Хэр Ройш встретил Хикеракли столом с двумя нетронутыми бокалами вина. Смотрелся он при этом в сём приличном, но всё же кабаке Людского таким бельмом, какого Хикеракли в исполнении однокашников прежде никогда и не видел. Волосы, как обычно, прилизаны, выбрит гладко, но длинное лицо, кажется, припудрено. Дорогая рубашка с неброским шёлковым кантом, жилет в тон, платок заколот булавкой; на груди — массивная брошь, на ногах — лакированные сапоги, на длинных пальцах — перстни сплошь с опалами да топазами.

К столу же кокетливо прислонилась трость с бронзовым набалдашником в виде змеиной головы.

Приложив к этому делу некую долю фантазии, хэра Ройша вполне можно было назвать импозантным. Ну, это ежели упустить из виду ту мысль, что сегодня он по какому-то поводу вырядился.

— Экий ты франт, — не смутившись, Хикеракли повесил свой сомнительный тулуп прямо поверх тёмно-серого аристократического пальто. — Дай-ка мне угадать: дела сердечные?

В пику ожиданиям — а может, воследствие пудры — хэр Ройш краснеть и не подумал.

— Да. Так уж вышло, что мне нужна ваша помощь.

— Ну что вы мне выкаете, хэр мой Ройш? Тем более по такому вопросу позвать решимшись. — Хикеракли уселся напротив и немедленно отведал вина. — Я, конечно, до женского полу знаток, да и вообще по-всякому умею-с, но тут ведь без откровенности куда? Никуда.

Хэр Ройш тоненько улыбнулся — аристократически эдак, полузаметно. Что-то тут было не так: люди вроде хэра Ройша не ведут себя в делах сердечных столь уверенно, люди вроде Хикеракли это наверняка знали.

— Хорошо, мне нужна твоя помощь. Я бы хотел, чтобы ты препроводил ко мне одну даму.

— А вот и откровенность! — не без удивления воскликнул Хикеракли. — Нешто свои ноги не донесут?

— Положение накладывает на меня и на мой круг общения некоторые ограничения.

— Девица-то не по рангу, а? Ха! — Хикеракли задумался. — Или наоборот как раз, по рангу, но любовь у вас тайная, папашке не по нраву? А?

— И то, и другое, — снова улыбнулся хэр Ройш.

Хикеракли не понял и предпочёл жестом показать, чтобы, мол, продолжал.

— Всё очень просто. Я буду признателен, если ты доберёшься до «Зимней розы» и приведёшь мне оттуда одну из дам. Ждать я намереваюсь здесь же, благо путь не слишком далёкий. Много времени всё это занять не должно.

— Из «Зимней»…? — Хикеракли сообразил и расхохотался в голос. — И ты для этого так вырядился?

— Как и подобает при общении с дамами, — с достоинством кивнул хэр Ройш, но аристократическая вальяжность его всё-таки трещинами побежала.

— Вот это чудо! Чудо! Но где ж это видано — такое дело препоручать постороннему? Куда ж мне, простому-то человеку, в ваших вкусах разобраться, а, сударь? Вам блондинку? Брюнетку? Пополнее, постройнее? Ясноглазую али смуглую да страстную? Тут ведь, так сказать, подход нужен…

— Заказ номер сорок один, — хладнокровно ответил хэр Ройш.

— «Заказ», а? Заказ — это на металл из шахт папаши твоего или на муку для лавки, а ты для «заказа», гляди, вырядился. Как же это так, скажи мне?

— К честной работе подобает относиться с уважением. А уважение подразумевает одновременно достойный вид и отсутствие излишней личной тяги.

— «К честной работе»! Хэр Ройш, вы любимый мой человек. И звать-то вас хэром, и дам соответствующего, так сказать, профиля вы честными работницами кличете… Да ещё и трость прихватили. Нет-нет, я-то как раз с пониманием, я и не такие работёнки видел, — приврал Хикеракли, — но от человека вашего статуса да имени, право, неожиданно.

Хэр Ройш пожал плечами с лёгким раздражением.

— Дамы соответствующего профиля уж всяко честнее разнообразных любовниц и протеже, набивающихся в аристократические круги под фальшивыми предлогами.

— А вам, значится, отношения ближе товарно-, так сказать, денежные?

— Если уж ты предлагаешь беседовать на «ты», — иронически заметил хэр Ройш, — логично было бы и самому соответствовать. Что же касается твоего вопроса, не вижу тут поводов для буйного веселья.

— Безудержного, — поправил Хикеракли, — праздник называется «Безудержное Веселье».

— Это не было цитатой. И да, если у меня имеются вполне конкретные карнальные желания, я предпочту общество той, которая удовлетворит именно и только их.

— И не неловко? Не обидно? Есть, знаешь, такое мнение, что к публичным девкам те ходят, кому обычные не дают.

— Как и ранее, должен заметить, — блеснул памятью хэр Ройш, — что мнение это остаётся на совести его носителя.

— Ну ладно, можно без этого. Но всё равно, а? Ведь когда дают тебе — это ж тебе, для тебя, а так, выходит, не тебе, а деньгам твоим, а вернее даже папашкиным, потому как не твои ведь? И, выходит, оно без любви — без вот хотя бы минутной, секундной, как обычно бывает…

— Разве я говорил, что хочу любви? — недовольно отрезал хэр Ройш.

— Разве её не все хотят? — удивился Хикеракли.

— Нет.

Повисло молчание. Хэр Ройш в своих шикарных одеяниях слегка скукожился, как подгнивший мандарин, и будто бы обиделся. Это что ж, вопрос Хикеракли не по адресу пришёлся? Ан нет, так обижаются, когда как раз таки по адресу, по самому что ни на есть почтовому. То есть, получается, страдает наш мандарин без любви?

Али наоборот, без любви не страдает, а страдает, если так можно выразиться, оттого что не страдает? Ясное дело, девки аристократические все за набедренными да метелиными бегают — хэру Ройшу одни только объедки перепадают. И другое дело тоже ясное: человека нормального это бы обидело. А этого не обижает — в самом деле не обижает, но ведь не может же человек ненормальный свою ненормальность где-то там подспудно не чувствовать? Ведь всяко же перипетия выходит неуютная; кто девок — да не девок, да хоть что! — хоть минуточку в страсти да запале не любит, тому, наверное, очень внутри себя одиноко.

— Но как же ты на такое дело меня позвал? — миролюбиво спросил Хикеракли, подливая хэру Ройшу вина в полупустой бокал. — Это ж афера, как говорится, интимная, а я-то тебе даже не друг. И потом, не слишком ли даже для тебя аристократически — по девкам лакеев гонять?

— Как ты сам резонно заметил, кто в Академии кому не друг? — с облегчением прервал молчание хэр Ройш. — Все в одном котле варимся. Сам я за дамой отправиться не могу, мой статус действительно подобного не позволяет. Аристократическому наследнику возле увеселительных домов показываться не полагается. Что глупость, — вдруг нахмурился он. — Будто не очевидно, что в определённом возрасте у человека появляются некоторые желания, лишать себя удовлетворения которых попросту нездорово, в конце концов.

— Неагрессия-с, — развёл руками Хикеракли, — и смирение животных порывов.

— Да, неагрессия. Глупость! Есть животные порывы, а есть биология, против которой идти…

— Что? Не пристало?

— Против которой идти надо с умом, — с нажимом договорил хэр Ройш, на коего, кажется, второй бокал вина действовал растлевающе. — Честность, нечестность — это всё вопросы, если хочешь, логические. Рациональные. Однако когда плотно зажмуриваешься, а некое явление никуда не исчезает, нужно его проанализировать и встроить в общую картину. Или заняться искоренением — но настоящим искоренением, а не переназывать просто другим словом! Вот аристократия. Любому же болвану совершенно очевидно, что и у аристократических наследников есть телесные желания, но что желания эти ни в коем случае не следует реализовать с выходцами из своего круга. Ну ладно, положим, те, кто предпочитает безопасные варианты или уж совсем экзотические удовольствия. А если меня всё-таки интересуют только и исключительно здоровые девицы детородного возраста? Очевидно же, очевидно, что, будь она из моего круга, это может закончиться беременностью, невольным союзом, который никому не нужен и даже невыгоден! А ходить по публичным дамам при этом не следует, это считается делом грязным и неприличным. Тьфу. И что же мне полагается делать?

— Как что? Простых девок совращать, — пробормотал Хикеракли, совершенно сражённый образом распалившегося хэра Ройша. Тот только поморщился.