— Лайон внутри, — ответил он, широко распахивая дверь, — входите.

Я прошел мимо него в гостиную, скромную по размерам, но удобно обставленную. Небольшой человечек, выглядевший бывшим жокеем, начавший лысеть и набирать лишний вес, был занят приготовлением себе выпивки. Бросив на меня такой взгляд, будто я был какой-то тварью, только что выползшей из камыша, он тут же отвернулся, чтобы продолжить колдовать над стаканом.

— Мистер Шаффер, — начал я. — Я…

— Знаю. — Я слышал, как вы разговаривали с Доном. — Его хриплый голос звучал так, будто кто-то в свое время испробовал прочность его голосовых связок при помощи резинового шланга. — Вонючий коп! Только потому, что человек когда-то совершил ошибку, вы будете его терроризировать до конца дней его?

— Лайон Шаффер? — задумался я вслух. — Не тот ли Лайон Шаффер? Парень из Санта-Аниты, который ухитрился опоить всех лошадей в заезде, так что все они еле доползли до конюшен?

— Смешно такое слушать? — взвился Шаффер. — Вы прекрасно знаете, что дело против меня было сфабриковано. Два года в Сан-Квентине из-за какой-то лошади! Подумаешь, поддал я ей… Это тот проклятый сержант подсунул мне героин, и…

— Лайон, — мягко заговорил его элегантный приятель, — почему ты не прекратишь свое словоизвержение и не послушаешь сам? Я сомневаюсь, чтобы лейтенант вообще слышал о тебе хотя бы раз в жизни.

— Ух! — Шаффер уставился на него с открытым ртом, затем перевел взгляд на меня, но рот так и не соизволил закрыть.

— Вы правы, мистер… — Я вопросительно взглянул на черные очки.

— Эннан, — сказал он. — Дон Эннан. И я один-единственный раз видел внутренние апартаменты Сан-Квентина, да и то лишь в каком-то очень старом фильме, лейтенант.

Я снова посмотрел на Шаффера:

— Тело Хэнка Мэгнасона вытащили из озера в полумиле отсюда два дня назад. Возможно, вы об этом читали?

— Разумеется. — Он несколько раз кивнул головой. — Ну и что?

— Он был вашим приятелем?

— Я знал его. Разве преступление быть знакомым с парнем, которого ухлопали?

— Большинство людей не кидаются на других, пока их к этому не вынудят, — произнес я миролюбиво. — Вы же считаете, что вам следует бросаться на меня вот так, без всякой на то причины.

Эннан рассмеялся:

— А ведь лейтенант дело говорит, Лайон. Почему бы тебе на минуту не забыть о своем предубеждении против копов? Хотя бы для того, чтобы не казаться кругом виноватым?

Тут мне полагалось бы оборвать этого щеголя, запретить ему вмешиваться в разговор. Но между ними явно имелась какая-то, пока не ясная мне связь, которая меня крайне заинтересовала. Взгляд Эннана заставил его приятеля моментально замолчать, и тот, словно проглотив что-то — может, свое предубеждение против полицейских, — изобразил на физиономии слабое подобие улыбки.

— Точно, я знал Хэнка Мэгнасона, лейтенант. Мы с ним частенько вместе рыбачили… Но вообще-то мне мало что о нем известно.

— Похоже, его вообще тут никто не знал, — вздохнул я. — С женой-то его вы хоть знакомы?

Он отрицательно покачал головой:

— Я считал, что именно поэтому ему и нравилось ловить рыбу. Он как бы убегал от нее на озеро. Одно время он говорил мне, что с радостью бы бросил ее, такая она нудная, но денег у нее было много, а кому же захочется добровольно отказаться от такой благодати?

— Что же еще он рассказывал?

— Ха! — Он прищурил свои карие глазки, так что в уголках появились морщинки. — О жене, что ли?

— О чем угодно. О жене, о своей жизни, о своей приятельнице, своем бизнесе. Решительно обо всем.

— Я как-то ничего не запомнил. — У него на лице вновь появилось некое подобие улыбки. — Вы же знаете, как оно бывает, если ты занят рыбной ловлей, лейтенант! Два человека сидят тихонечко в лодке и по большей части молчат.

— Прежде всего, почему он рыбачил вместе с вами?

— Ну, я люблю рыбачить, почти всегда торчу на озере. Да и потом, я был его ближайшим соседом. Наверное, все дело в этом. Он был малый ничего себе, всегда приносил с собой бутылку спиртного. Мы с ним прекрасно чувствовали себя вдвоем, не мешали друг другу, что еще требуется?

— Когда вы в последний раз видели Мэгнасона?

— Не скажу точно. Более года назад, во всяком случае.

— Где вы находились пару дней назад от полуночи до двух часов утра?

Шаффер задумался на пару секунд.

— Я был в городе, устал от компании с самим собой. Такое со мной не часто случается… Пил в каком-то баре, помнится. — Он стал переминаться с ноги на ногу. — Признаться, бар я плохо запомнил: к тому времени, как там бросил якорь, я был уже здорово под градусами.

— И все-таки, как называется бар?

— Какая-то забегаловка на Третьей улице, если не ошибаюсь.

— Вы были один?

— Точно. Когда человек пьет всерьез, ему не нужна компания, верно?

Терпеть не могу, когда на мои вопросы отвечают вопросами. Но ничего не поделаешь! Ясно, алиби у него не было, а рассказанная им вполне реалистичная история могла быть и правдой, и чистейшим вымыслом. Надеюсь, придет такой день, когда я изобрету безошибочный детектор лжи, который можно будет носить на руке, как часы, и вытесню все другие аппараты подобного рода, если даже они уже запатентованы.

— Итак, он говорил о своей жене, — подсказал я. — А еще о ком?

— Больше ни о ком, насколько помню, лейтенант.

— Неужели ни разу не упомянул о дочке?

— А, о ней!.. — Шаффер энергично закивал. — О ней он мог болтать без умолку. Без ума был от ребенка!

— Айрис, — промолвил я. — Такое очаровательное создание! Я ее видел, сейчас ей пять лет Маленький светловолосый ангелочек. А какая умница!

— Айрис. — Он снова закивал. — Правильно, так ее зовут.

Я нахмурился.

— Это худенькая десятилетняя брюнетка, причем зовут ее Самантой! — загрохотал я. — Очевидно, вы здорово нервничаете, раз несете такие глупости, Шаффер!

— Просто многое я помню весьма смутно, лейтенант.

— Вот по этой причине мы и отправимся с вами в город в офис шерифа, посмотрим, оживит ли это вашу память! — холодно произнес я. — Вы бывший заключенный, поэтому не ждите, что с вами будут там обходиться внимательно и чутко.

— Возможно, пару раз он и упоминал о ребенке, точно не помню, — заныл Шаффер. — Откровенно говоря, лейтенант, я вообразил, что будет выглядеть убедительней, если я скажу, что он про нее часто говорил.

— Почему?

Он с жадностью поглядывал на нетронутый стакан с виски на столе перед собою, потом отвернулся от него и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ладно, скажу правду. Я всегда старался держаться подальше от этого типа. Находиться с ним рядом было для меня настоящим мучением! Мне ужасно не хотелось ездить с ним на рыбалку! Ужасно! Если я успевал заметить, что он приближается к дому, я нырял в кусты и отсиживался там. Он был вспыльчивым, как фитиль. Одно неосторожное слово — и он уже вышел из себя, жди если не зуботычины, то такой ругани, что хоть уши затыкай. Если мы все же выезжали с ним на ловлю, то большую часть времени я сидел с закрытым ртом и слушал его болтовню, опасаясь произнести что-то невпопад. Это тоже было скверно, потому что его злило мое молчание. Меня ни капельки не удивляет, что в конце концов его кто-то ухлопал, лейтенант. Он ненавидел весь мир и каждого живущего в нем человека.

— Как он зарабатывал на жизнь?

— Не имею понятия. Знаю только, что это требовало его частых отлучек. Он уезжал из дома недели на две-три, а то и на больший срок.

— Он когда-нибудь упоминал, где бывал?

— Помню, одно время он частенько вспоминал Чикаго. Была зима, он жаловался, что там было страшно холодно.

— Ну, а не упоминал ли Мэгнасон когда-либо Пола Брайана?

— Человека, которому принадлежит бензоколонка на перекрестке? Да нет, что-то не припомню.

Я постепенно свыкся с мыслью, что Мэгнасона никто не знал, в особенности люди, с которыми он был знаком. Это было гораздо хуже, чем высокая кирпичная стена, через которую можно как-то перемахнуть. Пожалуй, правильнее было бы сравнить мою ситуацию с резиновой сеткой: она вроде бы немножко поддается при твоем первом ударе, но тут же отталкивает тебя снова на прежнее место.