Павел сказал:

— Но и Москву постигает участь Нью-Йорка и других больших городов Америки: там вот уже десять лет властвует маленький толстячок по фамилии Кац и за эти десять лет он сумел превратить в Вавилон русскую столицу: там теперь живут кавказцы, китайцы, таджики, чечены... Город вроде бы ещё и русский, а живёт в нём большинство нерусских.

И обратился к Драгане:

— Если я правильно понимаю, власть в Америке тоже захватили евреи, но если у них власть, то зачем же они превращают вашу страну в Вавилон? Европу наводнили турками, теперь в Россию натаскивают китайцев. Зачем?.. Они же и сами там жить собираются? Русских-то они вроде бы и не должны бояться, они у нас под боком вот уже тысячу лет живут — и ничего: вот теперь даже мы, как и вы тут в Америке, и деньги им все до копеечки отдали и даже в Кремль их запустили. Так зачем же они ещё и вселенский табор там устраивают? Он-то, этот табор, ни с кем не церемонится. Кривые ножи у них всегда наточены, шашечки тротиловые, пистолетики бесшумные загодя припасены. А?.. Что вы на это скажете?

— А то и скажу: надоела мне дискуссия эта, я на катер вас приглашаю, Русский остров показывать буду.

Вышли из гостиницы, а тут шум-крик стоит, машины сигналят со всех сторон, водители кричат друг на друга: на площадке перед отелем всё смешалось, перепуталось, и даже два полицейских, появившихся здесь неизвестно откуда, не могут навести порядок.

Драгана сопровождавшему её администратору сказала:

— Не понимаю, что тут происходит. Где Додди?

— Я здесь! — раздался его трубный весёлый голос.— Я тут, госпожа, и всегда к вашим услугам.

— Удивляюсь вам, Додди. Вы, верно, обязанности свои забыли?

Она в эту минуту и не вспомнила, как угостила его из волшебного приборчика, не подумала о том, что вот тут как раз и проявилось его действие. Приблизилась к Додди, заглянула ему в глаза.

— Что с вами, мой мальчик?

Ему нравилось, когда госпожа говорила «мой мальчик». Он и вообще обожал хозяйку острова, обожал за молодость, за красоту, за власть и силу, которыми наградила её природа. Он был негр, но негр грамотный, умел читать и писать и мечтал поступить в университет и стать помощником президента, как та худощавая негритянка, которую называли третьим человеком в Белом доме. Правда, были и те, кто называл её обезьянкой, но если бы Додди услышал, кто её так оскорблял, он бы свернул тому шею.

— Так что же с вами произошло, мой мальчик? Вы стоите передо мной, как истукан, обнажаете в улыбке свои белоснежные зубы и будто бы хотите что-нибудь сказать, но у вас не хватает смелости. Так говорите же!

— Нет, нет, госпожа хорошая, ничего со мной не произошло, а только они перестали меня слушаться. Я им, канальям, говорю и показываю место, а они, точно ошалелые, лезут напролом, толкают друг друга и создают беспорядки. Ну, я и того... не знаю, что с ними делать. Раньше то, бывало, рыкну на них, а не то двину по шее — и тут же места свои находят. А сейчас мне жалко их: люди же они, чёрт бы их побрал! Я теперь тихо с ними и ласково этак: «Туда, голубчик, поезжай, там твоё место, а другому и багаж поднесу, поезжай говорю, а толку нет. Ну, я и махнул рукой. Сел вон там на лавочке и даже всплакнул немного.

— Додди! — крикнула на него администратор гостиницы, молодая негритянка.— Я не узнаю тебя. Уж не смеёшься ли ты над нами?

— Как можно смеяться над госпожой! Я и сам себя не узнаю. Меня недавно будто кто-то чайником хватил по голове, и вроде бы затмение нашло, но потом скоро прояснилось. Вот только спать хочется. А чтобы смеяться над вами?..

— Как это чайником? — спросила Драгана.

— А так, госпожа хорошая. Сперва кольнуло в затылок, я обернулся, а перед глазами чайник какой-то летит. Без крышки, без ручки, но — чайник! Ну, и вроде бы зацепил.

Додди зевнул смачно. Добавил:

— Потом прошло. Слава Богу, прошло. Шумок небольшой остался, а так — прошло. Это со мной бывает. Я тут часов двенадцать-пятнадцать попрыгаю, так и устану малость. Потом бренди пропущу глоток, отосплюсь, и снова за дело. Не беспокойтесь, госпожа. Пройдёт.

Драгана всё поняла, душа её возликовала,— кивнула друзьям:

— Пойдёмте на пристань.

На пристани их ожидала любимая «игрушка» хозяйки — белый,  как  чайка,  катер  «Добромир».  Кивнула  капитану, стоявшему у трапа, поднялась на палубу. Это была задняя палуба с туго натянутой брезентовой крышей, защищавшей пассажиров от дождя и солнца. На почтительном расстоянии друг от друга здесь располагались три салона: один с пятью креслами по краям круглого стола и два салона, имевшие по три кресла. Кроме этих уютных «гнёздышек», посредине палубы в три ряда принайтованы кресла наподобие театральных. Пассажиры располагались здесь на случай, если на белоснежной задней стенке капитанской кабины загорался экран телевизора или кино и показывался какой-нибудь интересный сюжет.

Расположились в салоне у левого борта. Катер тронулся, и хозяйка, обводя рукой очертания берега, сказала:

— Наш остров невелик: в длину он простирается на семьдесят пять километров, а в ширину — на двадцать. Мне его подарил дедушка в день моего рождения. Родителям он сказал: «Это — недвижимость. Я надеюсь, что вы понимаете, что всё в нашем мире движется. Деньги тоже текут, как ртуть, а остров стоит на месте. И, надеюсь, будет стоять долго,— может быть, сто или двести миллионов лет. Так вот сюда я вложу немного денег. Помните принцип умных людей: яйца в одной корзине не хранят. Пусть будет много корзин». Тогда же дедушка заложил здесь строительство двенадцати отелей; шесть из них пятизвёздочные. Обо всём этом отец и дедушка рассказали мне, когда я окончила университет. Я осмотрела все отели, а дядя, назначенный губернатором острова, представил мне отчёт о нашем финансовом положении. Теперь же я решила сделать новые вложения и расширить наши лаборатории, превратить их в самые современные и передовые в мире научные центры. Вам придётся претворять в жизнь эту мою идею. Ну, что? Вы принимаете моё предложение?..

Павел и Борис молчали. Им и во сне не могло явиться такое счастье. В России они работали в одной лаборатории, положение занимали самое маленькое, деньги им платили ничтожные. Во времена первого президента России им три года и вовсе не платили зарплату,— ждали, когда они уйдут сами, но они не ушли. У Павла было двое детей, теперь у него четверо. Жена пошла на рынок, торговала петрушкой, укропом и мятой. Детей растила бабушка. Борис после работы разгружал вагоны. Иностранцы, посещавшие лабораторию, дивились: как это можно — трудиться, не получая денег? На это способны только русские. Но русские трудились. Они не только выполняли назначенный им круг обязанностей, но Борис искал новое оружие «массового поражения», да такое, о котором самые дерзкие фантасты не смели мечтать. Задумывал свои лазерные пучки и Павел. А тем временем лаборатория, как вода сквозь пальцы, перетекала к «демократам» — людям, работавшим на Америку и Израиль. Ребята ушли в подполье; один только их руководитель Арсений Петрович знал их тайные планы. Ну, а потом судьба забросила их сюда, на Русский остров.

Юная хозяйка острова спрашивала,— она ещё спрашивала! — принимают ли они её предложение?..

Оба они в эту счастливейшую для них минуту думали только об одном: как бы при любых обстоятельствах сохранять найденные ими средства борьбы в руках своего родного русского народа...

Борис и здесь сказал об этом Драгане. И она ответила:

— Думайте, друзья, думайте. Женский ум тут слаб. Тут нужны головы зрелых мужей. Ваши головы, ваши!..

Катер, проносясь мимо пляжей, лодочных станций и прочих построек санаторного обихода, поровнялся с пятнадцатиэтажным отелем из розового, искрящегося в солнечных лучах камня. Водитель повернулся к Драгане, но она махнула рукой: мол, кати дальше, не сбавляй скорости. Спутникам сказала:

— Вот на скалистом холме отель «Ратмир» — имя древнее, славянское.