— Что же вы молчите? — спросил генерал.

— Ваше превосходительство отняли у меня дар

речи...

— Положим, его у вас и не было, — усмехнулся

Шатилов. — Итак, вы имеете сообщить мне что-нибудь

важное?

Борщиков согнулся в почтительном поклоне, не

отрывая умильного взгляда от генеральского

лица.

— Имею, ваше превосходительство.

— Говорите! — Шатилов достал папиросу из

золотого портсигара и закурил.

— Зелимхан находится сейчас в ауле Новые

Атаги, — выпалил Борщиков. — Этой ночью мой человек

долго ходил за ним и проследил его до самого дома,

там, за речкой, а утром сообщил мне...

— А вы не думаете, что вашему человеку было бы

разумнее не таскаться за этим разбойником, а просто

пристрелить его? — перебил его генерал.

— Ваше превосходительство, ночь была очень

темная, и к тому же Зелимхан был вдвоем со своим

помощником.

— Насколько я знаю, темная ночь никогда еще не

мешала убийству.

— Ваше превосходительство...

Но Шатилов уже не слушал его, он нажал кнопку

звонка, и через несколько секунд в салоне появился;

адъютант.

— Немедленно пошлите сотни полторы казаков в-

Новые Атали. Там, в доме за речкой, скрывается

Зелимхан. Только пусть мчатся в карьер, этот бандит ждать

их не будет. Живо!

Адъютант щелкнул каблуками, повернулся и исчез с

такой быстротой, словно прошел сквозь стену вагона.

Шатилов подошел к Борщикову, который все это

время скромно стоял у стены с выражением такой

важности на лице, будто он приобщилоя к высшим делам

государственного управления. Генерал несколько

минут смотрел на эту самодовольную физиономию,

словно выбирая, по какой щеке отвесить ему увесистую

оплеуху.

— А теперь слушайте меня внимательно, господин

Борщиков, — сказал он наконец, грозно хмуря

брови. — Мне кажется, что вы мыслите себе участие в

устранении Зелимхана исключительно в виде получения

денег, офицерского чина и всего прочего, о чем я вам

говорил... Не выйдет! Чужими руками хотите все

сделать? Боитесь, что Зелимхан или потом кто-нибудь иа

его родичей сделают в вашем теле хорошенькую дырку.

Что-то мне еще не приходилось слышать, чтобы

кто-нибудь получил большие деньги, не запачкав рук, —

генерал взглянул на свои холеные руки, потом снова

воззрился на Борщикова, стоявшего навытяжку и

растерянно моргавшего глазами.

— Так вот, — продолжал генерал, — теперь

конкретно. Абрек этот сейчас очень одинок, у него не

осталось никого из близких родственников. Вы в родстве

и должны близко сойтись с ним. Только та<к вы

сможете вывести его нам в руки. Вам понят-

но?

— Понятно, ваше превосходительство, — Шахид

облизал сухие губы.

— И не тяните с этим. Я сейчас уезжаю в Тифлис.

Держите связь с господином Кибировым, — Шатилов

оглянулся на штаб-ротмистра, который сидел в кресле,,

разглядывая сверкающий носок овоего сапога. —

Впрочем, он и сам не будет спускать с вас глаз. И чтобы к

моему возвращению был ясный и реальный план

поимки или устранения Зелимхана... А теперь

ступайте!

Шатилов откинулся в кресле и прижал, длинными

пальцами уставшие глаза.

* * *

За окном хлопьями падал последний февральский

снег. Потом внезапно выглянуло солнце и снег начал

таять.

Гость встал очень рано и, совершив утреннее

омовение, вышел на крыльцо. Он хотел тотчас уехать и

просил не тревожить хозяйку с завтраком.

— Зелимхан, всего несколько минут... Ну как же я

могу отпустить тебя голодного? — уговаривал гостя Ба-

гал. А в маленькой кухне уже хлопотала его жена.

— Эй, ты, давай там поскорее! — крикнул

Одноглазый через стенку.

— Сейчас, сейчас подаю, — откликнулась та.

Зелимхан стоял на крыльце, понурившись, свесив

вдоль тела большие тяжелые руки, как крестьянин,

только что вернувшийся с утомительной полевой

работы. «Если я задумал дело правое, то укрепи мою волю,

о аллах: сделай, глаз мой метким и руку твердой», —

молился абрек.

Он не спал всю ночь, наблюдая за Одноглазым — не

отлучится ли тот из дома. Багал ни разу -никуда не вьь

ходил, но это само по себе еще не снимало тяготевшего

над ним подозрения.

Уступая просьбам хозяина, абрек вернулся в

комнату и присел на пандар у окна.

— Тебя что-то тревожит, Зелимхан? Скажи, не могу

ли я чем помочь тебе? — допытывался Одноглазый.

— Да так, ничего особенного, — сказал Зелимхан.

— Сон я видел вчера, довольно странный со«,

Багал.

— Да будет сон твой к добру. Расскажи.

Зелимхан молчал.

— Расскажи, я умею разгадывать сны, — настаивал

Одноглазый.

—- Да что там рассказывать, Багал, пустяки какие-

то, — начал Зелимхан, украдкой поглядывая на хозяи-

на — видел я во сне, что ты будто бы запродал меня за

большую сумму денег генералу Михееву.

— Ой, Зелимхан! Ой-ой, да избавит нас аллах от

таких вещей. Да можно ли даже подумать такое! —

Одноглазый глядел на жену, которая расставляла на

столе кушанья. — А ты сам-то придаешь какое-нибудь

значение сну?

— Нет, — грустно усмехнулся Зелимхан, — но язык

у иных людей так устроен, что начинает чесаться, если

не выложено все, что на душе...

— Я тебя понимаю, всегда на душе делается легче,

когда расскажешь о своих сомнениях ближнему, —

закивал головой Багал, но глаза его тревожно бегали.

— Верно говоришь, — подтвердил абрек, — а

хочешь, я расскажу тебе одну историю?

— Расскажи, Зелимхан, сделай милость, расскажи.

— Жил, говорят, на свете один могущественный

царь. Был у «его единственный сын по имени Абдула.

И вот царский сын вдруг лишился дара речи. Царь

призвал лекарей со всей земли и предложил несметное

богатство тому, кто ©ернет его сыну речь. Но никто

из лекарей не смог вылечить Абдулу. Тогда к царю

пришел его слуга и сказал: «Государь, я могу

вернуть речь вашему сыну, дайте только мне немного

времени».

Царь ответил ему: «Если ты вылечишь его, я

сделаю тебя своим визирем, а в награду отдам тебе

полцарства, но если обманешь, то отрублю тебе голову».

- Хорошо», — ответил слуга и удалился.

На следующий день царевич Абдула взял ружье,

собак да и пошел охотиться. А слуга тайком — за ним.

Шли они долго, только вдруг в лесу запел дикий фазан.

Абдула призвал своих собак и пустил их в чащу. Встре-

ноженный фазан взметнулся в воздух. Абдула

выстрелил, и упала птица к его ногам. «Бедная птица, глупая

птица, — говорит ей Абдула, — «не я, а ты сама

виновата в своей участи. Если бы ты не запела, я не

знал бы, что ты здесь в лесу и не послал бы собак

тебя вспугивать, а не вспугнувши — не выстрелил бы.

Прости меня, ты сама, язык твой повинен в твоей

беде...»

— Ой, какую правду он сказал птице, — перебил

рассказчика Багал, всплеснув руками.

— ...Услышал слуга, как Абдула с птицей

разговаривает, — продолжал Зелимхан, — пришел к царю

и говорит: «Милостивый мой государь, ваш сын

Абдула умеет разговаривать, призовите его да

велите ему поговорить с вами». «Хорошо, — сказал

царь, — скажи, чтоб позвали его ко мне, а сам иди

пока»..

Пришел Абдула к отцу, тот ему и говорит: «Мой

дорогой сын, ведь я же стар и немощен, на кого я покину

наше царство? Скажи мне хоть слово одно, утешь

мое сердце перед смертью». Но Абдула молчал.

И тогда разгневанный царь велел казнить слугу за

обман...

— Валлайги, правильно руссудил царь! —

воскликнул Одноглазый.

— ...На казнь царского слупи собрался весь народ.