Я обещала за всех, что мы не оставим новую сестричку и будем ее любить. Матушка глубоко вздохнула, отвернулась к стене и уснула тяжелым сном.

Опять смерть витала над нашим жилищем. Врач, навещавший больную, озабоченно качал головой и однажды дал нам понять, что скоро мы останемся без матушки. Услышав эту весть, Мартин впал в дикую ярость. Стал распродавать имущество бродячим торговцам, которые слетались со всей округи. Затем как-то раз ушел из дому и бесследно исчез.

В один из веселых летних дней мы провожали матушку на кладбище.

Ее холмик — третий в ряду наших семейных могил. Он покрыт нежной травкой, среди которой цветут кустики синей горечавки да печальные душистые пеларгонии. Под стеклянным колпаком мерцает лампада, над могилой возвышается гранитный памятник, и позолоченная надпись на нем гласит:

Вскоре после этих трагических событий приехал наш Людвик. В дом, отмеченный таинственным проклятием и окутанный серым флером печали, он внес свет жизни, задор молодости. Я не могла наглядеться на этого красивого юношу. Высокий, широкоплечий, он был уже почти мужчиной. Над его верхней губой пробивался нежный черный пушок, а пылкий взор светился энергией.

Розовощекий Людвик погрустнел, когда я рассказала о последних минутах нашей бедной матушки. Он отер белым платком лоб и со вздохом произнес:

— Видать, не суждено нам жить большой дружной семьей. Сколько раз смерть разрушала наше благополучие.

— Что же теперь делать? — грустно спросила я.

Он ответил:

— Я уже достаточно взрослый, чтобы взять бразды правления в свои руки. Нас пятеро сирот. Но речь не обо мне, да и не о тебе. Мы-то сможем себя прокормить. Беспокоит меня судьба двойняшек и особенно новорожденной сестрички Бланки. Однако, милая Гедвика, отчего я не вижу здесь Индржиха? Где он? Надеюсь, не болен?

Настала горькая минута — пришлось мне поведать ничего не подозревавшему брату о событиях, которые произошли в его отсутствие. Я рассказала Людвику о папеньке Индржихе, который после его отъезда закручинился, стал убегать из дому, а потом и вовсе впал в детство.

Слушая меня, Людвик морщил лоб и усиленно размышлял. А потом обратился ко мне со следующими словами:

— Ты говоришь, сестра, что Индржих ушел из дому и все попытки матушки вернуть его, привязать к семейному очагу были тщетны. Однако… как раз в ту пору родилась наша сестричка Бланка. Чем ты это объяснишь?

Я зарделась как маков цвет и, преодолев девичий стыд, поведала о трактирном слуге Мартине, который поселился у нас в качестве жильца и сумел завоевать благосклонность покойницы матушки. Пришлось упомянуть и о том, как он перебрался вниз из своей каморки и занял место, по праву принадлежавшее Индржиху.

Людвик схватился за голову и простонал:

— О предчувствие, ты не обмануло меня! Измена вползла в наш дом и покрыла наше имя несмываемым позором! О небеса! Как можете вы равнодушно взирать на сие черное деяние и оставить его неотмщенным?!

Он упал в кресло, весь содрогаясь от глубокой скорби. Я гладила брата по голове, пыталась утешить ласковыми словами.

Но вот он осушил глаза и решительно встал:

— У нас нет времени на пустые сетования. Я приехал, чтобы водворить в семье порядок. Итак, за дело!

Мы отправились к бабушке, чтобы взглянуть на Индржиха. Папеньку мы застали склоненным над детской книжкой с картинками. Бабушка вышивала по канве и ласково поглядывала на сыночка, который, беззаботно агукая, тыкал пальцем в изображения разных животных.

— Индржих,— обратился к нему Людвик,— ты меня узнаешь?

Папенька оторвался от книжки и довольно долго тупо, непонимающе смотрел на нас. Потом в его глазах вдруг засверкали веселые искорки, он воскликнул: «Людвик!» — и бросился к нему в объятья.

— Если бы ты знал,— лепетал он,— как я по тебе соскучился!

— Индржих,— сказал Людовик, в голосе которого были и ласка, и строгость,— Индржих, ответь, почему ты покинул жену и детей? Разве ты не знаешь, что отцу надлежит быть при своих детях и заботиться об их благе? Как мог ты столь легкомысленно отречься от своих обязанностей?

Я заметила, что во время этой краткой речи Индржих буквально на глазах взрослел и мужал. Куда делась его младенческая шаловливость! Он ответил Людвику с серьезностью настоящего мужчины:

— Ты сам знаешь, милый сын, что этот брак был заключен не по моей воле, а по воле твоей бабушки. Однако я не сожалел о нем, ибо полюбил вас, дети мои, точно сам произвел вас на свет. Потому-то я с таким терпением нес ярмо супружества. Но как только ты покинул родимый кров, жизнь с вашей покойной матушкой, о чьей кончине я искренне скорблю, стала для меня невыносима. Знаю, я поступил недостойно, покинув детей своих на произвол судьбы. Но неисцелимая тоска гнала меня из дому, который больше не был для меня приютом радости, и я вернулся к старушке матери, чтобы своей любовью осветить ее последние дни. Если я поступил дурно, покарай меня…

Индржих прослезился.

Растроганно гладя папенькины бакенбарды, брат сказал:

— Я не стану тебя наказывать, дорогой отец. Любовь меня обезоруживает. Моя привязанность к тебе осталась неизменной. Но все же, убедившись, что семье нашей угрожает серьезная опасность, я пришел к тебе, дабы водворить в ней порядок и благонравие. Вот мое твердое решение: ты должен жениться и тем самым вернуть сироткам мать.

Индржих склонил голову и прошептал:

— Я сделаю, как ты велишь. Но где мне взять невесту?

— Это уж моя забота,— ответил Людвик.

И сдержал слово. Чего только он не делал, чтобы найти сироткам новую матушку! Прежде всего перебрал в уме всех городских невест. Обдумывал кандидатуру каждой девицы на выданье, взвешивал все «за» и «против», изучал характер претендентки, расспрашивал ее соседей. Посетил многие дома в городе и окрестностях, где ему представляли невест, придирчиво оценивал их достоинства и недостатки.

Вечером, утомившись, Людвик садился за стол и делился со мной результатами поисков.

— Боюсь,— замечал он скептически,— в нашей округе мне не удастся найти женщину, которая могла бы стать для Индржиха подходящей женой и заботливой матерью детям. Видел я девиц привлекательной внешности — но они не умеют вести хозяйство. Встречал модниц, капризных жеманниц, болтливых сорок, готовых стрекотать с утра до ночи, но не способных прислушаться к собеседнику. Видел женщин, которые, точно спортсмены на состязаниях, из кожи лезут вон, лишь бы выскочить замуж, а достигнув цели, вымещают на муже злость, скопившуюся в их душе за то время, пока они его ублажали. За каждое ласковое словечко, вымолвленное до свадьбы, они потом с лихвой воздадут супругу потоками ядовитой брани. Лицезрел я и стареющих кривозубых уродин, которые стремятся выйти замуж из обыкновенного тщеславия или же из страха перед одиночеством. Попадались и такие, за спиной которых стоит несметная родня, и такие, чья репутация не совсем безупречна…

— Хотелось бы иметь такую матушку,— заметила я,— в которой сочетались бы приятная внешность с веселым нравом и добросердечие со зрелой рассудительностью. Постарайся, Людвик, не сделать ошибки. Наш Индржих в первом браке не был счастлив, и ныне следовало бы его за это вознаградить.

— Но где ее найти? — печально вопрошал Людвик.— Где найти такую невесту, чтобы она была предана Индржиху всей душой?

И мы умолкли, предавшись тяжким раздумьям.

Через минуту Людвик решительно встал и произнес:

— Не остается ничего иного, как посетить главный город нашего края и повидать там одного человека, который занимается сватовством. Идет молва, будто его конторе неоднократно удавалось содействовать счастливым бракам. Я решил обратиться к нему.