Но наполнение фактами лекционного материала у Айрапетова было каждый раз новым и в высшей степени оригинальным: здесь были и библейские сюжеты, и случаи из жизни современных исторических личностей, и истории древнегреческих мифологических героев. Структурное содержание лекции каждый раз менялось.
Мне запомнился такой фрагмент из лекции. СГ рассказывал, что когда Шарлотта Кордэ, убийца лидера французской революции и любимца парижан Марата, была схвачена на месте преступления, у нее в кармане обнаружили иголку с нитками. На вопрос о назначении предметов Корде с достоинством ответила, что ей была прекрасно известна перспектива поступка: ее обязательно схватят, толпа будет ее терзать, рвать на ней волосы, платье. Перед казнью, перед тем, как ей отрубят голову, она должна починить платье и выглядеть красивой – вот о чем думала настоящая француженка Шарлотта Корде. И когда СГ красочно рассказывал, как она с гордо поднятой головой в безукоризненном платье входила на эшафот, и как потом палач изумленно медлил с опусканием ножа гильотины, вся женская часть аудитории сидела с глазами, полными слез.
Вот как искусно СГ мог влиять на своих слушателей!
СГ жил одиноко: жена его умерла во время родов, и на ее похоронах он дал обет никогда не жениться. Осталась дочь, которая впоследствии выросла, выучилась, вышла замуж и жила отдельно. СГ все свое время отдавал санаторию, и его здесь можно было встретить почти всегда. Он работал, читал свои замечательные лекции, отвергал любые предложения о женитьбе. Эта тема была постоянной для местных сплетниц, которые рассказывали про СГ невероятные истории. Например, что СГ никогда не ночевал в гостях у женщин, а если у него и случалось какое-либо любовное приключение, то по дороге домой он непременно заворачивал на кладбище, где покоилась его жена, и на ее могиле просил прощения за свершившийся грех.
Мы никогда не говорили на эту тему с СГ, но я почему-то считаю этот факт абсолютно правдоподобным.
В последний раз мы виделись с СГ, зайдя к нему в кабинет вечером вместе с Сапелкиным. Назавтра я должен был уезжать, и мы пришли попрощаться. СГ сидел мрачный, что-то у него было не в порядке. Он по-стариковски ворчал на нерадивость своих помощников, которые что-то не так сделали, на местное начальство. Потом стал философствовать о смысле жизни, о любви, о красоте и опять-таки об эмоциях. Таким я его и запомнил – мудрым и рассудительным армянином, добрым и дружелюбным человеком. Мы попрощались.
Но не даром говорят, что земля тесна, и через несколько лет судьба опять свела меня с СГ, правда, заочно. В составе нашего Главка был Ясногорский машиностроительный завод, где заместителем директора по производству работал некто Станислав Бодунген. Однажды мы были с ним вместе на совещании. Разговорились. Оказалось, что в молодости, в первые годы Советской власти они вместе с СГ в Кисловодске работали с молодежью, допустили какой-то левый или правый уклон, их арестовали, долго «мариновали» в местной каталажке, и только по личному указанию Орджоникидзе отпустили. Сейчас они с СГ изредка переписываются, перезваниваются по праздникам.
Прошло еще несколько лет, я опять случайно встретил Бодунгена, и он мне поведал удивительную историю: СГ женился! На своей санитарке, которой не было и двадцати (кажется, к этому времени СГ было уже больше семидесяти – или около того). Свою жену СГ привез в гости к другу своей юности Станиславу Бодунгену в город Ясногорск, что находится в Тульской области. Он, конечно, мог приехать к кому-либо из родственников в Москве, но тут не позволяла излишняя щепетильность: его могли признать клятвоотступником, а молодая жена просила показать ей столицу. Бодунген рассказал, что по признанию СГ, тот был влюблен, как мальчишка. Жена у него, действительно, была писаной красавицей, но разница в возрасте давала о себе знать: нужно было ежедневно в шесть утра уезжать в Москву на электричке, там ходить-бродить целый день, возвращаться к полуночи, а назавтра начинать все по-новой. И так 10 дней. К концу поездки на СГ нельзя было смотреть без сожаления, так он устал, но в тоже время сиял от счастья.
Бодунген рассказал, что при расставании он пожелал СГ счастья и обратился к нему с тостом, который был моден в пору их юности: «Степан, живи 101 год! До 100 лет живи, как живешь сейчас, а потом мы будем целый год думать, как тебе жить дальше».
Это хорошее предложение так и осталось несбывшимся пожеланием: Степан Гайкович вскоре умер – отказало сердце.
Глава 55. Пан Владек
Думается, неплохо было бы рассказать еще об одном моем «сокамернике» по санаторию «Ласточка», так шутливо иногда называют отдыхающих, проживающих в одной комнате.
Владислав Кравчик, или попросту пан Владек, кавалер высшего боевого ордена Польши, приехал в Пятигорск лечить свой застарелый ревматизм.
По его рассказам, во время войны, будучи совсем парнишкой (14 лет), он храбро и успешно сражался против немцев в рядах Армии Крайовой. Однажды их отряд сильно потрепали каратели, и немногим уцелевшим пришлось почти сутки укрываться в болоте, стоя по горло в холодной воде.
Владек спас своего раненого командира, за что был удостоен большой награды, но от длительного переохлаждения приобрел тяжелейшую форму ревматизма. Все его суставы были покрыты шишками и утолщениями, они потеряли подвижность, из-за чего Владек ходил с тростью, забавно семеня маленькими шажками и шаркая подметками, будто шел на лыжах.
Польша заботилась о своих героях, и Владеку ежегодно предоставлялись бесплатные путевки на всемирно известные ревматологические курорты. Он объездил уже все континенты – ничто ему не помогало, и он приехал в Пятигорск только на всякий случай. Неожиданно ему здесь здорово помогли, и он с радостью демонстрировал мне: «Раньше у меня между коленками с трудом проходил мой кулак, а сейчас свободно два!». Пятигорский курорт Владеку не приглянулся из-за полного отсутствия элементарного сервиса, но бальнеологическое воздействие местных грязей и радоновых вод он посчитал сильнейшим в мире и продлил путевку на следующий срок.
Мне пан Владек запомнился из-за следующих обстоятельств: во-первых, по-русски он не знал ни слова, а обещанный ему «Интуристом» переводчик к своим обязанностям почему-то так и не приступил. В роли переводчика невольно пришлось выступить мне: когда доктор пришла к нам в палату знакомиться, разговор у них с Владеком никак не получался. К счастью, у меня всплыл так называемый «пассивный» запас польско-украинских слов, приобретенных еще от общения с бабушкой, что кое-как помогло нам добиться взаимопонимания в новой обстановке. В дальнейшем наш доктор, приглашая Владека к себе на прием, всегда просила зайти и меня в качестве «переводчика».
Во-вторых, Владек был для нас, советских людей, «человеком чуждой нам формации»: он был бизнесменом. Всякий раз, когда я шел к центру города, Владек вежливо просил меня зайти на почту и купить ему газету «Життя Варшавы». Потом он тщательно прорабатывал последнюю страницу, где печатались объявления, предлагающие партнерство при открытии нового дела. Пан Владек мечтал стать как минимум совладельцем пекарни или скотобойни, но собственных средств у него было недостаточно, и потому он искал себе партнера.
На родине у Владека уже был бизнес: как обладателю высшей боевой награды ему выделили в личное пользование 4 гектара земли, на которой он выращивал розы, снабжая всю Варшаву рассадой и цветами. Польское законодательство того времени позволяло работодателю нанимать до 30 работников, что и практиковал Владек в своем хозяйстве. Владек жаловался мне, что доходы от «руже-бизнеса» постоянно сокращаются из-за более дешевого импорта роз, и он решил от него избавиться.
Перед приездом в Пятигорск Владек узнал, что в Союзе большим дефицитом являются вязаные шерстяные изделия (шел 1968 год), но торговать ими следует с большой осторожностью: за спекуляцию очень строго судили. Тем не менее, Владек привез с собой громадный чемодан свитеров, пуловеров, кофт и других мужских вещей – все маленького размера. Дело в том, что Владек был мужчина роста ниже среднего и вдобавок до того щуплый, что смахивал больше на подростка.
