тила, он постарался даже извлечь из нее возможную пользу и для

того стал, где только можно, всячески о ней оповещать. Репутация

высланного за смелую шутку — разве ото не удачная реклама ищу¬

щего популярности?

«...Всякие бойкие дела зиждятся на муссировании, на рекла¬

ме,— утверждал Анатолий Дуров, рассказывая, как он согласился

во время своих выступлений в Петербурге пропагандировать бан¬

кирскую контору Генриха Блока.— Сперва я колебался, боясь пори¬

цаний в печати и публики, но потом, по зрелом размышлении и

принимая во внимание приличный гонорар, рассудил, что этой не¬

большой рекламой я вовсе не умалю своих достоинств и не отравлю

ничьего удовольствия».

Признание откровенное. В жестокой борьбе за существование все

средства казались ему хороши. И он выходил на сцену, облачившись

в богатый, украшенный фальшивыми драгоценными камнями кос¬

тюм, а на спину прикреплял крупную надпись: «Генрих Блок». По

замыслу рекламодателей этот костюм и надпись должны были сви¬

детельствовать, что всякий, имеющий дело с банкирским домом Бло¬

ка, наживает груды бриллиантов, рубинов, сапфиров и прочих драго¬

ценностей.

Публика, по признанию самого Дурова, отнеслась довольно сдер¬

жанно к его появлению в таком виде. Все же он не удержался от

повторения подобного выступления, на этот раз для рекламы шляп¬

ного фабриканта.

«Шляпное» антре было очень незамысловато, как признавал

даже сам его исполнитель. Он выходил на арену с непокрытой го¬

ловой и просил униформиста дать ему хороший цилиндр. Тот при¬

носил их целую охапку. Клоун тщательно примерял каждый цилиндр

и все браковал.

—       На вас не угодишь! — замечал униформист.

—       А зачем ты принес их мне такую массу?— возражал кло¬

ун.— Ты принеси один, да хороший цилиндр. Вот, например, фаб¬

рики... (имярек). Возьму его без всяких рассуждений.

Трудно сказать, чего было больше в таких антре — рекламы

фирмы или откровенной саморекламы. Фирменная надпись на ко¬

стюме клоуна и похожий на газетное объявление текст репризы по¬

ражали своей необычайностью, заставляли обсуждать странные при¬

емы исполнителя и, следовательно, говорить, говорить о нем...

Не следует думать, что Анатолий Дуров был единственным, кто

прибегал к такого рода рекламе. Талантливый клоун Жакомино,

выступавший в цирке Чинизелли в Петербурге, заказывал в типо¬

графии тысячи бумажных кружков со своим портретом. Мальчишки,

которые всегда стайками вертятся у входа в цирк, расклеивали эти

бумажки всюду, где только можно: на витринах магазинов, садовых

скамейках, на окнах, дверях и степах домов. За полезную деятель¬

ность мальчишки, конечно, награждались бесплатными пропусками

на галерку, откуда они тоже прославляли своего благодетеля.

Заказал он штамп со своей фамилией и в магазинах, где его

знали, просил ставить штамп на бумаге, в которую заворачивались

покупки. А случалось и так. Позовет Жакомино приятелей с собой

в кафе и уславливается:

—       Я пойду вперед, а вы войдите попозже. Заметив меня, кри¬

чите: «Жакомино! Знаменитый Жакомино, ты, оказывается, здесь!»

Кричите погромче так, как будто видигге меня сегодня в первый раз.

За кофе плачу я...

Расчет оправдывался — услышав громкие голоса и знакомую фа¬

милию, посетители кафе оборачивались:

—       Смотрите, вот клоун Жакомино!

Так укреплял свою популярность уже достаточно известный ар¬

тист. Заслуживает ли упрека молодой клоун?

Находчивость и остроумие, отличавшие Анатолия Дурова, застав¬

ляли о нем говорить в обществе. В Москве рассказывали, как ловко

он поставил на место одного светского нахала. Это был сын редак¬

тора влиятельной «желтой» газеты «Московский листок» В. Н. Пас¬

тухова. Как-то, находясь за кулисами цирка и пытаясь блеснуть сво¬

им юмором перед дамами, он обратился к Анатолию Дурову с та¬

кими словами:

—       А правда ли, что для полного успеха клоуну нужно иметь

глупое лицо?

—       Правда!—последовал быстрый ответ.

Компания молодого пшюта захохотала. Победа его казалась оче¬

видной. Но после короткой паузы Дуров закончил:

—       И если бы я обладал твоим лицом, тогда получал бы жалова¬

ние вдвое больше!

Посрамленный остряк и его компания поспешили скрыться.

На этом дело не кончилось. На следующий день в «Московском

листке» появилась заметка, в которой клоун Анатолий Дуров под¬

вергся решительному разносу, был объявлен нахалом, грубияном,

бездарностью, артистом, недостойным показываться на арене.

Газета продолжала травлю, отчего объект ее нападок перешел в

решительное контрнаступление. Случилось это на одном из пред¬

ставлений, когда редактор Пастухов находился в ложе и с презри¬

тельной миной глядел на выступление с дрессированной свиньей.

Вдруг чушка подошла к ложе, поставила передние ноги на барьер

и уставилась на сердитого редактора.

—       Чушка! Назад! Иди сюда...

Свинья оставалась неподвижной.

—       Иди же, говорю тебе! Не желаешь?

Свинья не меняла положения.

— А, понимаю!—воскликнул Дуров.—Старых знакомых увиде¬

ла! На своих насмотреться на можешь...

Публика поняла смысл рискованной проделки и хохотала до упа¬

да над разгневанным редактором.

Газета «Московский листок» занимала по отношению к царско¬

му правительству охранительную позицию, поэтому передовые круги

русского общества приветствовали сатирические выступления Дуро¬

ва. Но в его выпадах все-таки был заключен некий личный момент,

обида на сына издателя.

Гораздо сильнее прозвучало выступление Дурова против другой

реакционной газеты— «Гражданин», издававшейся князем Ме¬

щерским. На арену вынесли несколько газет, и Дуров предложил

свинье выбрать себе издание по вкусу. Хрюшка тыкала пятачком

в «Гражданина», и создалось впечатление, что она читает эту

газету. Стоявший рядом Дуров комментировал: «Вот свинья и га¬

зету выбрала свинскую».

А как Дуров подготовил этот трюк? Просто, пожалуй, даже

слишком просто. В день представления он, по его словам, «провел

два часа тет-а-тет» со свиньей, в продолжение которых беспрерывно

подносил к ее рылу газету и щелкал ею по носу. Боясь щелчка,

свинья стала отворачиваться от всякой газеты. Когда же дрессиров¬

щик поднес номер, обильно смазанный салом, то чушка не выдер¬

жала и с наслаждением принялась вбирать носом вкусный запах.

Воспоминание об этом эпизоде Анатолий Дуров заключил при¬

мечательными словами: «Вот образец легкости дрессировки. Многие

другие номера, кажущиеся хитроумными, так же незамысловаты и

так же легко вдалбливаются в зверьков, которые всегда представ¬

ляются зрителям чрезвычайно смышлеными, между тем все это не

более как фокус. Очень часто изобретательность дрессировщика при¬

писывается феноменальному уму животных».

Клоуны Дуровы, как истые поэты арены, все более становились

«властителями чувств» многоликой толпы — своих зрителей.

К счастью, в своем творчестве они избегали вредного подражатель¬

ства и губительной банальности, приводящих к грубому ремеслен¬

ничеству.

Ничего, что порой темы их выступлений перекликались, однако

манера исполнения Анатолия Дурова разительно отличалась от то¬

го, что делал на арене его брат Владимир. Если Анатолий обладал

богатым воображением, находчивостью в ответах и даром мгновен¬

ной импровизации, то Владимир — умением изобретательно и весело

выступать со своими четвероногими и крылатыми помощниками, что

позволяло ему не только забавлять, но и покорять публику, неиз¬