит. Там сидит с книжкой девушка в халате.

Закрыв за собою дверь, немецкий солдат бьет полицая автоматом по голове. Тот падает, не вскрикнув.

Девушка в ужасе вскакивает. Это — Фрося.

— Боже! Что вы сделали!

— Тише, сестричка, — говорит по-русски немецкий солдат, — мне нужно срочно обуться. Одной рукой я не могу ничего сделать. Давай, снимай быстро…

Девушка бросилась снимать с полицая сапоги.

— Вы, значит, не немец? Ну ни за что бы я не сказала! А контузия? А ваша рана?

— Стоп. Оставь сапоги, свяжи прежде полицая…

Девушка ловко пеленает полицая полотенцем, отбирает винтовку, револьвер, патроны, документы.

— Молодец, — хвалит связной, — мама неплохому тебя научила! Натягивай мне сапоги…

Сапоги натянуты. Можно идти.

— Дай, девушка, чего-нибудь крепкого понюхать. Что-то у меня организм скрипит.

Фрося понимающе кивает головой и наливает в стакан спирту.

— Собери медикаментов, — командует связной, держа стакан в руке, — надо будет мне кончить лечение. За твое молодое и красивое здоровье, сестричка…

Связной пьет.

В это время распахивается дверь, и двое немецких солдат врываются в дежурку.

Они, по-видимому, не ожидали встретить здесь третьего солдата. Остолбенели, тянутся руками к револьверам.

— В порядке, друзья, — говорит связной, отдавая стакан Фросе, — спирту хватит и вам…

— Хенде хох! — вопит вдруг с невозможным акцентом один из пришедших.

— Что? — удивляется связной. — Вы, оказывается, тоже не немцы? Сестричка, это твои знакомые?

— Товарищи! — опомнилась после оцепенения Фрося. — Наш, товарищи!

— Наш или не наш — это видно будет после взаимной проверки документов, сестричка. А тем временем пошли, пока не поздно!

— У нас приказ относительно генерала, — напоминает второй пришедший.

— Генерал в порядке, — говорит связной, — на тебе ключ, пойди в палату проверь, чтобы не было осечки. А мы с сестричкой и твоим напарником — на воздух. Возьми меня, милая, об руку…

Фрося быстро одевается, берет за талию связного, один из пришедших поддерживает с другой стороны.

— Ведь я, ребятки, все-таки как-никак коечный больной, — пытается шутить побледневший связной, — вы со мной осторожнее!..

Кабинет начальника полиции. Начальник сидит за столом, небрежно отвалясь на спинку кресла. Перед ним — на краешке стула — Кривой Яшка в довольно-таки плачевном состоянии: голова у него забинтована, глаз подбит, заплыл, и, когда ему надо взглянуть на собеседника, он должен пальцем приподнять заплывшее веко.

— Я вас пригласил, господин Яблочко, — цедит начальник полиции, — чтобы поставить в известность о недовольстве вашей работой немецкого командования и господина шарфюрера…

— Ваше благородие, — сипит Яшка, — но ведь меня полностью блокировали! Вот слышите, как я говорю, — это от отравы, подсыпанной в самогонку. Желудок, слава богу, выдержал, а голос, говорят врачи, не восстановится. Позавчера на коротком отрезке от дома до, извиняюсь, выходного места так ударили по голове, что теперь больница мне предлагает ложиться на излечение. А как я лягу, если там даже генерала не уберегли… Я — один, а их много…

— Немецкое командование, — перебивает начальник полиции строго, — и господин шарфюрер крайне недовольны вашей деятельностью. Цумбайшпиль — например; мы думали, что вы выдали нам все подпольное руководство. Так, хорошо. А что же получается? Какой, так сказать, кредит? У вас не хватило терпения и выдержки. Подполье как работало, так и работает. Партизаны среди бела дня делают налет на наш гебит. Генералы гибнут, как мухи. Так, хорошо. Я не отрицаю, что вам тяжело. Но у меня ведь тоже голова не казенная, господин Яблочко!

Яшка молчит, понурив голову.

— Я могу подумать, — продолжает начальник полиции, — и господин шарфюрер может так подумать, что вы, цумбайшпиль — например, неискренне пришли к нашему немецкому командованию…

— Ваше благородие! — молящим голосом восклицает Яшка.

— Что вы хотите обмануть полицию и тем самым его превосходительство самого фюрера!

Начальник вытягивается в сторону портрета бесноватого Гитлера и делает на всякий случай салют рукой.

Яшка готов лезть под стол от ужаса:

— Ваше благородие! Испытайте мою честность! Чем угодно заслужу! Но в этом районе я не работник! Эх, если бы вы знали, как трудно смотреть им в глаза! А тот советский агент, ваше благородие, который был немецким солдатом и исчез из больницы, — ведь он из нас свиных отбивных наделает!

— Но, но! — орет начальник полиции. — Не распускай язык, скотина! Ты говорил, что имеешь явку в Н.?

— Имею, ваше благородие. Прикажете кому передать?

— Нет, зачем же. Сам пойдешь. Там замечены следы одного дела. Получишь подробные инструкции.

— А если явка устарела?

— Наведешь справки в полиции. Все. Можешь идти. Сборов никаких. Да не вздумай бежать. Я тебя из-под земли достану! Доннер веттер!

Яшка уходит, и почти сразу же после него входит в комнату гестаповец. Начальник подобострастно вскакивает с кресла и уступает его пришедшему. Сам садится на место ушедшего Яшки. И такая же Яшкина поза.

— Ну, господин полицай, он согласен?

— Я его так напугал, господин шарфюрер, что он полезет к черту на рога! Инструкции передать письменно?