мир может течь, сколько ему угодно».

В обязанности материнства я включилась со свойственной мне цельностью, подчинив

другие жизненные интересы девизу: «Все для детей». Этот девиз был основой задач и их

решения того периода. Правда, из круга материнских обязанностей я старалась как можно

меньше брать на себя возню с ребятами до двух лет. Я обожала их в этом возрасте, любила

придти в детскую полюбоваться, поласкать их, но ношение на руках, улюлюкание меня

утомляло. Это были функции Франи. Она была няней, удивительно приспособленной

именно для такого возраста по своей примитивной психологии и преданной любви к

детям. Они ее не утомляли. Ее как-то особенно устроеный живот служил танцевальной

площадкой для детей, как только они становились на ножки. Под аккомпанимент ее пения

все три мои дочери вытанцовывали свои первые па на нянином животе. К сожалению,

наша няня совершенно не поддавалась культурному влиянию ни окружающих ее людей,

ни жизни столичного центра. Прожив в нашей семье 47 лет, она осталась почти той же

темной деревенской женщиной, какой вошла в нашу семью. Совершенно не расширился

ее кругозор, она с трудом читала по складам, хотя посещала школу малограмотных. На

третьем году дети начинали перегонять ее по развитию. Вреден был для них и ее польско-

русский исковерканный язык. Мое постоянное пребывание дома, общение с детьми

исправляли и дополняли няняны недочеты. Неизменными и драгоценными на всю жизнь

оставались хорошие качества няни: самоотверженная преданность, честность и

исполнительность. Бессонница, постоянная спутница жизни, заставила меня передать

Фране ночную заботу о детях. Нужно сказать, что вся ее работа около детей всегда

проходила под моим неустанным руководством и наблюдением. Во время болезни детей я

обычно несколько раз в ночь ходила в детскую проведывать больного ребенка. Благодаря

хорошей наследственности и моей постоянной заботе об их здоровье, дети болели очень

редко. Все эти годы мы жили между двумя садами – Летним и Таврическим. У меня был

установлен такой порядок, что дети гуляли утром с няней три часа, а Ядвига готовила

завтрак, и два-три часа с Ядвигой после завтрака, а няня готовила обед. В детской всегда

висели кольца, трапеции и другие гимнастические приспособления. Лет с шести дети

катались на коньках. Такой режим вместе с хорошим питанием дал прекрасные результаты

в смысле здоровья детей. При малейшем заболевании приглашался наш постоянный

детский врач Гартье . Профилактический осмотр зубов у врача Казарновского совершался

неизменно осенью и весной. Пышащие здоровьем девочки, одетые в одинаковые платья

(из моей мастерской), вызывали общее внимание. Когда я везла их в Журавку, люди из

других вагонов приходили полюбоваться на трех девочек-красавиц, как их величали.

39

Содержание второй прислуги, оплата уроков музыки и двух иностранных языков при

относительно небольшом жалованьи Николая Арнольдовича заставили меня сократить

расходы на мои туалеты до минимума. За этот период я не сделала себе ни одного платья, а покупала только тогда очень доступные готовые юбки и блузки. В качестве зимней

верхней одежды мне свыше десяти лет служило полупальто из каракулевых лапок.

Чем же я заполняла свой день? Я выписывала из Берлина журнал детских мод с

выкройками (Kindergarderobe) и обшивала детей. Шила им белье, платья и даже верхние

вещи. Мне нравилось это занятие, и я отдала ему такую же временную дань увлечения, как

и кулинарному искусству. Также с большой охотой готовила я своих девочек в гимназию.

В то время для поступления в приготовительный класс гимназии требовалось беглое

чтение и диктовка без пропусков букв и слогов. Такая подготовка требовала два года

домашней работы. Я старалась развивать их, беседуя с ними и читая им книги по

мирозданию из Библиотеки Лункевича , приспособленные для детского понимания, читала

им вслух детские русские книги и французские, когда они освоились с этим языком. Мой

трудовой день был заполнен. Он оканчивался неизменно детскими поцелуями и

объятиями. Каждый вечер из детской раздавался призыв: «Мамочка, поцелова-а-ть!». Это

значило, что дети лежат в кроватках и зовут меня проститься с ними за ночь. Как по-

разному развивались дети. С Наташей в детские годы порой бывало трудно – да оно

понятно, она долго росла одна, была избалована, привыкла быть центром внимания. Но

эти детские шероховатости быстро ликвидировались. Олечка по характеру была

ангелоподобным ребенком. Она только и заботилась, как бы поменьше доставить забот

своей маленькой персоной. Она со всеми была сердечна и ласкова. Но меня она окружала

особенно трогательным обожанием и недетской заботой. Очень ласковой росла и Нина, сама в 4 года научилась читать. С первых произнесенных слов была умна и остроумна. Ей

было не больше 4 лет, когда мой старший брат пожаловался мне: «Ну и дочка у тебя – она

сегодня меня спросила: дядя Жорж, а зачем жить?». Он любил детей и отдыхал в их

обществе. Философский вопрос племянницы ему пришелся не по вкусу. С первой минуты

сознательной детской жизни Нина относилась очень заботливо к тому, как она одета и

причесана. Явившись на свет нежеланной и не вовремя, она быстро завоевала симпатии

всей семьи. С самого раннего детства она отличалась самобытностью, какой-то особенной, ей свойственной стильностью и ярко выраженной властностью. Все это окрашивалось

большим обаянием, подчинявшим ей людей.

Я вспоминаю мысли о воспитании детей, которыми я руководствовалась в период

материнства. Воспитание может идти по двум линиям поведения ребенка – внешнего и

внутреннего. И вот все свое внимание я отдала воспитанию внутреннего мира моих детей.

Я старалась воздействовать на мотивы поступков, на причину, а не на следствие. Мне

казалось, что главное – надо было указать, не как надо поступать, а почему надо поступать

так, а не иначе. Чехов говорит (как будто в «Дяде Ване»), что культура человека

заключается не в том, чтобы никогда не пролить чай на скатерть, а в том, чтобы не сделать

замечания, не заметить, если другой это сделает. Вот такую душевную деликатность по

отношению ко всякому маленькому или большому человеческому существу считала я

необходимой канвой для поведения культурного человека. Меньше я обращала внимания

на воспитание в детях внешних форм поведения. В 1916 году у детей была француженка

мль Мари. Это была типичная мещанка. Самое большое ее желание, как она мне говорила, было иметь котиковое пальто (manteau en loutre). Как-то она в моем присутствии сделала

замечание детям, что они плохо сидят за столом. Боясь ее мещанского влияния, я очень

деликатно дала ей понять, что ее задача – научить детей говорить по-французски, а все

остальное я беру на себя. На том же основании гнала я от себя мысль о немке-бонне.

Теперь я иногда думаю, что я была неправа, но, во-первых, какой толк в этих запоздалых

размышлениях, а, во-вторых, с тех пор прошло сорок лет, совершенно изменивших жизнь.

Главная моя ошибка, за которую я дорого заплатила в жизни, заключается в том, что я не

учла влияния няни на души моих детей. Няня, очень властная по характеру, пробовала

влиять на меня. Но это ей никогда не удавалось. Для меня все рекомендации ее

маленького, набитого мещанскими предрассудками умишка, да и все ее миросозерцание

было чуждо и нелепо. Слушая ее, я то смеялась в душе, то ее настойчивость меня

раздражала, и я от нее отмахивалась, как от назойливого комара. Ее заслуги перед моей

семьей были так велики, что я старалась видеть только их, закрывая глаза на ее, тогда еще