Коля взял две мощных пенистых кружки из толстого стекла и вяленую воблу. За одним из столиков громко и радостно обсуждали что-то ядреные мужики в поношенных одеждах. «Рыбаки!» — прислушавшись, определил Димка.

— Ну что, какие планы? — отхлебнув пива, Колька поставил вопрос ребром.

Пена забавно осела цепочкой на его накладных усах.

— Я лично хочу заглянуть в родной двор, — ответил Димка, пригубив кружку. — Туда, где прошло мое детство. И, может быть, встретить себя. И сказать себе что-то важное.

— И сказать себе что-то важное, — передразнил Коля. — Подобный бред только в книжках бывает. А мы здесь реально, понимаешь! Я тебе решительно не советую делать глупостей, — Коля покачал головой. — Такие игры со временем очень опасны.

— А что будет-то? Ты уже пробовал? — Кукарский доверительно наклонился к товарищу.

— Нет, я не пробовал, и не желаю даже пытаться. Я принципиально не суюсь в места своего детства. Пойми, мы здесь на прогулке, а не на эксперименте. Так ведь можно все испортить, напортачить! Вернемся потом домой, а там… Ты читал Брэдбери Рэя, рассказ у него такой есть, про бабочку.

— Нет, не читал.

— А зря. Там будущее изменилось до неузнаваемости после того, как в прошлом туристы с машины времени убили бабочку.

— Послушай, — Димка опять наклонился к визави, чуть отодвинув кружку. — И это ты мне говоришь? А сам-то ходишь тут к какой-то бабе? По-твоему, такое блядство никак не повлияет на будущее?! Да может ты сам уже давно напортачил!

Коля помрачнел, сделал два жадных глотка.

— Извини, — спохватился Кукарский.

— Да нет, ничего, — Коля потер пальцами лоб. — Я вообще-то очень осторожно. Резинки таскаю сюда (он виновато улыбнулся).

— Ну вот. И я не собираюсь ничего тут менять. Только посмотрю и все.

— М-да, это не входило в мои планы. Я думал, ты пойдешь со мной, — отпив из кружки, расстроенно сказал Коля. — Хотя, с другой стороны… Мне надо к Любке, а ты будешь третьим лишним.

— Вот именно, — обрадованно подхватил Димка. — К тому же я точно решил. И не передумаю, как не отговаривай.

— Ладно, бог с тобой, — смирился, наконец, Коля. — Делай, как знаешь. Потом расскажешь, что вышло. Вот тебе трешка на все — про все, — Коля протянул товарищу скомканную купюру, и тот молча спрятал ее в карман. — А мне, как я говорил, надо навестить Любку, да еще почву прощупать, сильно ли я встрял.

Дима улыбнулся.

— Ну-ну, — только и сказал он.

И так после пивбара они разделились. Коля поехал на троллейбусе, а Димка пошел пешком — волею случая его двор находился недалеко. Встретиться договорились, когда стемнеет, в десять, здесь же, у пивбара.

— Если кто-то опаздывает, ждать до последнего! — предупредил Коля. — До полуночи. А потом на вокзал — там можно переночевать. Следующий час встречи — десять утра на том же месте.

— Я-то не опоздаю, — заверил Кукарский. — Это ты смотри, не застрянь у своей Любки.

— Нет, я скажу ей, что уезжаю срочно в командировку, — пообещал Герасименко.

Дима шел в свой двор со странными чувствами. Они переполняли его, они захлестывали его, вызывали легкую тошноту в желудке. Они были многогранны и противоречивы. Здесь примешивались и тоска по чему-то невероятно давнему, что вдруг должно вернуться, и боязнь необычного и сверхъестественного, и мнимое, какое-то неустойчивое ощущение реальности, и даже страх перед встречей с самим собой — маленьким.

А еще Димка думал о времени. О том, что не так уж это и фантастично — попасть в прошлое. Ведь не исключено, что время вообще не существует!

Время — это всего лишь наша печальная мысль, думалось сейчас Димке. И эта мысль просто приходит, и мы начинаем сокрушаться: ах, как быстро все пролетело! ах, как долго все тянется! ах, вот сейчас хорошо, и пусть ничего не меняется! Когда же мысли нет, нет и времени. Его не существует, если мы о нем не думаем.

— Так давайте ж думать о нем как можно меньше! — произнес он вполголоса и тут же огляделся, испугавшись самого себя.

Тем временем перед ним уже открылся знакомый с детства вид, в двухтысячных измененный до неузнаваемости. Сентябрьское солнце сияло над головой, играя зайчиками, и радостно чирикали воробьи округ. Послеобеденный мир прошлого разогревался приятным осенним теплом. Димка скинул ветровку и перебросил через плечо.

Его, его родной дом, откуда съехали они в девяностом году, стоял темно-желтый наискосок к гастроному. И не было никаких растяжек на панельном торце. И уныло серел гастроном огромными буквами над фасадом. И вместо роскошного киоска Роспечати стоял жалкий маленький газетный киоск. Зато на углу дома Димки-школьника красовалась желтая бочка с квасом, и ждала жаждущих сонная, как червяк на крючке, продавщица на стуле.

Кукарский шагнул к маленькому киоску: за стеклом сидела пышнотелая женщина средних лет со стрижкой под мальчика. Дима попросил свежую «Звезду». Ему протянули широкую газету, воняющую типографской краской, две заскорузлые рублевки и какую-то мелочь. Все это показалось таким непривычным, что в который раз закружилась голова.

Дима совладал с собой, отошел в сторонку и развернул «Звезду». В шапке первой полосы значилось шестнадцатое сентября восемьдесят третьего года, пятница. Путешественник удивленно качнул головой. Он не переставал удивляться. Свернув газету, Димка сунул ее за пазуху и посмотрел в сторону широкого прохода во двор.

Кукарский почувствовал, как сердце пару раз зашлось, аж кольнуло в груди. Он сделал несколько шагов и оказался у первого подъезда своего бывшего дома. Вот лавочки, те давние, советские, из чистого дерева, свежевыкрашенные. Вот бабушки на первой из них лузгают семечки. Вот тополи тянутся едва-едва пожелтевшими листочками к обнаженным решетчатым балконам. Господи, ни один не застеклен! Ни один еще не закрылся в скорлупу. Люди еще открыты друг другу.

А вон там, вон он — родимый третий подъезд. Интересно, сколько сейчас время? Пришел ли маленький Димка из школы? Кукарский, стоя на месте, повернулся к бабушкам на лавке первого подъезда. И он понял, что они уже давно разглядывают его. Димка засмущался, опустил глаза — посмотрел на себя. И тут до него дошло, что одет-то он не так! Рубашка, пожалуй, не того покроя, да и джинсы совсем еще не в моде. Благо, хоть ветровка за плечо закинута.

— Иностранец, что ли, — пробормотала одна бабуся, обращаясь к соседкам.

«Да, прикид менеджера среднего звена здесь смотрится диковато», — подумалось Дмитрию. Откровенно поглядев на божьих одуванчиков, Кукарский спросил:

— Уважаемые, а не подскажете, сколько сейчас время?

Бабушки переглянулись. Та, что предположила на счет иностранца, единственная и решилась ответить:

— Дык, часов пять, должно быть.

— Спасибо, — кивнул Дима, отвернулся и быстро прошествовал к третьему подъезду, спиной чувствуя холодок старческих взглядов.

У родного подъезда он сел на лавочку, слава богу, пустую, сел затылком к бабусям и призадумался.

Ну и чего ты ждешь, дорогой? — так спросил он себя.

Чего ты хочешь-то? Что ты скажешь себе, восьмилетнему, даже если увидишь молокососа? Разве поймет он твои предостережения? В лучшем случае кое-что запомнит от испуга. Но воспользуется — вряд ли.

Ну вот что ты ему скажешь? Когда надо драться, не бойся, бей первым?! Будут у тебя «махаловки», там, за гаражами, на школьном пустыре. Так вот: бей первым! Потом еще бей, и снова мочи! А если пропустил удар, удержись на ногах, во что бы то ни стало! Не падай сам и не падай духом, не теряйся, не отдавай себя наплыву трусости. Снова иди в атаку и бей! Ведь это всего лишь бой до первой крови. Это не страшнее комариного укуса.

А когда подрастешь, будь активнее с девочками! Не считай их чем-то недостижимым — существами с другого мира. Подходи к ним, как к более простым организмам. И главное, говори-говори, смеши их, не переставай удивлять, открывай им глаза — какой ты на самом деле необычный и умный!