— Гас покончил с собой, — сказал я.

— Нет, друг. — Он понизил голос до шепота. — Его…

— Что? — переспросил я. — Что вы…

— Подожди, — сказал кому-то Педро. Потом мне: — Вы слушаете, мистер Койн? Запомните: Джон Кинкейд и одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать, о’кей?

— О’кей, — ответил я. — Но расскажите же мне о…

— Должен идти.

— Подождите минутку, — попросил я. — Вам что-нибудь известно о снимках Гаса? И кто такой, черт возьми, Джон Кинкейд?

— Нет-нет, друг, — ответил он негромко, заговорщицким тоном. — Здесь говорить не могу. Позвоню позже, идет?

— Да, конечно, — сказал я. — Или давайте встретимся.

— Мне надо найти другой телефон, друг. Вы…

Его перебил мужской голос, следом раздался чей-то гогот.

Через пару секунд Педро сказал:

— Позвоню ночью, в полночь.

— Хорошо, — ответил я. — Буду…

Но он уже повесил трубку.

Я взглянул на дисплей телефона. На нем значилось: «НЕИЗВЕСТНЫЙ АБОНЕНТ», а номер, с которого поступил вызов, отсутствовал. Стало быть, Педро звонил либо с сотового, либо из телефона-автомата, либо с аппарата, у которого установлена блокировка определения номера. Судя по услышанным мною в трубке голосам и разговорам, звонил он все-таки из телефона-автомата.

Я решил, что Педро Аккардо состоял в одной с Гасом Шоу группе поддержки, а Фил Трапело дал ему во вторник мою визитную карточку, вот он мне и позвонил.

Судя по сказанному, он считал, что Гас не покончил с собой. А может быть, и знал это наверняка.

Он назвал имя: Джон Кинкейд. Может быть, Педро считал убийцей Гаса некоего Джона Кинкейда?

Мне это имя ни о чем не говорило.

Я направился в свой кабинет, уселся за компьютер и набрал в «Гугле» «Джон Кинкейд». Результаты поиска меня ошеломили.

Я получил десятки Джонов Кинкейдов, живых и мертвых. Помимо университетских спортсменов, торговцев недвижимостью, второстепенных поэтов, провинциальных политиков и чемпионов по игре в покер, в списке значились и люди более интересные — помощник боцмана, погибший в 1918 году при попытке спасти своего капитана, когда их военно-транспортное судно торпедировали в Северной Атлантике; убитый в 1947-м полевой игрок Негритянской Лиги; боровшийся против войны вьетнамский ветеран, погибший в 1971-м при взрыве бомбы, которую он закладывал в Массачусетском университете; и рок-н-ролльщик-шестидесятник, одиноко скончавшийся в 1984-м на собственной яхте от передозировки героина.

Ни одного живущего ныне Джона Кинкейда, вернувшегося домой из Ирака, или имевшего причины украсть фотографии, или страдающего ПСР, или вообще хоть как-то связанного с Гасом Шоу, «Гугл» не обнаружил.

Кроме того, Педро сказал: «Одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать». Это могло быть кодовым сигналом или открывающей какой-то сейф комбинацией, но я сразу подумал о дате. Договор о прекращении огня, положивший конец сражениям немцев и союзников в Первую мировую войну, был подписан в 11.00 утра 11 ноября 1918 года — в одиннадцатый час одиннадцатого дня одиннадцатого месяца. В дальнейшем 11 ноября именовалось Днем перемирия. После Второй мировой войны Конгресс по предложению президента Эйзенхауэра принял решение, согласно которому в этот день должно чтить память всех, кто принимал участие в войнах, и переименовал его в День ветеранов. До него, кстати сказать, оставалось немногим больше недели. Но почему Педро Аккардо упомянул этот день в связи с Джоном Кинкейдом и смертью Гаса Шоу?

В моей перегруженной информацией голове вихрем кружились разные мысли.

Я посмотрел на часы. Десять с минутами. Педро обещал позвонить в полночь. Может быть, тогда я и получу какие-то ответы.

— Пойдем, — сказал я Генри. — Посмотрим, не показывают ли чего-нибудь интересного по телевизору.

Несколько позже я выпустил Генри из дому, зарядил на утро зернами автоматическую кофемашину, впустил Генри в дом и поднялся наверх.

Выставив звонок сотового на максимальную громкость, я положил его на столик у кровати, поближе к уху. Потом настроил таким же образом стоявший в спальне телефонный аппарат — на случай, если звонок поступит на домашний номер.

До полуночи оставалось десять минут. Я был готов к разговору с Педро Аккардо. Генри свернулся клубком рядом со мной на кровати — там, где прежде спала Эви. Я почесывал его спину.

Потом я закрыл глаза и стал думать об Алекс. Может быть, завтра мы будем спать здесь, в моей спальне, на моей и Эви — теперь только моей — большой кровати, а не на диванчике в кабинете. Это станет важным, символическим шагом.

Я взглянул на часы. Большая и маленькая стрелки соединились и указывали точно вверх. Полночь.

Пора бы и позвонить Педро. Однако телефон молчал. Прошло пятнадцать минут, а он так и не зазвонил.

Я выключил свет. И через некоторое время заснул.

Проснулся я как-то сразу, резко. За оконными шторами брезжил серый утренний свет.

Я посмотрел на часы. Десять минут седьмого.

Я проверил оба телефона — домашний и сотовый. Ни сообщений. Ни пропущенных вызовов.

Педро так и не позвонил.

Утром, прежде чем отправиться в офис, я поискал его имя в телефонных справочниках как Бостона, так и Большого Бостона.

А днем позвонил, воспользовавшись промежутком между встречами с двумя клиентами, Филу Трапело. Когда его голосовая почта предложила мне оставить сообщение, я сказал:

— Здравствуйте, Сержант, это Брейди Койн. В прошлый понедельник мы разговаривали с вами в Доме ветеранов о Гасе Шоу. Мне хотелось бы связаться с одним из членов вашей группы, его зовут Педро Аккардо. И хотелось бы узнать, говорит ли вам что-нибудь такое имя: Джон Кинкейд.

Затем я продиктовал номера своих телефонов и прибавил:

— Пожалуйста, позвоните мне. Это очень важно.

Единственным человеком помимо Трапело, который мог, по моим представлениям, знать что-то о Педро, была Клодия Шоу. Я набрал ее номер, выслушал целых двенадцать гудков, но ответа не получил.

Тут я вспомнил, что Клодия работает бухгалтером в какой-то лексингтонской фирме. Я позвонил на сотовый Алекс и, услышав ее голос, сказал:

— Привет. Это я.

— И тебе привет, — ответила она. — Как приятно…

Впрочем, предложения она не закончила, сказав взамен:

— Постой, ты ведь не собираешься…

— Нет, я звоню не для того, чтобы отменить нынешний вечер. Я его жду не дождусь. Просто мне понадобился рабочий телефон Клодии. Тебе он известен? Мне необходимо спросить ее кое о чем.

— А я тебе ничем помочь не могу?

— Только номером Клодии.

— Ладно. — Она продиктовала мне номер. — Телефон стоит прямо на ее рабочем столе.

— Отлично, — сказал я. — Спасибо. Увидимся в семь, хорошо?

— Об ужине позабочусь я, — сказала Алекс. — Сегодня моя очередь.

Клодия ответила на звонок сразу и, когда я назвал имя Педро Аккардо, спросила:

— Это вы о Пите?

— О нем, — подтвердил я. — Вы его знаете?

— Перед тем как мы… перед тем как Гас переехал, Пит несколько раз заглядывал в наш дом. Мне он понравился. Был очень вежлив со мной, ласков с девочками. Они с Гасом о чем-то совещались или в кабинете Гаса, или в гараже. По-моему, они оба состояли в той группе.

— О чем они разговаривали, вы не знаете?

— Нет. Думаю, просто обменивались какими-то советами. А почему вы спрашиваете о Пите?

— Он позвонил мне вчера вечером, — ответил я. — Наш разговор прервали, он обещал связаться со мной еще раз, но так и не связался. Мне нужно найти его. И я надеялся, что у вас может быть его номер.

— Номера у меня нет, — сказала Клодия. — Простите. А вы посмотрите в телефонном справочнике.

— Уже посмотрел. Ну ладно. И еще одно имя, Джон Кинкейд. Оно вам о чем-нибудь говорит?

Клодия помолчала, потом ответила:

— Нет. Ни о чем.

Послеполуденные часы первой пятницы ноября выдались серыми, с мелким дождичком. Я уже укладывал, собираясь отправиться домой, кое-какие документы в папку, которую хотел прихватить с собой, когда на моем рабочем столе загудел зуммер внутренней связи.