Моя семейная жизнь до 1914 года текла в согласии и была проникнута теплой радостью.

Над нами сияло голубое небо и, если кое-где намечались тучки, то верилось, что они

рассеятся, не нарушая нашего покоя. Но ничто не могло остановить рокового течения

жизни.

По моим долголетним наблюдениям, в женщине всегда можно различить превалирование

одного из трех элементов: «женщина», «мать» или «человек». В себе я отмечала всегда

стремление быть, прежде всего, человеком, затем матерью и, в-третьих, женщиной. Был у

меня в жизни период, когда женщина боролась с матерью, стараясь стать с ней в одну

линию. Но стремление к благородству, порядочности всегда было выше всего другого.

Трудно определить начало, возникновение тяжелого периода моей жизни, который можно

назвать переоценкой ценностей. Все мои переживания этого периода носили характер

стихийности. Сохранить статус-кво велением воли и разума оказалось невозможным. Уже

в 1913 году меня, всегда бодрую и энергичную, стала понемногу одолевать какая-то тоска, апатия. Я и физически стала хуже себя чувствовать, похудела, побледнела. Часто после

бессонной ночи вставала с постели в состоянии физической и душевной прострации.

Теплая ванна материнства со всеми малыми делами и заботами удовлетворяла меня все

меньше и меньше. В обшивании детей мне очень успешно стала помогать Ядвига. В

1915 году младшая моя дочь поступила в гимназию. Дети учились хорошо, готовили уроки

самостоятельно. Гипертрофическое материнство, владевшее мною, начало казаться мне

жизненным банкротством. Особенно тяготила меня в последние годы бездеятельная жизнь

в Журавке. Совершенно изменилось отношение к этому моему бывшему земному раю. В

первые дни приезда весенняя природа попрежнему захватывала меня, и я с наслаждением

посещала любимые места. Но скоро все начинало меня тяготить, я считала дни и часы до

отъезда. Возможно, я в этот период злоупотребляла вниманием детей, зачитывая их,

правда, всегда на свежем воздухе, книгами, которые казались мне для них полезными.

Пробовала я лечиться гипнозом, но оказалось, что я совсем не поддаюсь усыплению. Мне

посоветовали лечиться успокоительными пассами. Такое бесплатное лечение проделывала

очень милая дама. Эти легкие прикосновения вдоль всего тела руками, излучающими

какую-то живительную силу, очень хорошо влияли на нервную систему, но не дошли до

моего, очевидно больного, жизненного центра. Психиатры предписывали мне покой,

усиленное питание и разные микстуры. Самой мне иногда казалось, что во мне

концентрируются какие-то новые потенциальные возможности и мучают меня, не находя

применения.

И когда пришла революция, волна жизни подхватила и бросила меня на большую,

интересную работу, дав мне громадное удовлетворение. Я поняла, чем я болела все эти

годы.

Уже давно самоучкой я овладела пониманием английского текста и читала английские

романы. И вот я занялась переводами и компиляциями с английского и французского.

Небольшие мои статьи печатались в «Современном слове», еженедельном приложении к

газете «Речь» . Редактором этого еженедельника была милейшая Татьяна Александровна

Богданович, племянница писателя Короленко. Я имела свой небольшой самостоятельный

заработок.

Зимой 1914 года мне порекомендавали хорошую преподавательницу английского языка

мисс Спенс, и я стала брать у нее уроки. Эта немолодая девушка осталась у меня на всю

жизнь образцом прекрасного учителя и светлой души человека. Каждый урок она

диктовала мне и сама записывала в мою тетрадь по памяти большой материал детских

песенок, классической прозы и поэзии, поговорок, идиом, даже молитв, псалмов, которые

англичане хором поют в церкви. Весь этот материал, накопивишйся за несколько месяцев

наших занятий, я сохранила на всю жизнь, как драгоценность. И как он помог мне

организовать интересные и содержательные уроки, когда я сама стала

преподавательницей! Мои ученики высоко расценивали мои уроки, занимались у меня по

несколько лет, успешно изучая один язык за другим, и моя благодарная память всегда

обращалась к дорогой мне мисс Спенс. При преподавании других языков я использовала

ее метод привлечения к уроку разнообразного, интересного материала по данному языку.

Мисс Спенс увлекла меня своими вдохновенными уроками. Успешности занятий

содействовали и наши дружественные отношения. Придя на урок, мисс Спенс проводила у

нас много времени, завтракала с нами. Я бывала с ней в англиканской церкви и пела

псалмы вместе с другими прихожанами. Бывала я и на английских собраниях и чаепитиях

с чудесным печеньем. Изучение языка отвлекло меня от сложных личных переживаний

того времени. Осенью мисс Спенс хотела съездить в Лондон навестить свою мать, и я

собралась ехать вместе с ней, но разразилась Первая мировая война, было не до

заграничных поездок. Мисс Спенс уехала и больше не вернулась. Зимой 1915 года я

продолжила занятия английским языком. Преподавательница моя, тоже англичанка, была

совсем в другом роде. Не обладая большими теоретическими знаниями, она была очень

разговорчивая, и мы с ней болтали весь урок. Но мне и это было очень полезно. Через

несколько месяцев я настолько овладела английской разговорной речью, что

преподавательница стала передавать мне свои уроки с начинающими. Так у меня появился

заработок.

42

Николай Арнольдович, обеспокоенный моим состоянием, старался всячески баловать и

развлекать меня. Особенно тревожила его часто владевшая мной апатия. «Ты бы хоть

посердилась на кого-нибудь», – говорил он. Как-то он взял какую-то дополнительную

чертежную работу и на полученные деньги купил мне золотые ручные часики и уговорил

съездить в Кисловодск, где в это время находилась моя мачеха. В мае 1914 года я уехала, впервые за время материнства расставшись на две недели со своими детьми. Несмотря на

мои почтенные 38 лет, я выглядела так моложаво, что меня все принимали за «барышню», как тогда называли девушек. Был даже такой случай, что в вагоне меня спросили: «Как это

родители вас отпустили одну на погибельный Кавказ?».

Мачеха наняла мне комнату в доме рядом, а перейти через улицу – начинался знаменитый

Кисловодский парк. Лучшего места не придумать. В том же доме занимала квартиру

старинная знакомая Елены Георгиевны – вдова известного профессора А.П. Доброславина.

Его бюст был только что поставлен в Музее Медицинской Академии. С ней вместе жил ее

сын Борис Алексеевич, инженер, занимавший какое-то видное место на Кисловодских

Минеральных водах. Хорош был парк в своем весеннем убранстве. Хороши были

знаменитые «Красные камни». Порадовал меня какой-то животворящий воздух

Кисловодска, наэлектризованный испарениями нарзана. Но самое большое место в моих

кисловодских впечатлениях заняла семья Доброславиных. Мать – Мария Васильевна –

интересный человек, умница, прекрасная музыкантша, любимая ученица Рубинштейна.

Несмотря на возраст и пальцы, изуродованные подагрой, она виртуозно аккомпанировала

своему сыну, тоже хорошему скрипачу. В день приезда мачеха рассказала мне о своих

знакомых, предупредив, что сын – Борис Алексеевич – закоренелый 45летний холостяк, ненавистник женщин. Перед моим приездом Елена Георгиевна дразнила его: «Вот

погодите, приедет моя дочь, давайте пари держать, что влюбитесь». Он ни о каком пари и

слышать не хотел, уверенно говорил: «Нет на свете такой женщины, которая могла бы мне

понравиться». «Уж очень они, наверное, ему насолили», – смеялась Елена Георгиевна.

Знакомство наше состоялось в день приезда. Он был высокого роста с лицом средней

красоты, ничем не отмеченным. Когда мачеха нас знакомила, я даже немного