Начал накрапывать дождь. На плечи Ванде накинули плащ — дождь не утихал, дождь усиливался, и Ванда вынуждена была поднять капюшон. Теперь она высилась на трибуне — перед войском в чаще дикого леса — в одежде романтической: что-то от седой старины, от времен средневекового рыцарства было в ее фигуре, облаченной в этот длинный плащ, с капюшоном на голове. Да простит меня современный читатель: при тех обстоятельствах, в том взволнованном, приподнятом настроении картина эта воспринималась романтически, чуть ли не с налетом мистики. Молчаливый могучий лес вокруг, широкая поляна под хмурым, дождливым небосводом, ряды воинов в позиции "смирно", щетина штыков, тусклый блеск автоматов, лоснящиеся от дождя чудища танков и самоходных орудий, склоненные знамена, склоненные головы и поднятые вверх руки тех, у кого они не были заняты оружием, и торжественная тишина под надоедливый, однообразный шелест дождя… А напротив, высоко на трибуне, женщина в плаще с поднятым капюшоном: женщина, которая принимает твою присягу на верность Отчизне и подвиг в бою, Женщина — твоя Мать, твоя Сестра, твоя Жена, твоя Дочь или твоя Невеста… И из уст твоей Матери, Сестры, Жены, Дочери, Невесты — слова на верность ей — Родине, Матери, Сестре, Жене, Дочери, Невесте: за нашу и вашу свободу.

Ванда читала слова присяги на память — листок бумаги дрожал у нее в руке, дрожал от того, что она волновалась и от капель дождя, что сеялся и сеялся с обложенного тучами неба, — она была не нужна, эта бумажка, все равно буквы размыло дождем, все равно слова торжественного обета навечно врезались в память. Ванда спрятала ненужный листок и подняла руку — на присягу. И тысячи уст бойцов повторяли вслед за Вайдой за словом слово — каждое ценой в человеческую жизнь. Гомон, гул этих повторяемых слов перекатывался волнами из конца в конец поляны.

И пусть нынешний читатель не подумает, что это литературный вымысел, придумано ради эффекта, по случилось так, что в эту минуту из-за вершин деревьев вдруг вылетел орел, обыкновенный степной орел, и, широко раскинув крылья, стал кружить над выстроившимися войсками, над Вандой на трибуне.

Нам потом объясняли: так бывает — орлов притягивает непривычное скопление людей или зверей — орел любопытная, пытливая птица. Но — мы ведь уж договорились с читателем, что он меня простит, — тогда, в той обстановке это воспринималось почти мистически, как добрый знак, как счастливую примету, даже благословение…

Два дня мы пробыли тогда в расположении дивизии имени Костюшко, провожая ее на фронт, и Ванда, председатель Союза польских патриотов, посетила каждое подразделение. И почти в каждом ждала Ванду особая радость: среди офицеров и политработников мы неизменно встречали кого-нибудь из польских писателей и их жен. Писательнице Василевской так радостно было встретить, после вынужденного расставания два-три года назад, своих бывших сотоварищей и по литературе и по революционной борьбе в бывшей буржуазной Польше.

Но особой была эта радость потому, что не только коммунистов или членов других прогрессивных организаций встречала Ванда в одежде бойцов армии освобождения Польши, но и людей, которые до войны не умели определить свои позиции в общественном бытии, пугались жупела классовой борьбы и бежали от всякой "политики". Теперь они взяли оружие в руки и двинулись в бой против фашизма.

И еще потому особенной была радость, что этих товарищей Ванда видела в таких "неопределенных" позициях еще совсем не так давно: осенью сорок первого года. Бежав от нашествия гитлеровских орд — уже после отхода организованной группы писателей, — покинув родную польскую землю, отходя вместе с фронтом, эти польские товарищи попали тогда, летом сорок первого, в Харьков. Были они бесприютны, без средств к существованию, иные даже без документов. Каждому понятно, что в военное время человеку без документов, да еще за рубежом, суждены мытарства. Как, в самом деле, поверить таким людям — неизвестным, неведомым? Ведь верить приходится… на слово.

Мы, руководители харьковской организации писателей, которые должны были отвечать за писателей из разных стран, не знали никого из этих польских товарищей, не ведали даже, действительно ли они писатели. Мы обратились к Ванде с просьбой помочь нам разобраться.

И Ванда разобралась. Да, все это были писатели, или, по крайней мере, люди близкие к литературе либо искусству. Коммунистов среди них не было — коммунисты давно уже с оружием в руках в бою. Не густо и причастных в прошлом к революционной борьбе или симпатизирующих прогрессивным движениям. Так что тогда, в довоенные времена, они с Вандой были далеки друг от друга. Но…

Но ведь они же не остались — там. Они не захотели служить гитлеровцам. Они бросили все, что имели, — родную землю, привычный быт, достаток, уют, все — и пришли сюда, где, знают, организуется борьба против фашизма, пришли, испытав лишения, нужды, мытарства.

— Поверить или не поверить? — спрашивала Ванда и отвечала: — Поверить! Ведь без доверия к человеку нет веры в человека.

И мы поверили на слово.

Мы эвакуировали их вместе с нашими семьями, вместе с писателями, которые по возрасту или по состоянию здоровья не могли тогда взять оружие в руки.

И вот теперь мы видели их снова. Они взяли оружие в руки, чтоб встать против врага.

Как радовалась теперь Ванда, встречая каждого из них! Доверие оправдало себя! Доверие в трудную минуту — самое дорогое доверие.

Теперь они присягали на верность Отчизне и подвиг в бою. И стали рядом с нами — в битве за свободу Родины, за уничтожение фашизма и за социализм.

Мы, писатели Украины, знаем Ванду Василевскую в ее повседневных живых связях — как нашего давнего товарища по работе, активного участника литературного процесса на Украине, члена нашего украинского Союза писателей и коммуниста одной с нами партийной организации. Четверть века прожили мы общей творческой и общественной жизнью.

Но круг людей, которые знают и любят писательницу Ванду Василевскую, несравненно шире. Это — тысячи и тысячи почитателей ее яркого литературного дарования. Популярность Василевской, автора талантливых, волнующих повестей и романов и вдумчивых, большой познавательной и художественной силы книг путевых очерков, на Украине очень велика. Палитра ее многокрасочна, содержание и сюжеты книг взяты из самой глуби современной жизни. Галерея образов исключительно богатая. Это — люди разных общественных слоев, прежде всего трудящиеся — крестьяне, рабочие-революционеры в книгах, написанных еще во время жизни в Польше. Это — патриоты, не покоренные гитлеровцами, в повестях, созданных в дни войны; простые труженики, строители коммунизма — в произведениях послевоенных лет. Это — образы борцов за мир, выписанные или только силуэтно намеченные в очерках и статьях.

Исключительная ценность публицистического творчества Ванды Василевской в том, что, раскрывая взаимоотношения между людьми, она умеет широко и убедительно показать социальные процессы, происходящие в обществе — в Советской стране, в странах социалистического содружества и по ту сторону, в странах капиталистического мира. Особенность роли Ванды Василевской, если говорить о литературном процессе в целом, в том, что она поднимает политическое звучание творчества и общественной деятельности писателя.

Украинский читатель обязан Василевской особо: такими произведениями как роман "Пламя на болотах" и вся трилогия "Песнь над водами", Василевская заполнила большой пробел в украинской революционной литературе. Взволнованно и гневно рисуя социальное и национальное угнетение украинского населения в буржуазной Польше, писательница дала картину украинской национальной жизни на Волыни, захваченной белопольской шляхтой, дала картину не элегическую, а в кипении социальных страстей, в непримиримом протесте трудовых слоев, в борьбе нищего крестьянства и молодого пролетариата. И эта картина в галерее литературной живописи советского периода чрезвычайно ценна, потому что, отрезанная искусственной границей, западная Волынь долгое время была вне поля зрения украинской советской литературы, а украинские литераторы буржуазно-националистического толка, нашедшие себе приют под крылышком пилсудчиков, упорно извращали в своих писаниях социальную и национальную жизнь украинцев на Волыни под властью Польши, фальсифицировали ее в угоду маршалу Пилсудскому. Прогрессивная революционная польская писательница Василевская заклеймила и великопольский империализм, опровергла и россказни украинских буржуазных националистов.