Хэр Ройш спрятал глаза и, кажется не отдавая себе в том отчёта, принялся вертеть пуговицы своего нового жилета выразительнейшего кофейного тона.

Скопцов по-прежнему был готов предложить помощь в смене темы, но Жорж едва ли не с наслаждением закатил глаза:

— Господин префект, я могу рассказать вам чрезвычайно скучную историю. Летом, как вы знаете, мы с графом Набедренных и господином За’Бэем совершили небольшой вояж по Европам — но история моя не об этом, иначе она не могла бы быть скучной. Сейчас достаточно будет лишь указать, что я был более чем воодушевлён, но вернуться нам пришлось раньше намеченного срока — у графа Набедренных, понимаете ли, верфи. И буквально в день нашего возвращения я застал у батюшки неожиданных заказчиков: соседа по общежитию господина За’Бэя и смутно знакомого мне вольнослушателя Академии.

— Гныщевича и Приблева, — кивнул Скопцов, — то есть, конечно, господина Гришевича и господина Придлева.

— О, так вы слышали? А батюшка меня убеждал, что их обращение было конфиденциальным.

Скопцов покраснел:

— Ну речь ведь идёт о заказе для завода графа Метелина? Там теперь заняты двое моих хороших друзей. Да и с упомянутыми господами я нередко общаюсь.

— А сами что же ещё не на заводе? — неоправданно огрызнулся Жорж. Милейший Скопцов раздражения не заслужил, но как тут сдержишься-то.

— Что вы, куда мне! Я ничего не смыслю в производстве.

— Сосед За’Бэя будто смыслит! — Жорж развернулся к дебелой девице, которая полчаса спустя таки заметила необслуженных посетителей: — Графин водки и бараньи рёбрышки.

— Стопок-то сколько мыть? — зевнула девица.

— Две, — всё ещё глядя в сторону, ответил хэр Ройш.

Такого Жорж ещё не видел.

— Я не хотел срываться на вас, — Жорж примирительно, но вновь трагически вздохнул лично для Скопцова. — Нет смысла скрывать: проклятый метелинский завод лишил меня покоя.

— Вас так прельщает работа на заводе? — префект Мальвин сдвинул брови. — Вас, Жорж?

— Меня прельщает работа. Занятие. Место в жизни.

— Прошу прощения, но я полагал, что дело вашего батюшки обеспечит вам будущее.

Жорж усмехнулся, не постеснявшись приправить усмешку порцией горечи высшего сорта. Он, в конце концов, почти что месяц терпел!

— В деле моего батюшки я полнейшее ничтожество. Он ведь никогда меня не обучал, поскольку полагает ювелирное ремесло недостойным своего единственного сына. Сам всю жизнь горбатился, алмазной пылью дышал, а мне такой судьбы не желает.

— Но вы могли бы его переубедить… — начал было Скопцов.

— Поздно! — Жорж поморщился. — Поздно уже учиться — это ж когда ещё я достигну батюшкиных высот. Впрочем, не имею уверенности, что достигну хоть когда-нибудь. У меня такой пример всю жизнь перед глазами — вообразите, господа, сколь высок мой ценз! Я просто-напросто не позволю себе позорить батюшкину фамилию.

— С одной стороны, я вас понимаю, — префект Мальвин отпил щедрый глоток пива. — Я сам по несчастливому стечению обстоятельств оказался за бортом семейного дела. С другой стороны, а куда вы торопитесь? До окончания Академии у нас у всех ещё неполных четыре года.

— У нас четыре года, а у них — завод! — простонал Жорж.

Не будь здесь изрядно пострадавшего от родительской любви хэра Ройша, Жорж бы непременно пояснил, что общение с высокородными сверстниками тоже не прибавляет уверенности в себе. И дело не в зависти, упаси леший, а в пугающей ясности: Метелин прав. Четыре года пройдут, граф Набедренных прибавит ещё полдюжины верфей к уже имеющимся, хэра Ройша допустят наконец до контрактов на металл (должно же это когда-нибудь произойти!), а Жоржа, сунься он с ними за компанию на очередной приём в честь очередного Сигизмунда Фрайда, так и будут представлять «сыном ювелира». Граф Набедренных и хэр Ройш, конечно, не будут, а Метелин — будет. С полным на то правом.

— Вы знаете, завод меня и самого изумляет, — перевернул пару страниц своего блокнота префект Мальвин. — Граф Метелин — всё-таки граф, а вот господин Гришевич… Я как-то не привык, чтобы с людьми столь юного возраста — и незнатного происхождения — считались в деловых вопросах. Быть может, я ограничен здесь подходом купеческой среды…

— Ничуть, — с готовностью фыркнул Жорж. — Люди столь юного возраста никому в этом городе не нужны. Кроме Охраны Петерберга — но это, как мы все понимаем, не вариант.

Скопцов задумался:

— Так предложите свои услуги графу Метелину. Вы ведь, кажется, были знакомы ещё до Академии?

— О да. Мы были так близко и трепетно знакомы, что год не разговаривали. И после сегодняшнего приёма в честь мистера Фрайда не будем разговаривать ещё четыре. Как раз до окончания Академии хватит.

— Вы истерик, Жорж, — префект Мальвин неодобрительно покачал головой. — Вы хотите найти решение своей проблемы или посокрушаться о её неразрешимости?

— Меня вы тоже обвините в истеричности, — подал голос хэр Ройш, — если я скажу, что полностью поддерживаю господина Солосье в его пессимистическом взгляде на ближайшее будущее? Люди столь юного возраста, как вы изволили выразиться, нужны отнюдь не только Охране Петерберга. Есть ещё потрясающая воображение возможность пойти секретарём в занюханную контору. Или даже протеже к скучающему аристократу. Не интересуетесь, господин Солосье? Могу составить вам список потенциальных жертв.

— Премного благодарен, но я слишком ценю ваше общество, хэр Ройш. А надумай я воспользоваться списком, вы же первый перестанете со мной здороваться.

— Разумеется. Потому что добиваться положения и власти следует собственным трудом. Даже если в заданных условиях это фактически невыполнимая задача.

— Неожиданный перфекционизм, — хмыкнул префект Мальвин.

 — Для наследника аристократической фамилии, вы хотели сказать? — хэр Ройш оставил-таки в покое пуговицы жилета. — Перфекционизм и сам по себе ценное качество, а уж аристократизм без перфекционизма откровенно жалок — взгляните на Четвёртый Патриархат.

— Или на наш Городской совет, — негромко прибавил Скопцов, догадавшись, что этот пример хэр Ройш не озвучил из-за родственных связей Скопцова, а никак не собственных.

Жорж тоже решил побыть предельно откровенным.

— Знаете, господа… — не отказал он себе в удовольствии ещё разок трагически вздохнуть. — Мне, пожалуй, обидно, что на звание оплота перфекционизма претендует нынче метелинский завод. Переоборудованный, готовый вот-вот удивить публику первой партией своей продукции и — что самое главное! — не чурающийся услуг людей столь юного возраста.

Дебелая девица поставила перед Жоржем и хэром Ройшем две стопки и графин водки.

Отворив дверь, Драмин хмыкнул: графин водки, прозрачной, как слёзы поруганных дев, всё равно остался, а вместе с ним — две стопки в старомодных подстопниках из чернёного серебра. Два — очень красноречивое число: оно отчётливо указывало, что приветствовать господина наместника Гныщевич собирается без чьей бы то ни было помощи.

Сперва он планировал полный обед из трёх блюд — пригласить господина наместника за стол, продемонстрировать полное радушие. Валов, узнав о таких перипетиях, раскричался страшно. «То есть вместо того, чтобы показать истинное положение дел, а то и усугубить его чуток, не убудет, ты хочешь выставить нас богатыми и ленивыми? Прекрасно, просто прекрасно!»

На «ты» с Гныщевичем он перескочил в один счёт, как не бывало воспитания.

«Что ты в жизни, шкура, понимаешь? — немедленно пустился в нравоучения Гныщевич. — Человека раздобрить надо, к себе расположить. Господин наместник у нас, будем надеяться, ещё долго не появится. Пусть помнит хорошее».

«Хорошее — это наш продукт и производственный процесс», — отрезал Валов и хлопнул дверью.

Гныщевич на такие бурные переживания снисходительно фыркнул, но потом призадумался и позже доверительно заметил Драмину, что в словах Валова, пожалуй, есть здравость. «Сан коман» или вроде того.