В этом кабинетике, чуть побольше монастырской кельи, возник и прожил всю свою организационную жизнь первый на Украине союз пролетарских писателей "Гарт", который ввел в литературу в первой послеоктябрьской фаланге несколько десятков молодых литераторов, ныне — старшее поколение в нашей литературе. Правда, мало кто из них дожил до наших дней, однако те, кто жив, хотя уже и на склоне лет, остаются в активе литературного процесса.

Вслед за "Гартом" литературным был создан "Г. А. Р. Т." театральный. Потом — "Гарт" музыкальный (Эллан и Козицкий — основатели). А затем — "Гарт" изобразительный (Эллан и Довженко — основатели).

Именно здесь все эти организации, которые в совокупности объединили и приблизили к Коммунистической партии значительную часть украинской творческой интеллигенции тех лет, проводили свои организационные собрания, здесь проходили и все заседания руководства или актива организации. Хотя, по правде сказать, в те времена "собрания" не были собраниями и "заседания" не были заседаниями, к каким мы теперь привыкли. Тогда повестка дня редко составлялась заранее, никогда не рассылались приглашения или оповещения и объявления не вывешивались: просто товарищи сходились, когда возникала нужда, и начинался разговор о том, что в эту минуту волновало. Протоколов не вели. Бумага для записи появлялась на столе только тогда, когда нужно было зафиксировать какое-нибудь специальное решение — декларацию, платформу, постулаты, тезисы: тезисы, постулаты, платформы и декларации были тогда в моде.

Правда, много народу в кабинет Блакитного не вмещалось. В кабинете было два стула — редакторское кресло и седалище для посетителя да диван с проваленными пружинами; еще два человека помещались на подоконнике. У дивана было свое название: "камню место". Он был нормального размера, и на нем свободно помещались трое; когда же приходил кто-нибудь четвертый, то — с громким предупреждением "камню место!" с размаху плюхался сверху и втискивался между сидящими. Если в кабинете собиралось больше восьми человек, то садиться приходилось прямо на пол. Я припоминаю заседания в кабинете Блакитного, когда бывало до двадцати пяти человек. Правда, ступить на пол тогда уже не было никакой возможности.

Но не только организации "Гарта" собирались в кабинете Блакитного. Авторский коллектив газеты — по разделам литературы, искусства, науки и общественной жизни — группировался в те первые мирные советские годы тоже здесь. Я вспоминаю отца всех слепо-глухо-немых, гениального педагога Соколянского; ныне всемирно известного астронома Барабашева; деятеля на поприще медицины Холодного; молодого врача-психиатра Светник; Макаренко — тогда еще не писателя, а организатора коммун для беспризорных. Сюда сами приносили свои статьи, написанные собственноручно, и тогдашние наркомы. Газета "Вісті" в то время широко освещала вопросы культурного строительства и на своих столбцах, и на страницах специального приложения "Література, наука, мистецтво" — "ЛНМ", позднее оно было расширено и переименовано в "Культура і побут" (редактор Блакитный, зав. редакцией — Гордей Коцюба). Немного позднее появился журнал "Всесвіт" (редактор Блакитный, редакция — Копыленко и Зегер). Потом — "Червоний перець" (редактор Блакитный, редакция — Остап Вишня и Сашко Довженко).

Все это задумывалось, зарождалось, а в дальнейшем и осуществлялось именно здесь, в этой достопамятной для нашей советской украинской культуры тесной комнатенке.

А впрочем, на этом доме — номер одиннадцать по Сумской — вообще стоило бы водрузить основательную мемориальную доску. Ведь на том же этаже в соседних комнатах помещалась поначалу редакция газеты "Селянська правда", из которой вышел и сквозь которую прошел "Плуг" — вторая в те времена писательская организация первого поколения советских украинских литераторов. Ее возглавлял второй "собиратель" молодых сил и организатор культурного процесса той поры — Сергей Пилипенко. А когда через год или два над двумя этажами одиннадцатого номера по Сумской надстроены были еще два, в них разместилась редакция "Робітничої газети "Пролетар" — с ее редактором, третьим "собирателем", Борисом Лифшицем. Тут возникли "Універсальний журнал" ("УЖ"), серия "Роман-газета", журналы "Робітничий клуб", "Естрада", "Декада" и другие массовые издания культотдела Совета профсоюзов.

Словом, именно здесь были осуществлены все первые организационные мероприятия на литературном фронте, тут получил путевку в литературную жизнь каждый из нас, из поколения первого призыва советской украинской литературы, — отсюда повел нас за Коммунистической партией Василь Блакитный, непревзойденный организатор-коммунист.

Так разве ж не заслужил этот дом мемориальной доски, хотя бы для сведения пришедших на смену младших поколений, потому что наше поколение и так его хорошо помнит.

Что касается меня, то я не забуду его никогда — как не забывается место, где ты родился.

До осени двадцать четвертого года я еще театра не бросил и был в нем председателем местного комитета профсоюза. Но ведь был я и первым театральным "гартовцем" и потому вел драматический кружок при Основянском рабочем клубе. В то же время я начинал свой литературный путь: писал одноактные пьески и делал инсценировки, а кроме того, не реже, чем раз в неделю, приносил Блакитному очередную статью для "Вістей" или "ЛНМ", где громил беспощадно театр старый и бескомпромиссно требовал театра нового.

Понятно, что на эти дела шли уже ночи.

Исключительно творчески активными были для меня осень и зима 23-24-го годов.

Всего ярче запечатлелись в памяти вечерние часы. Вечерами, направляясь в театр играть осточертевшие мне роли, я каждый раз непременно забегал к Василю Блакитному — разрешить какой-нибудь вопрос, касающийся организационно-творческой жизни театрального "Г. А. Р. Та". В это время Блакитный как раз вычитывал гранки завтрашнего номера газеты. Если Василь был очень занят и не мог оторваться от работы, он молча, глазами указывал на диван "камню место" — подожди, мол, — и продолжал писать или читать не отрываясь. "Не отрываясь" буквально, потому что больше не поднимал глаз до тех пор, пока не заканчивал и не получал таким образом права заговорить. Его правая рука тяжело и прочно лежала на столе — двигались лишь пальцы с пером, левая теребила усы, иногда протягивалась вперед, чтоб взять из кулечка, неизменно стоявшего здесь же на столе, и положить в рот кусочек мушмулы. Василь страшно любил примороженную крымскую мушмулу и всегда покупал ее по дороге из дому в редакцию.

Выходя из театра после спектакля (наш театр из помещения кафе-шантана "Вилла Жат кина" в середине сезона был переведен в здание центрального харьковского театра, номер девять по Сумской улице, рядом с редакцией "Вістей"), я поднимал голову на первое от угла окно второго этажа: там всегда светилась в эту пору яркая лампочка под плотным зеленым абажуром: редактор газеты "Вісті" был еще на своем посту.

И почему-то легко и радостно становилось на душе при виде этой лампы под зеленым абажуром. Легко и радостно! Легко — потому что ты знал: есть на свете такой человек — поэт Эллан, Василь Блакитный-Элланский. Радостно — потому что и ты был рядом с Василем и даже имел на него какие-то права, ибо был он, Василь, тебе близкий друг и старший товарищ, почти отец.

К осени двадцать четвертого года я театр все-таки оставил: не мог я быть актером, когда меня непреодолимо тянуло к литературе, да и не был я никаким не актером, не режиссером — просто ошибка в выборе профессии на заре туманной юности.

И я сразу пришел к Блакитному.

— Товариш Василь, — сказал я, волнуясь и робея, — у меня… личная просьба.