— Волной смыло, — подсказал Ганин.
— Типа такого… — на этот раз согласился с ним Олежка. — Ну, кэп орать, вашу мать — перемать. Смотрят, а тросы-то явно не ободранные, а перепиленные… Значит, из своих кто-то бабла срубил…
— А здесь-то что наши говорят? Кто делу-то честному мешает? — воззвал к олеговской совести Ганин.
— Да здесь все «типа» да «вроде», кисель мешают… Бля, прогулки при луне… Соваться никто не хочет, а мне чего, больше всех надо, что ли? Я свое дело делаю, предкам раз в месяц «штуку» шлю… Мне пожить еще охота в Корсакове своем!..
— А здесь что, думаешь, завалить могут? — без обиняков и экивоков спросил Ганин.
— Это тоже, — спокойно отнесся к ганинскому предположению Олежка. — Тут сейчас персонажи конкретные обитают. Косо… японцы то есть визы дают кому ни попадя…
— Кто конкретно обитает? — поинтересовался я.
— Да все больше из братвы приморской…
— Серого знаешь?
— Какого Серого?
— Из «Ясуй — бухин».
— А — а, Серегу, что ли? Знаю…
— И как он?
— Да он что, шестой номер…
— А Илюха его?
— Видал пару раз… Мы у них иногда запчасти берем, если у нас чего нет, а на свалку ехать лень… У них там и мастерская есть, они тоже…
— …нулевочкой херачат, — закончил за Олежку догадливый Ганин.
— Ну а такой человек, как Ливер, тебе знаком? — спросил я.
— Виделись…
— Давно? — Я даже сразу не поверил вот так внезапно, среди всех этих непотребных куриных костей и промасленных салфеток, свалившейся на меня удаче.
— Года два назад. Может, чуть больше… Зима вроде была или весна ранняя…
— Что за мужик?
— Конкретный!
— Из братвы?
— Кто?
— Ливер.
— Из какой братвы?
— Я не знаю. Из приморской?
— Че ты, лохнутый, что ли?
— А че такое?
— Он же косо… япош… японец в смысле. Как тут у вас то называется? Якуза, что ли? Нет, Ганя?..
— И где ты его видел?
— В магазин к нам приезжал.
— Зачем?
— Базары у него с Фудзиварой нашим были.
— О чем говорили, ты не слышал, конечно.
— Я ж в мастерской целый день торчу, а они в конторе базарили. Давно было… без последствий… Я их только издалека видел — как подъехали, как вышли…
— Много их было?
— Не помню уже. С Ливером, наверно, еще трое или четверо. Все качки, как положено, прикинутые тоже, как надо, в черном. Я ж говорю — конкретные ребята…
— А часом, не после этого вы внедорожниками заниматься перестали? — спросил Олежку Ганин.
— Где-то так…
— Понятно. А почему его Ливером зовут? — спросил я.
— А я знаю? Я его раньше и не знал… Как они тогда подъехали, мне Пашка говорит: смотри, Ливер приехал. Я тогда первый раз его кликуху услыхал…
— Пашка — это кто?
— Пашка Лебедев, со мной работает. Тоже из Корсакова, механик был портовый…
— А фамилию Ливера ты случайно не знаешь?
— Не… И не слыхал даже никогда, интереса не было спрашивать. Я ваши фамилии запомнить все равно не могу. Мне что Сато, что Сайто, Мито, там, Муто, блин; я своего Фудзивару три года запомнить не мог А ты мне — Ливер!..
— И где он обитает, тоже не знаешь?
— Слыхал, что здесь, в Отару Он вообще-то не местный, но кучкуется где-то тут или, может, в Саппоро… В Отару-то какая жизнь…
— Да уж не Корсаков… — вздохнул Ганин.
— Хорошо, а такая кликуха — Бугор — тебе не знакома? — Во вторую удачу я уже не верил.
— Знакома, — обрадовал меня Олежка.
— Видел его?.
— Не, его не видал! Слыхал только! Наши говорили, косо… японцы тоже.
— Чего говорили?
— Тоже, говорят, из конкретных. Но чем занимается, не слыхал. На тачках мы с ним не пересекались, рыбой небось торгует, крабами — херабами, там…
— Они с Ливером как-то связаны?
— Без понятия.
— А он, этот Бугор, тоже косорылый? — Я решил утешить лингвистическое самолюбие своего новорожденного информанта.
— Без понятия, — растерянно протянул Олежка, не понимая, ослышался он или нет.
— Ладно, Олежка, понял я тебя. — Я сымитировал удовлетворение той информацией, которую нам с Ганиным удалось выудить из конкретного и словоохотливого патриота — автомеханика. — Скажи еще только вот чего: допустим, мне надо ворованную машину отсюда в Находку переправить. Чего мне делать? Как мне быть?
— Тебе?!. — недоверчиво хмыкнул Олежка.
— А что? Я не человек, что ли?
— Ты же япош… блин, японец!
— Ну и че такого?
— Да ладно мне сифонить-то! Скажи уж лучше Ганя вон решил ноги к замаранной тачке приделать!
— Тебя хрен наколешь, Олежка! — деланно удивился рентгеновской прозорливости корсаковского спеца Ганин.
— Так бы и говорили! А то ты, бля!.. — Олежка стрельнул в меня недовольными глазами.
— Так как Гане быть? — напомнил я ему о нашей главной теме. — Чего ему делать?
— Тачка есть уже? — деловито поинтересовался Олежка.
— Нет еще… — ответил Ганин.
— Маранные, они того…
— Чего «того»?
— Да возни много… И здесь в порту стопануть могут, и во Владике власть уже другая — тоже не факт, что бабло возьмут…
— Что ж ты предлагаешь?
— Тебе чего, конкретная тачка нужна, или ты таможне платить не хочешь? — конкретно спросил Олежка.
— Пошлину хочу прогнать! — признался Ганин.
— Ну, совсем прогнать не получится! — расстроил Ганина Олежка. — Хоть копейки, но платить придется.
— А как копейки сделать, если тачка — «полный фарш»? — заискивающе спросил Ганин.
— Это уже проще! — обнадежил его Олежка.
— Как «проще»?
— Тебе тогда здесь надо ПТС оформить в двух экземплярах — и порядок! — объяснил Олежка.
— Чего оформить? Какой ПТС?
— «Пятьдесят три — сорок», — назвал Олежка уже знакомые мне числа. — Пэтээску то есть…
— Что такое «пятьдесят три — сорок»? — спросил Ганин.
— Это, Ганин, таможенная декларация, форма номер 5–3—4—0, для вывоза товаров из Японии, главным образом — автомобилей. — Я был чрезвычайно рад подаренной мне щедрым Олежкой возможности оказать Ганину ответную образовательную услугу за все его сегодняшние «преподки»…
— Почему в двух? — Ганин посмотрел на Олежку.
— Одну — местной таможне втюхнуть, ну, на настоящую тачку: литраж — километраж, там, цена, все такое — чтоб чисто вышла отсюда. А вторую — уже в Находке, там, или во Владике таможне в зубы!
— Липу что ли?
— Не, липу нельзя! Там не лохи сидят! «Калашом» по стеклам пройдутся — и чао — какао!
— Значит, тоже настоящий документ нужен?
— Не совсем. Сама пэтээска настоящая должна быть, а вот чего в ней написано будет, от того и копейки твои, Ганя, зависят.
— Так чего там писать?
— Чего люди деловые пишут!
— А чего деловые пишут?
— А деловые, Ганя, сами не пишут! За них шестерята шестерят!
— И чего за них их шестерки там пишут?
— Из правды-только марку тачки.
— Как это?
— Ну так, блин! Ты же не напишешь, что «старлетку» стоиеновую везешь, если на таможню стопудовый «сурф» смотрит, ну?
— Ну!.. — задумался Ганин.
— Значит, если «сурфик» везешь — так и пишешь: «хайлакс — сурф», по-честному.
— А не по-честному чего?
— А не по-честному все остальное. Пишешь, что прошла сто двадцать тыщ…
— Так это же по счетчику сразу видно!
— Я же тебе сказал, Ганя, что мы здесь если счетчик и крутим, то не как японцы— назад, а только вперед.
— В смысле «Полный вперед»? — уточнил Ганин.
— До упора!.
— И еще чего?
— Все, тебе говорят! Цену ставишь не больше полсотни «манов», хотя, может, ты за нее здесь три «лимона» натряс… Ну и все такое!
— Подожди, Олежка! — вмешался я в умный разговор. — Полсотни «манов» — это пятьсот тысяч иен. Ты хочешь сказать, что во Владивостоке придурки на таможне в это верят?
— Не мое это дело! Верят — не верят, любят — не любят, ромашки спрятались! Если бумага чистая, то им упало с хозяином спорить. Тем более что хозяева — пипл конкретный, таможеннику лично пять сотен «зеленых» на поправку надорванного здоровья — он тебе в любую бумагу поверит, особенно если бланк настоящий.
