Доктор Ной, сказав это, обвёл присмиревших слушателей горящим взором грозного полководца и вдруг захохотал. И хохотал он долго,— и тоже, не как все люди, а как умеет только он один. Смеялся он над глупостью и наивностью своих слушателей. Смеялся и думал: как это они, все на вид такие умные и важные, и ещё умеют что-то изобретать, а не могут понять простых вещей: всё на свете делается за деньги, через деньги и только потому, чтобы иметь деньги. И земля крутится от того же, что за это кто-то платит. Они, эти глупые славяне, потому и попадают во всякие истории, что не понимают, что такое есть деньги. Славян на свете скоро не будет, они перемрут и сойдут со сцены, как сошли древние греки и ассирийцы, американские индейцы и маньчжуры. Китайцы тоже исчезнут. И индусы исчезнут, потому что они... индусы. А за ними, точно с обрыва, в пропасть полетят чванливые англосаксы. Французы?.. Они уже растаяли в негритянском коктейле, а теперь вот немцы растворяются в турецком винегрете, а в корейско-вьетнамском, китайском и кавказском болоте скоро утонут русские. Останутся одни евреи! И те немногие, которые будут их обслуживать. Как это они, эти глупые славяне, не понимают таких простых вещей?.. А ещё говорят: у нас есть Пушкин! И есть Чайковский. И Ломоносов. Ну, и что с того, что они есть! От этого вы стали умнее или богаче?
Это была мысль, завершившая приступ весёлости доктора Ноя. Он вновь сделался серьёзным, и адмирал его спросил:
— Ну, а другие две силы?..
Ной, не задумываясь, проговорил:
— Военные сцепились друг с другом, Пентагон и ЦРУ. Они всегда что-нибудь не могут поделить. Но Хлюст победит. Мы с вами и не заметим, как все окажемся у него в кармане. Хлюст и будет мировым правителем. У нас так: кто богаче, тот и умнее. Наш человек Маркс сказал: дух еврейства — это торгашество. Мы всё купим, а затем продадим. И продадим ещё раз. И так будем продавать до тех пор, пока гой не протянет ноги.
Лейтенант Лощиц, щёлкнув ключами, вошёл в каюту командира. Адмирал, получивший дозу, снова ушёл в боковую дверь. Драгана оставалась одна. Лощиц подошёл к ней и доложил:
— Все ваши в порядке. Сидят в офицерской столовой и мирно беседуют. Я сказал вашему дяде: вы здесь и скоро к ним придёте.
— Но почему скоро? Я хочу сейчас.
Лейтенант отвечал дружеским, извиняющимся тоном:
— Я обо всём доложил вашему дяде: и что командира опоили ромом, и что вы находитесь у него в каюте. Люди, с которыми вот-вот начнутся переговоры, просили адмирала не приглашать вас и доктора Ноя. Адмирал согласился и просил меня побыть с вами.
— А доктор Ной?.. Он где теперь?
— Доктора Ноя выпроводили в одну дверь, но он тотчас же вошёл в другую и снова сидит рядом с вашим дядей. Скоро к ним придут те... которые из Вашингтона, и они начнут переговоры. Сейчас все они в узле связи. Говорят по радио с каким-то руководством. У них что-то не ладится. Командир крейсера будто бы им сказал: «Вы можете меня списать с корабля, но я не предам своего друга». И сейчас я заварю адмиралу крепкого чаю, и он пойдет на переговоры. Командир нужен им.
Лейтенант извинился и пошёл в комнату отдыха, а минут через двадцать оба они явились в каюту и командир хотя ещё и не очень твёрдым шагом, но подошёл к Драгане, почтительно склонил голову:
— Простите меня, пожалуйста! Я, кажется, вас напугал.
— Напротив. Я рада встрече. Теперь я вспомнила...
— Да, да. Я сопровождал адмирала Станишича, когда мы посетили вас дома. Вы тогда прилетели из Москвы на каникулы и много интересного нам рассказали.
Драгана улыбалась, в её глазах засветилась надежда. Командир корабля не предаст дядю Яна. С ними ничего не случится, и они скоро вернутся домой. Хотела заговорить об этом, но адмирал её упредил:
— Люди из Вашингтона хотят предложить вашим ребятам, русским учёным, работу в каких-то других лабораториях и без уведомления прибыли на корабль часом раньше вас. Я отказался участвовать в деловых переговорах с адмиралом и его друзьями, сказал, что вы мои гости. Но сейчас я, всё-таки, буду говорить с ними. Надеюсь, мы всё уладим. Вы не беспокойтесь.
Командир был доброжелателен, сдержан и спокоен. Признаков недавнего опьянения как будто бы уже и не было. Попросил Драгану побыть ещё несколько минут в его каюте, поручил лейтенанту не отлучаться от неё и вышел на палубу.
Когда он вошёл к друзьям с Русского острова, пентагоновцы ещё находились в узле связи и продолжали свои трудные переговоры с «верхом». Командующий эскадрой подошёл к Станишичу, по старой привычке вытянулся перед ним и тихо проговорил:
— Прошу прощения, мой адмирал. Случилась нештатная ситуация. Во многом я виноват, но подробности объясню потом. В одном заверяю вас: вы и ваши спутники под моей охраной, можете на меня положиться.
Станишич заключил адмирала в объятия и так же тихо проговорил:
— Спасибо тебе, мой друг. Кое в чём я уже осведомлён. Эти парни из Вашингтона — большие фантазёры. И если им засветил доллар или карьера, они идут на всё. Тебе же, мой друг, большое спасибо: иначе ты и не мог поступить. Я слышал, они тебе угрожают. Ну если, все-таки, дойдёт до списания с корабля, не думай, что это смертельно. Я жду тебя на острове. Мы снова будем вместе и ещё послужим небесам и добрым людям.
Вошёл дежурный офицер и доложил: люди из Вашингтона закончили переговоры с «верхом» и сейчас будут здесь.
Но пока «люди из Вашингтона» переходили с одной палубы корабля на другую, два молодых человека горячо обсуждали сложившуюся ситуацию. Драгана уже уговорила лейтенанта оставить флот и принять её предложение служить у неё на острове в качестве чиновника для особых поручений. Лейтенант ликовал. Он не хотел оставаться на флоте, а те условия, которые предлагала Драгана, превосходили все его ожидания. И очень коротко он объяснил своей будущей госпоже суть происходящих на крейсере событий. В Пентагоне каким-то образом узнали о намечавшейся на крейсере встрече друзей. Парни в штатском тотчас сюда прилетели и объявили командующему эскадры план своих действий. Этот план... Лейтенант не договорил: командующий по телефону приказал срочно привести к ним гостью. И они пошли.
Лейтенант по знаку адмирала сел с ним рядом, а Драгана, слегка поклонившись собравшимся и увидев пустой стул между дядей и Борисом, опустилась на него. И незаметно коснулась руки Бориса. И кинула на него сияющий счастливый взгляд. Они вместе, им ничто не угрожает — она чувствовала это сердцем.
В мгновение оценила обстановку: напротив неё сидел полный мужчина лет пятидесяти. Вид у него был явно невоенный: покатые плечи, толстая шея и лысина, напоминавшая взлётно- посадочную полосу, обнаруживали штатского чиновника или учёного, корпевшего где-нибудь в лаборатории. Несколько поодаль сидел его товарищ; этот был молод, нагло разглядывал Драгану и, казалось, ни о чём не думал.
Драгана знала: дядя Ян и Борис уже провели длительные беседы с таинственными людьми с материка. Они ни о чём не договорились, и, как успел ей доложить лейтенант, не очень-то их боялся адмирал Станишич. Оставалось загадкой: какие же всё-таки силы за ними стояли. В эти дни в Штатах начиналась предвыборная кампания; действующий президент в такие периоды терял своё обычное значение, он боялся неосторожных шагов, опасался претендента на его пост и всех сил, ему противостоящих. И, как следствие этого его положения, становились осторожными и всего опасались главные чины государства: главы ЦРУ, Пентагона, других важнейших ведомств. Опустившаяся на крейсер, точно стая ворон, группа чиновников имела много сведений о работах, ведущихся на Русском острове, но эти сведения были приблизительны и не надёжны. К тому же даже сами чиновники из прилетевшей группы могли лишь догадываться, кто из них чьи интересы представлял. Не знали этого и оба адмирала,— им хотя и доложили, что старший группы конструктор новейших ракет доктор технических наук профессор Либерман имеет поручения от военного ведомства, но и документы, предъявленные им, и сам он не проясняли до конца, какое ведомство он представлял и какие у него полномочия. Рассчитывал он на содействие командующего эскадрой и сговорчивость адмирала Станишича, но ожидаемой помощи не находил. Вот в такой обстановке происходила встреча на крейсере.
