— Господа! — крикнул пьяный Шараев,

поворачиваясь к сидевшим на ковре товарищам. — Грибов тут

знакомого нашел!..

Поручик схватил его за руку и шепотом

предупредил:

— Ты что это шуметь надумал? Меня, например;

как офицера, начальство с удовольствием отдаст под

трибунал за то, что я не арестовал Зелимхана, хотя

весьма сомнительно, что при такой попытке кто-нибудь

из нас остался бы в живых! Так что лучше помолчи,

если не хочешь накликать беду.

Изрядно пьяные и увлеченные своим- разговором,

господа на ковре не обратили внимания на реплику

адвоката.

* * *

В хижине старого пастуха сегодня было шумно.

Зелимхан с товарищами сидел за оживленной беседой. Са-

ламбек, который в минуты опасности всегда был резок

и храбр до дерзости, теперь почему-то размяк, говорил

вяло и снова собирался отдаться в руки властей. Вожак

упрекал его за это.

— Ты сам просишь себе веревку на шею, —

горячился Зелимхан.

— Но ведь генерал дал слово...

— Что ты заладил: генерал да генерал, — перебил

его харачоевец. — Генералу Михееву ничего не стоит

изменить своему слову, тем более, что дал он его не

тебе, а твоим посредникам, которые готовы на все, лишь

бы угодить тому же генералу.

— Это верно, Саламбек, подумай еще раз, —

вмешался Зока.

— Я понимаю зсе это, Зока, но что делать, —

глубоко вздохнул сагопшинец, — они ведь замучили моих

односельчан...

— Можно подумать, что Михеев станет гладить их

по головке после того, как повесит тебя!

— Конечно, нет, — возразил Саламбек, — но на

душе будет легче, что все это делается уже не из-за меня.

— Вот уж, право, не знаю, что бессердечнее, —

снова отозвался Зелимхан, — пойти добровольно к палачу

и сунуть голову в петлю или же, оставаясь на воле,

заступаться за беззащитных? — харачоевец встал и

молча лринялся расхаживать по тесной комнате,

раздумывая, как удержать товарища от неразумного шага. \

Встал и Саламбек. Не глядя ни на кого, он вышел во

двор.

— Иди за ним, — сказал вожак, обращаясь к

Аюбу. — Посмотри, что он собирается делать. Не пойму

никак, что с ним происходит. Будто подменили

человека...

Новоатагинец вышел, но тотчас вернулся и сообщил,

что Саламбек седлает коня.

Товарищи проводили его молча.

Вскоре после отъезда Саламбека явился Дуда и

принес хабар, который обрушился на Зелимхана «как гром:

в Эгиш-ауле все говорили о начавшемся походе

начальника Назрановского округа князя Андрекова в горы

Галашек. Не говоря «и слова, харачоевец опоясался

кинжалом и шашкой, взял в руку винтовку и

направился к выходу.

— Нет, одного тебя мы не пустим, — сказал ему

старый пастух, и все трое — Аюб, Дуда и Зока —

последовали за своим вожаком.

* * *

Возвратившись в Сагопши, Саламбек на другой, же

день отправился во Владикавказ и сдался властям.

Генерал Михеев не принял сагопшинца и передал его дело

судебным органам.

Дело Саламбека слушалось в открытом судебном

процессе, по мысли терского начальств-а, для

устрашения горцев.

Председатель суда, восседавший на высоком кресле,

не сомневался в своем траве приговаривать к смерти

этих «дикарей», но. хотя он мог чувствовать себя в пол-

ной безопасности, душа его была полна животного

страха перед каждым подсудимым. Саламбек на суде

держался внешне спокойно, на все вопросы отвечал

односложно. К судьям он не испытывал сейчас никакой

ненависти, хотя и чувствовал, что жизнь и смерть его теперь

находятся в их равнодушных руках.

На вопрос председательствующего:

— Какие у вас имеются ходатайства к суду?

Саламбек ответил:

— Никаких.

— Как это никаких?! Разве вам нечего попросить у

суда? — удивился адвокат, вставая с места.

— Нет, — ответил абрек, ни на кого не глядя.

С самого начала судебного -процесса в душе Салам-

бека что-то перевернулось. Физически необычайно

сильный и храбрый, сегодня он чувствовал себя

абсолютно бессильным перед тем, что совершалось над ним в

этом зале. Это было нечто независимое и даже далекое

от него. Зато все мысли его сконцентрировались на

близком и понятном: среди публики в зале суда он

увидел Бешира — бывшего старшину аула Сагопши,

который в свое время явился виновником всех его бед,

сделавших его абреком. Почему он, Саламбек, до сих пор

не отомстил ему, не наказал его смертью по простым и

ясным законам человеческой гордости?

Только сегодня, здесь, в зале суда, под надменными

взглядами судей он понял, что никогда уже не сможет

покарать своего смертельного врага, и пожалел, что

сдался властям, не послушав Зелимхана. В том, что

месть до сих пор не свершилась, был повинен сагопшин-

ский кадий, который настойчиво уговаривал Саламбека

простить Беширу его вину. Дескать, такова воля

аллаха, и он велит простым смертным прощать зрагам

грехи их.

Еще месяц назад Саламбек сказал кадию:

— Такое всепрощение я оставляю аллаху. Как же

это я могу простить человеку, который осквернил мои

очаг и мое мужское достоинство?

— Что ты мелешь, еретик! — замахал руками

кадий. — Объявляю тебя гяуром и врагом Магомета!

И вот Бешир сидит здесь, исподлобья поглядывает

на Саламбека. Он, конечно, злорадствует, надеется, что

сагопшияский абрек больше никогда не увидит свободу,

что скоро не станет человека, который в любую

минуту мог «войти в его дом и свести с ним свои

счеты.

Но где-то в глубине души у Саламбека еще таилась

надежда, что такой солидный' человек, как генерал, не

может изменить своему слову. С юных лет горец привык

верить, что на слово мужчины можно положиться. По

его представлению, «все записанное «а бумаге может

быть истолковано по-разному, но слово мужчины, тем

более генерала, неизменно и твердо, как дамасский

булат. А если так, Саламбек еще будет на воле, и тогда

негодяй Бешир, а не он, честный горец, понесет

справедливое наказание.

Смерти -как таковой Саламбек .не боялся. Все равно

когда-нибудь предстоит умереть. Но, конечно, одно

дело — смерть в бою, другое — на виселице...

Тем временем председатель суда теребил в руках

листок бумаги, лежавший перед ним. Там было

написано: «Повесить его и только». Судья жирно подчеркнул

слово «повесить» и поставил \в конце восклицательный

знак.

Утром Зезаг вместе с Мути отправилась пасти коров

и лошадей. После ночной тревоги молодая женщина

побоялась идти одна и взяла с собой мальчика. Но вскоре

оба они прибежали домой и рассказали Бици, что в

горах много солдат.

— Ой, беда! Ой, беда! Что мы будем делать без

Зелимхана? — в страхе металась по комнате Зезаг, нелепо

размахивая руками.

— Да бы не беспокойтесь, я не пущу сюда ни одного,

солдата, — уверял женщин Муги, держа в руках ружье

Зезаг. Бици тоже взяла свое ружье. «Но как быть с

детьми, куда их спрятать? — соображала она

растерянно. — Хорошо, если я погибну, а если они? Зелн

никогда не простит меня!.. Тогда он с ума сойдет. Нет, так

нельзя!» — и она попыталась отнять у Муги ружье.

— Так нельзя! — крикнула она, не слыша своего

голоса.

В эту минуту, едва переводя дыхание, прибежал Эль-

берд из Нилхоя.

— Бици, Зезаг, не бойтесь! — взволнованно

заговорил он. — В обиду я вас не дам. Соберите быстро все

нужное, надо сейчас же уехать отсюда.

— Куда ехать, ведь кругом солдаты? — закричала

Зезаг.

— Перестань! — прикрикнула на нее Бици.