Борис говорил, а сам думал, как он будет советоваться с дедушкой Драганом и адмиралом. Всё-таки червячок боязни у него в душе оставался: Борис не знал результатов в отдалённом времени.

За полночь они покидали гостеприимный дом Элла. Ураган, наделав много тревог и шума, так же внезапно удалился к северу американского континента.

Ураган, точно конь ретивый, сорвался с поводьев и понёсся между Багамскими островами и южными штатами Америки. Небо над Русским островом помрачнело, океан окутал мокрым холодным сумраком прибрежные города, посёлки. Но к рассвету ветер вдруг обессилел, сник и затих где-то на берегах срединных штатов Нового света. Миллионы людей этой ночью не смыкали глаз, плотно закрывали двери и ставни окон, слушали свист и вой взбесившейся природы, с ужасом рисовали в воображении картины недавно свершившейся катастрофы, вздыбившей на сотню метров океанские волны и обрушившей их на острова Индонезии.

Сотни тысяч жизней в одночасье, точно бешеный крокодил, проглотил цунами, вырвал из тела человечества клок живого мяса. Люди стали пугаться слова цунами, кругом только и слышишь о близости конца света, о гневе Господнем. Безбожники и циники, ещё вчера не верившие ни в Бога, ни в дьявола, стали креститься, спрашивали друг друга: неужели есть он, Творец Всевышний? А если он есть, то чего следует людям ожидать от него? Ведь они так много нагрешили!

Испуганные взоры всех народов повернулись к Америке; ведь это она грешит больше всех: бомбила Югославию, теперь, точно раненый вепрь, кинулась на Ирак. По всему миру растлевает молодёжь, поселяет в душах бесовщину. Её в первую очередь и накажет Господь.

Утром Драгана и Дундич полетели в столицу штата, а на вечерний рейс у них уже были куплены билеты до Белграда.

Губернатор Урош Станишич по случаю отъезда на родину дочери и с нею группы ребят из сербской диаспоры приехал обедать домой и несколько часов до отлёта провёл с ней. Дочка спросила отца:

— Ты чем-то встревожен, в твоих глазах нет прежней уверенности и силы? Может, на службе что случилось?

— На службе всегда что-нибудь случается — на то она служба, да теперь ко всем прочим тревогам прибавилось ожидание цунами. Я всю ночь не спал, звонил дежурному по городу, просил докладывать обстановку. Скорость волны, катившей на город, сравнялась со скоростью пассажирского поезда, но высота, слава Богу, не поднялась до опасной черты. Господь нас миловал,— но это сегодня, а завтра сила волны может превзойти индонезийскую. Наш-то город, да и весь юг Америки расположен низко над уровнем моря. Нас словно дьявол надоумил тут построить города и поселить множество людей.

После минутной паузы добавил:

— Президент мне звонил, он тоже всю ночь не спал.

Губернатор не хотел бы пугать свою дочь, но она уже выросла и сама занималась серьёзными делами,— решил говорить с ней как со взрослой.

— Мы как-то вдруг, в последние год-два, поняли, что Америка уязвима больше, чем Россия. Раньше-то мы рассчитывали на одну силу: атом и водород, а тут оказалось, есть третья сила — пострашнее, чем любые бомбы; эта сила там, на небе. Мы-то в Бога не верили, а оказывается, он, а не мы, правит всем на свете. И вот — ткнул нас носом, точно котят, и — показал, как мы ничтожны и слепы.

— Ты имеешь в виду цунами?

— Не только, хотя и эта сила вдруг заявила о себе, но есть ещё и дыры, сквозь них смертельная радиация летит на землю, и таяние льдов — оно поднимает уровень мирового океана, а также и другие космические и экологические фокусы. И вот ведь что поразительно: все шалости природы вначале нас избирают своей мишенью, а уж потом Россию, Индию, арабов и Китай. По чьей-то злой воле мы ставили города-мегаполисы в низинных местах и на побережье, жались к воде, а вода, как мы теперь видим, тоже живое существо; вначале она щелкала нас по носу ураганами, на манер того, что пронесся над нами прошлой ночью, а уж затем рассвирепела и поднимает стометровые волны, для которых нет препятствий. Океан как бы предупреждает: мне ваши города не нравятся, уберите их, иначе я разнесу ваши жилища, а вас кину рыбам на съедение.

— Ну, папа, нагнал страху!

— А ты не пугайся, принимай меры. Превращай остров в неприступную крепость. На счастье он состоит из скалистых берегов и торчит над океаном как Зуб Вселенной. Ты теперь поедешь в Белград, а там, может, заедешь и в Москву, и в Петербург. Я дам тебе адреса наших друзей и живущих там сербов; надо снабдить их вот этой вашей штучкой, и пусть они работают во благо нашего славянского племени и всех добрых людей на Земле.

Он вынул из стола блокнотик и подал его дочери:

— Вот список наших друзей. Укрепи их в вере, снабди деньгами — пусть они вспомнят, что они славяне, и поднимаются на борьбу. В Белграде к тебе подойдёт человек, который уже имеет тысячу наших приборчиков. Он хорошо обучен, но ты ещё раз покажи ему, как ими надо управлять, и растолкуй, где и в каких случаях их следует пускать в дело.

Наступали сумерки, когда Драгана и её четырнадцать друзей во главе с Дундичем отправились в аэропорт, а к дому губернатора стали подъезжать чиновники, которых он замыслил назначить на главные посты в государстве в случае его избрания президентом. Наиглавнейшей из этих чиновников была Барбара Шахорн,— женщина неопределённой национальности и непонятного возраста, но больше похожа на негритянку с заметной примесью белой масти; то ли ей было тридцать, то ли пятьдесят: маленькая на тонких и кривых ножках, худенькая, как подросток, и проворная, как испуганный зверёк. От машины и до входа в дом её сопровождал здоровенный, как горилла, негр, а в гостиной её встретил хозяин и долго, нежно целовал ей руку. Урош предполагал назначить её советником по безопасности,— на второй по значению после государственного секретаря пост,— но, в сущности, это был такой же важный пост, как и государственный секретарь.

Барбару губернатор избрал по рекомендации отца, члена тайного Совета Богов, клуба мультимиллиардеров — она была тесно связана с членами мирового правительства, а по внешнему виду олицетворяла большинство американского общества.

Примерно такой же окраски, но пожилой, опытный важный господин предполагал стать государственным секретарём. Внешний облик его как бы напоминал многих из того самого расового коктейля, который, как говорил дед Драган, сильно покраснел и почернел в последние пять-семь лет. У деда была своя теория состояния человеческой популяции; он весь род людской делил на три цвета: белый, чёрный и красный. И утверждал, что белые живут, чёрные прозябают, а красные мутят воду, то есть делают войны, революции, реформы. Точный расклад по национальностям не делал. Обыкновенно махал рукой и добавлял: вот когда красный петух клюнет вас в мягкое место, тогда и поймёте, какой он национальности.

Будущий госсекретарь был чёрен и имел покатые плечи. Если на него посмотреть сзади — сутуловатый орангутанг с короткой шеей и плоским затылком; в профиль глянешь — коричневый бразилец с едва заметной пуговкой носа, ну, а если заглянуть в глаза — в них тёмная ночь аборигена Австралии или Гвинеи. Этого за один только вид способна полюбить добрая половины Америки, на улицах которой белый человек встречается всё реже. И, наверное, его там скоро поместят в резервации, как и прежнего хозяина континента, индейца. Есть и ещё один знак, которым он покоряет современную Америку: на все людные сборища он таскает за собой свою дражайшую супругу, дочь известного владельца нескольких телевизионных каналов Самуила Когана. А уж этим жестом он пристегнул к себе всё многочисленное еврейство и породнившихся с ними.

А всех вместе этих будущих правителей Америки объединяла лютая ненависть к белому человеку, захватившему в своё время, как они справедливо полагали, их дедов и прадедов в рабство. Их кровь кипела нетерпением отомстить за обиды пращуров, они теперь открыто называли людей арийского вида «белой молью».