направится и когда наведается вновь.

В окнах домов загорелись огни, но свет их с трудом

пробивался сквозь стену по-зимнему голых, но густо

растущих деревьев. Абрек чутьем разыскал узкую

улицу, уходящую в глубь аула. Ее почти всю

перекрывал густой навес деревьев. Здесь особенно ощущалась

знобящая сырость чеченской черной зимы. Харачоевец

проехал еще несколько домов и свернул влево, в узкий

переулок. Здесь он спешился и постучал в деревянные

ворота рукояткой плетки.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Гость издалека. Примете?

Несколько минут стояла тишина. Затем отворилась

маленькая калитка и из нее вышел человек с фонарем,

при свете которого можно было разглядеть

продолговатое лицо с ястребиным носом. Человек этот поднял

фонарь, желая разглядеть гостя, и тут же сделал шаг

назад.

— А-а, Зелимхан... Неужто это ты? — произнес он с

неестественным оживлением. — Да будет с миром твой

приход. Заходи.

— Баркалла, Багал. На сей раз не смею

задерживать тебя, — отвечал Зелимхан, не слезая с

коня.

— Что за беспокойство, милости просим, —

засуетился Багал, протягивая руку к узде коня.

— Нет.

— Что-гатсбудь случилось? — встревожился

Одноглазый. — Ты же только утром уехал. Забыл что-

нибудь?

— Ничего не забыл, — глухо сказал абрек и слегка

наклонился в седле.

Одноглазый поднял фонарь повыше, стараясь

разглядеть выражение лица гостя.

— Багал!

— Что?

— Я вижу, ты вооружен.

— Да.

С минуту стояло тягостное молчание.

— Тогда защищайся, — сказал Зелимхан.

Одноглазый испуганно попятился, фонарь заплясал

в его руке, и тени вокруг покачнулись.

Глухой выстрел нарушил сонную тишину аула.

Одноглазый упал мешком на землю. Зелимхан спешился,

но не повернул убитого лицом к Кабе, не стал читать

над ним отходную молитву. Он сунул ему в рот медный

пятак и сказал:

— Вот тебе взамен восемнадцати тысяч рублей!

Уже на окраине аула абрек столкнулся с человеком,

который, услышав выстрел, вышел на улицу.

— Что там случилось? — спросил человек,

разглядев в темноте силуэт всадника.

— Говорят, кто-то застрелил бешеную собаку, —

ответил Зелимхан.

— А почему орут женщины?

— Собака, говорят, была не простая, породистая

овчарка, да и привыкают люди к собакам, как к членам

своей семьи... — донесся до него голос из мрака.

* * *

ГалаШкинокие горы остались далеко позади.

Дорога Зелимхана лежала по нехоженым горным тропам,

сквозь дремучие леса, по узким ущельям, но мысли

были далеки от всего этого. Он думал об одном: «Ну

хорошо, после убийства Багала одним предателем стало

меньше. Но их же тьма, и на место одного ушедшего

приходят трое, и ©се они, как ящерицы, вьются вокруг

потому, что чиновникам нужны предатели и провокато-

ры. Разве всех перестреляешь? Ведь скольких один я

убрал, а конца нет. Как же быть?»

' Вопрос этот уже давно мучил харачоевца. К тому

же силы медленно, но верно покидали его. Он тяжело

болел, старые раны все чаще давали себя знать, а тут

еще прибавились мучительные боли в суставах.

Сейчас, слушая цокот копыт своего коня, Зелимхан

мечтал взять пастуший посох вместо винтовки и

спокойно походить за медлительной отарой. «Там, на

стойбище, увижу Зоку и Аюба, узнаю, что они сделали к

курбан-байраму», — думал он, подъезжая к речке Шалажи.

У самого брода на перекладинах старой арбы сидел

крестьянин, обхватав руками голову.

— Да будет добрым твой день, — приветствовал его

Зелимхан.

— Да полюбит тебя бог, — встал тот, тревожно

поглядывая по сторонам.

— Чем могу помочь? Что-то случилось? —

поинтересовался харачоевец.

— Да вот ехал с похорон, — объяснил

крестьянин. — Встретил меня здесь харачоевокий Зелимхан,

отобрал волов и ушел, — он недоуменно развел руками.

— Что!? Харачоев'окий Зелимхан? — изумился

абрек.

— Да, он, — крестьянин растерянно смотрел на

незнакомого всадника. — Это-то и обидно, что Зелимхан.

Простые люди так любят его.

— Куда он ушел? — спросил абрек, поднимая коня

на дыбы.

— Вон туда, — показал крестьянин на дорогу,

ведущую в Рошничу.

— Жди меня здесь! — крикнул харачоевец, пуская

коня вскачь.

За мостом через Мартанку Зелимхан нагнал

всадника с берданкой, гнавшего двух волов.

— Стой! — грозно приказал абрек. — Ты кто

такой? Зачем обидел человека? — и он схватил за узду

его коня.

— Не подходи ко мне! — заорал тот, поднимая

ружье. — Я абрек Зелимхан.

— Кто? Кто, ты сказал? — не поверил своим ушам

харачоевец и даже расхохотался при виде долговязой

фигуры своего двойника.

— Говорю же, я Зелимхан из Харачоя, — повторил

растерявшийся вор.

— Опусти ружье, подлец... — тихо сказал харачо-

евец и замахнулся плеткой. — Я — абрек Зелимхан!

А ты откуда такой взялся? Говори!

Поняв, в какое опасное положение он попал, вор

опустил берданку, лихорадочно соображая, как бы ему

благополучно унести ноги.

— Говори, самозванец, откуда ты взялся? —

потребовал Зелимхан, хлестнув его плетеой.

— Какой тебе толк от моей смерти? Возьми волов

и отпусти меня с миром, — взмолился вор. — Вот и

коня моего отдам... — он проворно спешился.

— Нет, — ответил Зелимхан, — сперва извинись

перед хозяином волов. Расскажешь нам, почему решил

воровать и грабить под чужим именем. А там уж

посмотрим.

— Пощади меня, — умолял вор. — Клянусь перед

аллахом и тобой, что не позволю себе ничего

такого.

— Нет, не верю я клятвам грабителя, — резко

сказал абрек. — Иди вперед и гони волов, а не то

пристрелю как собаку, — и он толкнул долговязую фигуру

стволом винтовки.

Неожиданное и ошеломляющее зрелище вскоре

предстало перед глазами крестьянина. По-прежнему

одиноко сидел он на своей арбе, когда из-за поворота

дороги показались его волы, которых покорно вел тот

самый человек, что незадолго до этого отнял их у него.

А за ним верхом следовал давешний всадник с

винтовкой в руках.

— Ошибся я, прости, — выдавил из себя

самозванец и протянул крестьянину свою берданку.

— А теперь скажи нам, кто здесь Зелимхан из

Харачоя? — спросил абрек.

— Ты, — ответил вор, виновато опустив голову.

Крестьянин стоял, разинув рот, не веря своим

глазам и не зная, что делать.

— А теперь окажи, кто ты такой и откуда родом? —

грозно спросил харачоевец, положив свою тяжелую

руку на плечо самозванца.

— Прошу тебя, не заставляй меня делать это, —

взмолился тот.

— Говори сейчас же, грязный ишак, иначе мигом

выпущу тебе кишки, — Зелимхан схватился за рукоять

кинжала.

— Хорошо, хорошо, — забормотал вор. — Я из

Шали, зовут меня Цёмалг, а винтовку мне дал Веденский

пристав, и еще он велел называть себя Зелимханом...

Вдруг абрек приложил руку ко лбу, словно пытаясь

вспомнить что-то очень далекое.

— Постой, постой... — промолвил он. — Я же тебя

знаю... Ты сидел в грозненской тюрьме? Ну да, десять

лет назад... Ты «конокрад?

— Да, конокрад. И в тюрьме сидел.

— Теперь все вспомнил, — сказал Зелимхан, смеясь.

Но тут вдруг произошло неожиданное: крестьянин

будто пробудился ото сна.

— Да будет проклят отец, породивший тебя, —

заорал он и, схватив дубину, лежавшую на арбе, бросился

на конокрада.

— Подожди, — удержал его Зелимхан и,

обернувшись к конокраду, сказал:

— Вот что, если я еще раз услышу о твоих