— Вам что-нибудь из этого знакомо, Титов-сан? — стараясь быть как можно более дружелюбным, спросил Ивахара.

— В каком смысле знакомо? Знаю ли я, что вот это такое? — Титов нагнулся к куче, взял одну из магнитол и подбросил ее на ладони.

— Нет, — отрезал категоричный Ивахара. — Вы знали, что в багаже у Ищенко находились эти вещи?

— Нет, конечно. — Титов бросил магнитолу обратно. — Почему я должен это знать?

— Ну он же ваш моряк, то есть рыбак.

— Я не имею привычки шарить по сумкам своих ребят!

— Где Ищенко сел на судно?

— Как где? В Корсакове, разумеется!

— Вместе со всеми?

— Само собой, вместе со всеми.

— Эти сумки у него были с собой?

— Понятия не имею! Я свой экипаж не досматриваю! Были, наверное. Сумки его, он обычно с ними плавает.

— Хорошо — хорошо, это мы с нашими таможенниками обсудим.

— Как вы считаете, откуда у Ищенко эти вещи?

— А вы сами-то как считаете? — вздохнул Ивахара и открыл вторую сумку В ней автомобильных аксессуаров не оказалось, а были как раз все те носки, трусы и полотенца, которые предполагались в первой. — Ну хорошо, мы к этому еще вернемся. Пока же я попрошу в каюту никого не впускать. Сейчас наши сотрудники проведут изъятие всех личных вещей Ищенко, а вас мы попросим проехать с нами в управление для официального опознания тела.

— А это обязательно? — заворчал Титов.

— Увы, обязательно, — похоронил его надежды на последний свободный вечер на гостеприимной отарской земле Ивахара.

Мы по очереди выползли из каюты наверх. Ивахара приказал своему лейтенанту остаться у входа в каюту Ищенко, а сам стал связываться по мобильному телефону с управлением и прокуратурой. Я же оказался на время предоставленным самому себе и решил воспользоваться этим временем как можно более плодотворно. Я прошлепал по неспокойной палубе к кидальщикам-ловильщикам шин и спросил у крайнего:

— А Где Ищенко ваш?

Парень— ни на секунду не прекращая двигать накачанными бицепсами, поинтересовался в ответ:

— А на что он вам?

— Да дело есть к нему.

— Какое? — глядя не на меня, а на подлетающую подобно почерневшему от долгого скитания по неприветливым галактикам и финального входа в плотные слои земной атмосферы НЛО покрышку спросил рыбачок.

— Личное.

— Ну раз личное, — крякнул он, принимая на грудь очередную шину — к нему лично и обращайтесь.

— А вы, часом, не Витя Козлов?

— Нет, — замер на секунду парень.

— И не Веня Добренко?

— Вы всю нашу каюту перечислять будете?

— Значит, Александр Скляров?

— Ну, — посерьезнел вдруг ловец подержанных покрышек.

— Да вы продолжайте шины свои ловить, продолжайте. — поспешил я успокоить соседа по каюте покойного Ищенко.

— Вас не спросил! — огрызнулся Скляров и продолжил.

В это время вдалеке, на въезде на причал, показалось что-то зловещее и рычащее. Оно стало быстро увеличиваться в размерах и по мере приближения к «Юрию Кунгурцеву» превращаться в нечто среднее между танком с демонтированным орудием, фермерским трактором и романтическим луноходом. Через пару секунд это автомобильное чудовище заскрежетало тормозами подле полицейских машин предусмотрительных Ивахары и Судзуки, приехавших раздельно на случай, если одному надо будет спешно ехать в город, а другому остаться на судне. Тут только я наконец-то сообразил, что этот невесть откуда появившийся монстр — гигантский джип абсолютно неизвестной мне марки Вообще не только марка, но и много чего еще в этой машине было непонятного. Во — первых, колер — это была невообразимая смесь болотного, темно — серого и черного цветов, порождающая самые мрачные ассоциации и иллюзии. Во — вторых, бесформенный четырехдверный кузов, который явно был металлическим, но при этом сзади имел позорный брезентовый тент, закрывавший его грузовую корму. В — третьих, за тонированным лобовым стеклом я увидел, что руль у этого страшенного мастодонта расположен слева, а не справа, из чего становилось понятно, что машина импортная, но опять же неясно, какой марки.

Из джипа со стороны переднего правого сиденья вывалился здоровенный японец лет сорока пяти, более чем атлетического телосложения, с бычьей шеей и литыми, рельефными мускулами, хорошо просматривавшимися благодаря черной «про-кедовской» футболке с коротким рукавом. Впрочем, мускулы тут же скрылись от посторонних взглядов, поскольку невидимый пока водитель швырнул своему пассажиру из чрева чуда автомобильной мысли кожаную куртку. Японец надел куртку, мельком взглянул на полицейские машины и на продолжающих кидать непрезентабельные покрышки матросов — рыбаков и ступил на трап «Юрия Кунгурцева». Ивахара, продолжавший давать по мобильному указания своим дистанцированным подчиненным, кивнул Соме в сторону гостя, и — сержант встретил его вопросом:

— Вы кто?

— А в чем дело? — недовольно, но без обычных для подобных ему качков хамства и развязности поинтересовался гость.

— Полиция Отару! Проход запрещен!

— А когда можно будет пройти? — Детина продолжал оставаться предельно тактичным, хотя делать ему это было явно нелегко.

Я подошел поближе:

— Так вы кто будете-то?

Здоровяк окатил меня ушатом безразличия и холода, но все-таки соизволил представиться:

— Накамура Дзюнъитиро.

— С какой целью идете на судно? — Я решил принять из рук нерешительного Сомы эстафету любопытства и пристрастия.

— С деловой.

— Поподробнее, пожалуйста!

— Я хозяин магазина «Ред-шоп», беспошлинная торговля. У меня заказ экипажа.

— Какой заказ?

— Электроника: телевизоры, видеокамеры…

— Где товар?

— В машине. — Новоявленный Накамура кивнул на свое ручное чудовище, по-прежнему не слишком мирно рычащее внизу.

— Заказ оплачен?

— Оплачен, — кивнул Накамура. — Да вы не беспокойтесь, у меня заведение солидное, проблем нет.

Я взглянул на отстраненного мной от участия в светской беседе Сому; и тот смежил на мгновение веки, давая мне понять, что заведение Накамуры ему известно и что самохарактеристика Накамуры совпадает со сложившимся в Отару общественным мнением в отношении «Ред-шопа».

Ивахара закончил дирижировать своим невидимым оркестром, засунул в нагрудный карман мундира мобильник и подошел к нам:

— Здравствуйте, Накамура-сан!

— День добрый, Ивахара-сан!

— Какими судьбами?

— Доставка заказа.

— Электротовары?

— Да, электроника, как всегда.

— Заносите! — скомандовал майор.

Накамура обернулся к своему джипу и гаркнул:

— Коврига, заноси!

Водительская дверца открылась, и на пыльный бетон причала выпрыгнул фактически двойник Накамуры — такой же здоровенный культурист, в такой же черной майке, только славянской внешности и по виду чуть моложе своего шефа. Он подошел к затянутому брезентом багажнику отшпилил от кнопок задний клапан и стал выставлять на пирс разнокалиберные картонные коробки.

К нам подошел Титов:

— А, Накамура-сан, привезли все, да?

— Да, привезли все, да, — безбожно коверкая звуки, по-русски ответил Накамура. Мой друг Ганин, благо он профессионал в этом деле, утверждает, что научить чистому русскому произношению японца гораздо легче, чем американца. Он божится, что, как бы американец ни старался, ликвидировать фонетические излишества в своем русском произношении ему никогда не удастся. Японская же фонетика якобы ближе к русской, поэтому по непререкаемому мнению категоричного в суждениях Ганина, японец всегда может, если захочет, конечно, говорить по-русски без акцента. Что касается меня, то я как раз являюсь подтверждением этой сэнсэйской сентенции — я отчетливо слышу все нюансы великого и могучего и, как кажется и мне, и Ганину чисто воспроизвожу «з» и «с», а заодно и «р» с «л» — звуки, для большинства моих сограждан мистические и не поддающиеся ни слуховому ни артикуляционному освоению. Вот и в теперешнем случае же с Накамурой во мне снова проснулся здоровый скептицизм по отношению к языковым способностям моих сограждан. Вроде Титов все ему выдал чисто: «Привезли всё?», а он, вместо того чтобы по-мартышечьи повторить за ним весь этот не самый длинный набор примитивных звуков, заменив только вопросительную интонацию на повествовательную, проявил самодеятельность и разбавил русскую речь совершенно излишними гласными, без которых слоговая структура нашего родимого японского немыслима, а вот русский спокойно обходится уже триста с лишним лет. Короче, это накамуровское «Пу — ли — бе — дзу — ли фу — щё» резануло мои чувствительные уши, и мне захотелось порекомендовать ему присоединиться к сержанту Соме в трудном деле изучения российской словесности.