Сыновья уже успели заметить странное настроение отца, но не могли понять, в чем дело. А теперь еще загадка: зачем этот огромный чемодан? На стадионе два служителя еле дотащили его до раздевалки. Но старый Клапзуба только молча ходил вокруг и жмурился, как кот на солнце. А когда ребята стали раздеваться, он подошел к двери, ведущей в коридор, и запер ее, дважды повернув ключ.

Еще никогда ребята Клапзубы не одевались так долго, как в этот раз. Команда Барселоны уже давно вышла на поле, сорок пять тысяч зрителей ревели, кричали и свистели, судья с помощниками ходили как неприкаянные, а клапзубовцев все нет как нет. Наконец в черной толпе перед зданием клуба что-то забелело, мяч взлетел высоко в воздух, и появилась команда Клапзубы. Сорок пять тысяч зрителей разом смолкли, а затем так и покатились со смеха. Испокон веков, с тех пор как существует футбол, еще не появлялась на футбольном поле команда в такой одежде, какая сегодня была на клапзубовцах! Ноги у них были толстые, как бревна, а вблизи было видно, что голени у них забинтованы под чулками, как это делалось на заре футбола. На коленях красовались резиновые бинты, похожие на автомобильные шины. Бедра спереди и сзади прикрыты толстыми каучуковыми прокладками, какими пользуются регбисты. Плечи и руки до локтя также закрыты резиновыми панцирями. На голове у каждого резиновый шлем гонщика-мотоциклиста. Но комичнее всего выглядело их туловище.

Все клапзубовцы были невероятной толщины.

Да, эти юноши, которых весь свет знал как самых стройных и проворных, стали непомерно пузатыми. Они словно заплыли жиром и походили на одиннадцать колоссальных арбузов на неуклюжих ногах. Барселонские игроки от удивления просто обалдели. Алкантара подошел и незаметно стукнул Франтика по спине. Рука его тотчас отскочила.

На клапзубовцах были резиновые панцири, надутые воздухом!

Их тела были недоступны.

У разочарованного Алкантары вытянулось лицо, и команда Барселоны начала игру в большой растерянности. Смущена была и барселонская публика. Только в средней ложе кто-то потихоньку хихикал: это был старый Клапзуба, который потягивал свою трубочку; от сдерживаемого смеха у него по щекам текли слезы.

— Тысяча чертей! — бормотал он сквозь смех.— В такой одежонке не очень-то побегаешь. Но что делать! Жизнь человеческая дороже удобства. Только бы, черт побери, они не забыли, что я им говорил.

Но ребята не забыли и играли так, как учил их отец. Завладев мячом, они по возможности вели длинные поперечные передачи. Левый полузащитник — на правый край, правый — на левый, а крайние нападающие — между собой. Остальные сгрудились у ворот. И вскоре десять испанцев носились как сумасшедшие слева направо и справа налево; только подбегут к клапзубовцу, завладевшему мячом,— фр!..— и мяч над их головами уже летит на другой конец поля, где никого из их игроков нет. Не успели они и глазом моргнуть, как в их ворота был забит один гол, второй, третий, четвертый… Испанцы предприняли было попытку атаковать крайних нападающих, но клапзубовцы тут же перевели игру в центр. Испанцы всей командой атаковали нападающих, но те послали мяч назад, где защитники и полузащитники свободно повели его к испанским воротам. Словом, игра приняла такой характер, что испанцам вообще не пришлось столкнуться с клапзубовцами, ибо не успевали они приблизиться к ним, как мяч уже летел в другую сторону. А по воротам клапзубовцы били издалека, но так резко и неожиданно, что только пять мячей вратарь вывел на угловой, а остальные — что ни удар, то гол. Во втором тайме Алкантара так разозлился, что без всякого повода вскочил двумя ногами Тонику на грудь. Раздался ужасный треск, Алкантара отлетел на десять метров, а Тоник стоял в центре поля худой как щепка, и одежда висела на нем, словно на вешалке.

— Ничего страшного, ребята,— крикнул из ложи старый Клапзуба,— я его опять надую!

И в самом деле, он сразу залепил и накачал доспехи, и к заходу солнца клапзубовцы выиграли матч со счетом 31:0!

— Миллион дырявых мячей! — хохотал отец, снимая с сыновей доспехи.— Сто треклятых офсайдов! Так им и надо! Я покажу, как ставить кресты на моих сыновьях!

Но зато у «скорой помощи» работы было по горло. Она не могла справиться с ней и по телефону запросила подмоги, ибо в этот день на трибунах стадиона от ярости лопнули двести семьдесят пять испанцев.

— Послушайте, Алленби, еще словечко: на какое количество зрителей рассчитывают ваши люди?

— Четверть часа назад кассы продали сто шестьдесят тысяч билетов. Побиты все рекорды, Кормик!

— А каковы ставки?

— Три против одной в пользу «Хаддерсфилда». Мы должны выиграть. Это наш гражданский долг!

— Благодарю вас, Алленби. До свидания.

— До свидания, Кормик, пока.

Этот разговор происходил в председательской ложе на южной трибуне самого большого лондонского стадиона. Председатель Алленби сердечно пожал руку своему давнишнему приятелю Кормику, редактору «New Sporting Life» [42]. Затем уселся у перил, а Кормик исчез в коридоре.

Это был бесконечный коридор, по которому теперь шли тысячи возбужденных людей. Кормик ловко лавировал среди толпы, затем повернул на лестницу и, выйдя на трибуну, поднялся на самый верх, где обошел последний ряд. Здесь в деревянной перегородке была небольшая дверка. Кормик вынул ключ, открыл дверь и вышел на маленький балкончик, расположенный на внешней стороне трибуны. Внизу простиралась большая, покрытая травой площадь, на которую выходили три широкие улицы. В это время площадь, словно огромный муравейник, кишела людьми и машинами. Люди теснились у одиннадцати ворот стадиона. Воздух дрожал от возбужденных криков многих тысяч глоток и оглушительных гудков машин. Словно три бесконечные змеи, извивались на трех улицах вереницы автомобилей, спортивных повозок, дрожек, омнибусов и автобусов, направляющихся к стадиону. Взглянув на кишмя кишевшую площадь, Кормик закрыл дверку и вскочил на перила балкона. На стене была укреплена железная лестница, и по ней он взобрался на крышу трибуны. Это была огромная, слегка наклоненная поверхность, горячая от яркого солнца. Посередине высокой стороны торчал флагшток. Кормик направился к нему. Подле, на стуле, лежали телефонные наушники. Редактор надел их, и микрофон оказался у его рта. Два шнура в несколько метров длиной тянулись к мачте, от которой к стоявшим в отдалении домам шел телефонный провод. Его другой конец находился в помещении редакции «New Sporting Life» в нескольких километрах отсюда. Там за столиком сидел молодой человек, тоже с наушниками на голове. Перед ним стояла пишущая машинка. Несколько человек сидело вокруг, развалясь в мягких кожаных креслах. Все ждали, когда Кормик начнет свой репортаж по телефону. На соседнем столе была приготовлена небольшая стеклянная пластинка, на которой другой сотрудник должен был кратко излагать ход состязания, чтобы эти сведения можно было тут же спроецировать на искусственно затемненное окно. Сотни людей томились возле редакции в ожидании первых сообщений.

Тем временем Кормик перенес стул к самому краю крыши и уселся. Над ним развевались два флага: наверху с английским крестом, под ним чешский флаг — белая и красная полосы и синий клин от древка до середины полотнища.

Далеко внизу, в глубине, ярко зеленело превосходное поле, четко выделялись белые линии и чернели массы людей на трибунах. Между трибунами и полем тянулась широкая беговая дорожка. На ней на расстоянии двадцати пяти шагов друг от друга неподвижно стояли сто тридцать полицейских. Сверху они выглядели как диковинные толстые тумбы. У обоих ворот сидели и лежали на земле фотографы. Кормик, окинув все это зрелище опытным взглядом, убедился, что всюду образцовый порядок. Затем удобно расположился на стуле, заложив ногу за ногу, вынул из футляра длинный морской бинокль, установил его по своим глазам и начал свой бесконечный разговор с микрофоном.