Мы с ходу врезались в заросли колючки. Я ощутил во рту солоноватый вкус крови, но не чувствовал боли – было не до того. Наконец, когда слоненок выбрался из кустов, положение спас четырнадцатилетний поваренок Мунони, не побоявшийся ухватиться за хобот. еще кто-то вцепился в хвост, и мы все повалились в одну кучу; я оказался под слоненком и зарылся головой в мягкую землю. Но все же это была победа: набедренные повязки пошли в ход, и слоненка привязали к дереву.

Пока мои люди спешно плели путы из лиан и коры, я восстановил дыхание и убедился, что остался цел, хотя выглядел на лучшим образом – одежда в клочьях, на носу глубокая царапина, и весь в грязи и в слоновьем навозе. Однако это были мелочи, не стоящие внимания. Теперь главное – сохранить слоненка и доставить его к побережью.

Я знал, что нахожусь где-то недалеко от лагеря (слоны, которых мы преследовали, двигались по дуге), но уже темнело, и пришлось заночевать на месте охоты. Лили дождь, но я остался рядом с малышом и всю ночь охранял его, стараясь по возможности развлечь разговором.

Наутро выяснилось, что до лагеря всего четверть часа ходьбы. Мы без всяких трудностей преодолели этот путь, и пленник был с торжеством водворен в одну и хижин.

Теперь мне предстояло освоить ремесло кормилицы. Приучить слоненка пить молоко из бутылки оказалось нелегко. Но вскоре я заметил, что он обожает жевать мой шейный платок, и задача облегчилась. Для начала я предложил ему платок, один конец которого был засунут в бутылку. Так состоялось его первое знакомство с этим предметом.

Затем в бутылку налили молока, и платок стал выполнять роль соски. Сообразительный малыш уже уяснил взаимосвязь между молоком и бутылкой, и вскоре его можно было поить, не прибегая ни к каким хитростям.

Пользуясь случаем, хочу дать совет всем, кому придется выкармливать любого звериного детеныша: употребляйте кипяченое молоко. Во-первых, как показала практика, он охотней пьют его, чем сырое; во-вторых, гарантия от болезней.

Слоны вообще неизмеримо более впечатлительные звери, чем, скажем, носороги. А наш сирота был к тому же капризен в силу своего юного возраста. Очень быстро выяснило, что он категорически не желает спать в одиночестве, причем соседство коз и коров его не устраивает: требовалось человеческое общество. Но ночевать рядом с ним было не слишком удобно. Я испытал это на себе.

Представьте, что к вашей походной койке старается потеснее подвалиться годовалый бычок – и вы поймете, что убаюкивание малыша – дело довольно обременительное. Поэтому был выбран компромиссный вариант: самую большую хижину в лагере мы разгородили редкой, но прочной решеткой. В одной половине спал слоненок, в другой – кто-нибудь из людей. Когда наступала ночь, слоненок ложился, привалившись к решетке, и просовывал хобот между жердями, стараясь по возможности касаться спящего человека. Так он себя чувствовал спокойнее.

Через несколько дней один араб, остановившийся в нашем лагере на пути в Кебелу, рассказал мне, что встретил европейца, который направляется сюда из Утенгуле. Я воспрянул духом.

На следующее утро люди, посланные нарезать травы для мулов, ворвались в лагерь с криками: «Бвана кэптен!» и действительно, через несколько минут появился Хэмминг. Он прибыл прямо из Каронги, где принимал наше долгожданное снаряжение и одновременно занимался подготовкой нового каравана. Мне была преподнесена еще одна новая винтовка – штуцер 450 калибра.

Хэмминг уже слышал о моих успехах и жаждал испытать свое охотничье счастье. Поэтому, проведя несколько дней за распаковкой грузов, он отбыл на равнины Уссангу-Ньика. Там, по слухам, собрались особенно многочисленные стада.

При всем желании я не мог составить ему компанию, так как боялся оставить без присмотра своего воспитанника. Зато у меня было время для экскурсий в окрестностях лагеря.

С наступлением сухого сезона слоны ушли, и на смену им из горных лесов спустились жирафы. Стада этих великолепных животных бродили вокруг и лакомились своим излюбленным кормом – цветками акации. Однажды, когда мы с Лонгомой отдыхали, сидя в кустарниковых зарослях, послышался характерный шорох и потрескивание ветвей. Мы притаились, как мыши, и огромный жираф-самец величественно прошествовал в двадцати шагах от нас. На какой-то миг прекратив свое удивительное, как бы замедленное, движение, он застыл на месте, выпрямившись, насторожив уши и глядя в направлении лагеря. Как назло, в этот день я не взял с собой камеру.

В другой раз моя карьера чуть не оборвалась самым печальным и бесславным образом. Возвращаясь в лагерь, я пробирался сквозь густой подлесок. Лонгома шел в нескольких шагах впереди. Тропа проходила мимо высокого дерева. Мой оруженосец миновал его без всяких неприятностей и ничего не заметил, когда же я поравнялся со стволом, с одной из ветвей бесшумно соскользнула и качнулась навстречу мне голова большой змеи. Это была черная мамба – самое опасное из всех живых существ Африки. Расстояние между нами не превышало трех футов. я не помню, каким образом успел вскинуть ружье и взвести курок: как бы то ни было, это оказалось вовремя. 8-миллиметровая пуля разорвала пополам ядовитую тварь, а я вытер со лба холодный пот.

Впоследствии при сходных обстоятельствах я убил подобным образом около трех десятков змей. Интересно, что выстрелы в этих случаях всегда оказывались абсолютно точными, хотя мне случалось промахнуться по канне с дистанции не больше двухсот метров.

Забыл упомянуть, что с прибытием Хэмминга мы устроили «крестины» нашему толстокожему бэби. его нарекли звучным историческим именем Джумбо. Мы, в качестве крестных, отпраздновали это событие, откупорив бутылку шампанского.

Весть о слоненке быстро разнеслась по окрестным селениям, и множество людей приходило издалека, чтобы посмотреть на него. Временами такой наплыв посетителей немало раздражал меня. Обиднее всего, что никому не приходило в голову захватить с собой горшок с молоком для Джумбо. А молока требовалось много, аппетит у слоненка был отменный. Манкунья не пожелал предоставить нам во временное пользование нескольких дойных коз, но на помощь неожиданно пришел Мерере: он в знак своей дружбы послал мне богато украшенное копье вождя и отличную корову. Это было тем более удивительно, что мы с Мерере, вообще говоря, не были близкими друзьями.

В это время произошел довольно забавный эпизод. Уже несколько дней окрестные селения будоражили слухи о некоем белом человеке, как передавали, греке, ведущем насильственную вербовку рабочих. Обеспокоенные жители, хорошо помнившие арабских работорговцев, обратились ко мне с просьбой защитить их, если возникнет такая необходимость. Разумеется, я обещал сделать все от меня зависящее.

И вот как-то вечером к деревне Ассани подошел «караван» из трех носильщиков, ведомый одним из моих знакомых, неким господином М. Люди были страшно перегружены. когда они устроили лагерь, я отправился в гости, будучи заинтригован – как это М. сумел забраться так далеко, обходясь услугами столь малого числа людей? Выяснилось следующее. Он путешествовал, так сказать, «на перекладных» – шел от деревни к деревни, нанимая по несколько человек только на один переход и выигрывая при этом стоимость прокорма. если никто не соглашался или в селении было слишком мало людей, то М. просто оставлял там большую часть своего багажа, приказывая вождю переправить все в следующий населенный пункт. Туземцы подчинялись, не зная, могу ли они отказаться и какими неприятностями им это грозит. Платил ли М. носильщикам – я не знаю. В общем, передо мной был один из тех господ, которые наносят величайший вред престижу европейца в Африке, подрывая успешную цивилизацию великого континента – и все ражи сиюминутной выгоды.

К моему облегчению, М. говорил по-английски, так что не было нужды объясняться на кисуахили в присутствии слуг. Дружелюбно, но достаточно твердо я объяснил ему, что не потреплю подобных мер «разумной экономии» в окрестностях моего лагеря. М. принял эти слова довольно близко к сердцу, и расстались мы не наилучшим образом. Однако назревавший конфликт неожиданно предотвратил Манкунья, прислав нескольких носильщиков с приказом – сопроводить М. до Утенгуле.