Но как ни старался Кибиров, ему не удавалось

напасть на след «государственного преступника», голову

которого он обещал положить на стол генерала

Шатилова. А время шло. Абрек был по-прежнему недосягаем.

Вот уже около двенадцати лет никто не может ни убить,

ни взять его в плен. Зелимхан же доставлял

хвастливому начальству на Тереке большие неприятности.

Задумав увезти у них из-под носа что-нибудь

важное, абрек заранее сообщал об этом штаб-ротмистру

Кибирову так же, как в свое время Вербицкому, даже

называл место и час предварительного сбора своего

отряда, но когда Кибиров прибывал .туда со своими

войсками, оказывалось, что зелимхановцы уже сделали

свое дело и окрылись, а главарь их оставил ротмистру

записку: «Господин Кибиров, вы опаздываете, мне

некогда. Зелимхан».

Много раз дразнил так харачоевец кичливого

офицера, оставляя его в дураках. После очередного

скандала, появляясь перед своими подчиненными, Кибиров

нервно постукивал по сияющему голенищу своего

сапога полированным стеком. Это означало, что

штаб-ротмистр сильно не в духе.

Не в духе был и наместник в Тифлисе. Очередные

реляции о разгроме какого-нибудь горного аула явно не

могли скрыть того, что в поимке знаменитого харачоев-

окого абрека власти нисколько не продвинулись вперед.

Становилось ясно, что рассчитывать можно только на

предательство со стороны тех, кто стоял близко к

Зелимхану. Хорошо понимая это, Шатилов однажды

вызвал к себе Шахида Борщикова из Шали.

— Нам хорошо известны ваши родственные связи с

Зелимханом, знаем мы также, что он общается с вашей

семьей, — сухо сказал генерал. — Выбирайте одно из

двух: высылку в Сибирь или чин русского офицера,

восемнадцать тысяч золотом и триста десятин земли.

Не подготовленный к такому разговору, Борщиков

растерялся.

— В поимке Зелимхана лучше всех могут помочь

властям харачоевские Элсановы, которые преследуют

его из кровной мести, — глубокомысленно изрек он

после долгого молчания.

— Полно притворяться, господин Борщиков, —

перебил его ротммстр Данагуев, приглашенный на эту

встречу как знаток зелимхаиовских дел. Он сидел в

коляске, так как после стычки с Дудой на ассшювском

мосту у него были парализованы ноги. Желая проявить

перед начальством свою осведомленность, Данагуев

многозначительно добавил: — У нас есть данные, что за

последний год вы встречались с Зелимханом...

Борщиков побледнел, в первый момент у него даже

отвисла челюсть, но он быстро взял себя в руки и,

сердито поведя глазами, тихо произнес:

— Это неправда.

— Удивляюсь, ваше превосходительство, —

обернулся Данагуев к генералу. — Как у этого человека

при мне поворачивается язык говорить такое. Ведь я

хорошо знаю все их повадки.

— Кому должно быть стыдно? Вы что — уличили

меня в связях с Зелимханом? А факты где? —

Борщиков постепенно повышал голос, пока не перешел на

крик. При этом он угрожающе положил руку на

рукоять своего посеребренного кинжала.

— Молчите! Бесстыжий человек! — подпрыгнул

Данагуев, упершись руками в края коляски. — Может

быть, мне напомнить вам только две ваши ночи?.. Вас

давно следовало бы заковать в кандалы и отправить в

тюрьму вместе со всеми этими разбойниками!

— Хорошо, что сне не зависит от вас, — съязвил

Борщиков, но тут же, холодея, подумал, что начальству,

возможно, стало известно о его участии в зелимхаиоп-

ском походе в Кизляр. Он сразу осекся и умолк.

— Я покажу тебе, что от меня зависит, сволочь

такая! — кричал Данагуев, потрясая кулаками и дергаясь

в своей коляске, как пес на цепи.

— Хватит! — прикрикнул генерал, стукнув кулаком

по столу. — Что вы тут базар устроили?

На минуту все умолкли.

— Ваше превосходительство, я не буду ничего

говорить при этом человеке, — решительно заявил

Борщиков, первым нарушив тишину.

Шатилов с Данапуевым переглянулись. Адъютант

помог ротмистру выкатить его коляску. В кабинете

остались генерал, Борщиков и поручик Грибов. Он также

был прикомандирован к генералу в качестве знатока

чеченских дел.

— Господин Борщиков, вам не следовало бы так

горячиться, — начал Шатилов. — Ведь о ваших связях с

Зелимханом говорит не один Данагуев.

— Простите, господин генерал, но я связан с ним

не больше любого другого чеченца.

— Нет, вы связаны с ним больше, чем многие

другие, — перебил его генерал. — Вы состоите с ним в

родстве, — Шатилов наклонился к своему собеседнику и

пристально посмотрел ему в глаза. — Я хочу, чтобы вы

меня правильно поняли и не ошиблись в выборе. Дело

ведь не только в кровной мести. Зелимхан осмелился

поднять руку против самодержавия, он вызывает

сочувствие всех недовольных в Чечне, крестьянам внушает не

платить налоги, не выполнять наказы старшин,

истреблять представителей законной власти, — генерал встал

и прошелся по кабинету. — Зелимхан — большое зло, —

проговорил он веско. — И вы обязаны помочь нам

искоренить его. Иначе...

Шатилов вернулся к столу. Борщиков молча сидел

напротив него, опустив голову.

— Ну как, договорились? — спросил генерал,

барабаня пальцами по столу.

— Один я не в силах решать этот вопрос, господин

генерал, — тихо ответил чеченец, и в голосе его уже не

было прежней уверенности.

— Так привлеките к этому делу кого сочтете нужным.

Борщиков медлил. В нем боролись противоречивые

чувства: были здесь и опасение, что власти смогут

доказать его участие в кизлярском деле, и страх перед

позором как неотвратимой расплатой за предательство.

Но немалое впечатление произвели на него и богатые

посулы за это предательство, исходящие к тому же от

весьма ответственного лица. Шатилов видел следы этой

внутренней борьбы на лице своего собеседника, но не

сомневался в ее исходе.

— Я знаю, что у Зелимхана есть много врагов, надо

воспользоваться их услугами, — заметил он как бы

между прочим.

— Но эти люди так просто не согласятся, ваше

превосходительство, понадобятся еще большие расходы, —

сказал наконец Борщиков, решив поторговаться.

— Думаю, господин Борщиков, я предложил вам

вполне достаточно, чтобы склонить к этому других и

обеспечить вас, — ответил генерал с ноткой

брезгливости. — Итак, подумайте и завтра сообщите мне о своем

решении, — он встал с кресла и подошел к окну, давая

тем самым понять, что разговор окончен.

Когда Борщиков скрылся за дверью, Шатилов

оглянулся на Грибова, молча стоявшего у стены в течение

всего разговора.

— Ну как, господин поручик? — спросил,

саркастически улыбаясь, генерал. — Кто же из нас с вами

лучше знает психологию горца?

— Это не настоящий горец, ваше

превосходительство, — ответил офицер, краснея.

— Годы идут, друг мой, а вы, как я понимаю, не

меняетесь, — помощник наместника покровительственно

похлопал его по плечу. — Если бы вы были политиком,

то ориентировались бы именно на таких людей, как этот

субъект, а не на великодушных рыцарей, которые,

впрочем, и<в средние века на деле были сущими разбойниками!

Довольный этим историческим обобщением генерал

весело рассмеялся.

* * *

Шахид Борщиков долго не являлся к генералу

Шатилову. Он собрал фамильный совет из самых близких

своих людей, чтобы обсудить с ними, как ему быть.

Глава рода Борщиковых — седой благообразный

старик в белом бешмете — сидел на широкой тахте,

покрытой богатым текинским ковром. На другом ковре по

стене было развешано дорогое оружие. Сам Шахид