Создавалось впечатление, что хозяева (каждый день – новые) стараются наперегонки угодить нам, выполнить любое желание, не ограничиваясь в средствах.
Расскажу о первом приеме, организованном для нас президентом фирмы «Джой» господином Вилкоком. Прием проходил по сценарию, примерно похожему на все остальные.
Днем мы все получили именные обращения, в которых сообщалось. что господин Вилкок и его супруга приглашают мистера … (имярек) поужинать у них дома по адресу … на ужин, который начнется в … часов, приглашены: … (перечисляются все поименно, и это означало, что представлять гостей друг другу уже не требуется, все становились знакомыми автоматически). В конце приглашения значилось, что ужин неофициальный, то есть галстуки, «бабочки», смокинги и прочая атрибутика официоза являются необязательными.
Приехали. Дом господина Вилкока с полным основанием можно было назвать дворцом: белый двухэтажный особняк с двумя просторными флигелями, с колоннами, башенками и эркерами, а также с территорией, сопоставимой с карликовым государством, – тут был и лес, и озера, и ухоженные поляны со стриженым газоном, и лесные дебри с дикими фазанами, которых никто не стрелял. На лужайке перед домом стоял стол с персональными этикетками для всех гостей, на которых было напечатано: «Хелло! Меня зовут…».
Следовало отыскать свою этикетку, прилепить ее себе на грудь и после этого идти здороваться с хозяевами, которые встречали гостей у парадного входа.
Полюбезничав немного с хозяевами и обменявшись с ними дежурными фразами о прекрасной погоде и о здоровье, можно было, как выражался Павлов, идти «на заправку». (Павлов был член нашей делегации, главный механик угольной шахты в Кузбассе, давний знакомый Моргунова, добродушный сибиряк с приветливым лицом, сразу располагающим к себе собеседника, но ни слова не знающий по-английски, что не мешало ему «тусоваться» без переводчика и собирать вокруг себя довольно обширную аудиторию).
«Заправка» происходила у барной стойки. Нужно было выбрать подходящую для себя емкость (стакан, бокал, фужер, рюмку) и попросить бармена заполнить ее желаемым напитком (вкусы и количество никем не ограничивались). Большинство из нас, советских, пили коньяк. Моргунов сразу объявил хозяевам, что пьет только «джюс», что всю свою норму спирта он давно выпил, и у него на этот счет есть специальная справка. Я в то время считал любой сорт виски дрянным самогоном и пил только джин с тоником, а Павлов пил водку.
Когда летели через океан, прочли в рекламном буклете восторженный отзыв одного из посетителей советского павильона на выставке в Брюсселе: «Мне русский павильон очень понравился – здесь представлено свыше 200 наименований водки!». Как ни старались мы все вместе - вспомнили лишь одиннадцать. Здесь же, в баре у господина Вилкока, их было больше двадцати, и все с манящими названиями на русском языке: «Смирновская», «Петровская», «Николаевская»….
Павлов всегда старался «заправиться» вместе со мной – ему с трудом удавалось избавиться от назойливого «сервиса» барменов, стремившихся разбавить его водку водой. От обилия этикеток у Павлова глаза расширились как у кота, заметившего мышь:
- Послушай, я в жизни не пил Николаевскую, организуй, пожалуйста, мне «чистенькой». Только двойную порцию, а то одна лишь в горле застрянет…
В первый раз бармен удивился, но сделал, как просили: «дабл» и «абсолутли пюр», то есть дважды и без воды и льда, и Павлов смело начал доказать Америке, что нужно пить только водку, причем неразбавленную.
Потом Павлов разыскивал меня и просил: «Пойдем, закажем мне «Петровскую» - я ее еще не пробовал». И так повторялось несколько раз: то он еще какую-то не пробовал, то какую-то не распробовал и надо бы повторить, та понравилась очень и тоже нужно повторить…
Так продолжалось обычно около двух часов (пока все не перезнакомились), выпивки было – хоть утопись, а закусок – непропорционально мало (нельзя же воспринимать как достойную закуску крохотные тартинки и горстку креветочных «шеек» на блюдце – их «клевать» непрерывно просто стыдно, а до ужина нужно терпеть!).
Когда пришло время садиться ужинать, Павлов был уже под заметным «креном и дифферентом», но держался молодцом, и мы уселись рядом.
Я впервые участвовал в приеме, и его организация мне понравилась: не нужно, во-первых, никого никому представлять, а чтобы поближе познакомиться, можно подойти и без излишних церемоний разобрать «по слогам» фамилию собеседника, представленную на этикетке на груди, а дальше беседовать на любую тему: о погоде, о семье, о детях, о работе и т.д. Можно, конечно, и о делах.
С английским дела у меня были совсем неважные, но несколько получше, чем у большинства коллег, и решив, что стесняться нечего, я «заправил» свой стакан джином и ринулся «в люди». Несколько «летучих» знакомств мне запомнились.
Первым делом я нарвался на «политического». Вообще американцы, как я вынес из поездки, политикой особенно не интересуются. Но бывают и исключения. Мой собеседник после традиционных слов о погоде почему-то шепотом спросил меня:
- А что у вас бывает, если рабочий не выходит на работу?
- Начальник ругает, кричит, угрожает…
- А если второй раз?
- Значит еще раз, только сильнее ругает.
- Ну, а если в третий раз?
- Тогда начальник обращается в профсоюз и просит дать согласие на увольнение нарушителя.
- И его не расстреливают?
- Да Вы о чем? Кто это посмеет?
- Так у вас же есть НКВД! (сказано было с крайним удивлением и сочувствием).
- НКВД давно уже нет, есть другой орган, и никого он не расстреливает. У нас свобода: не работай, если не хочешь!
На лице моего собеседника появилось выражение крайнего изумления с недоверием. Он позвал стоящих рядом: «Смотрите, у них ведь, как и у нас - свобода!».
Зашел разговор на более «высокие темы», которых я старался избегать: о свободе личности. Мне стали рассказывать, что любой американский гражданин может себе позволить сделать любой поступок, и оставляет такое же право любому другому гражданину, и без этого свободы не может быть вообще. Стали осторожно намекать, что в Союзе с этим непорядок. Не знаю, каким образом у меня получился такой политический экспромт, но я ответил неожиданно для самого себя в высшей степени грамотно: «В понятие свободы мы с вами вкладываем разный смысл. Вы считаете свободой возможность делать то, что хочешь, а я считаю себя свободным потому, что никто у нас не сможет заставить меня делать то, чего я не хочу».
Вот так! Знай нас, советских! Не просто «хочу!», а «не хочу!» - основополагающее понятие слова «свобода».
Не знаю, насколько меня поняли мои собеседники (по-моему, им было «до лампочки»), мы отглотнули понемногу за здоровье присутствующих, и я пошел дальше.
А дальше до меня дошла очередь общения с госпожой Вилкок. Она сразу всех нас «убила» своим нарядом: брючный костюм развевающегося покроя из пестрого шелка, моднющие белые туфли на высоченном каблуке, яркие бусы, огромная белая шляпа, и при всем этом великолепии – широченная улыбка «на 32 искусственных» и необычайная, словно у ртути, подвижность. Внешне ни за что не подумаешь, что в действительности ей уже далеко за 60.
Она вихрем налетела на меня: «Зовут Вадим? Я Вас буду звать Джим - у меня почти такой старший внук. Скоро он приедет из Европы. Пойдем, я покажу его комнату…».
Для меня она была замечательным собеседником – оставалось только слушать. Ее гордостью в доме была кухня размером метров пятьдесят. Три электрических плиты и несколько холодильников, большинство с верхними крышками. Кончался сентябрь, заготовительная пора уже закончилась, и хозяйка демонстрировала свои запасы: «Здесь у меня клюква, здесь вишни без косточек, здесь абрикосы… Зачем так много? Так у нас на Рождество приедут человек 40 родственников, им нужно столько пирогов! Все это куплено у проверенных поставщиков, гарантирующих чистоту продуктов».
Я спросил, не пробовала ли она выращивать что-то сама, на что получил категорический ответ, что в Америке это не принято, впрочем: «Поехали!». Она пригласила сесть рядом в открытый электромобиль (несколько позднее точно в таком ездил Брежнев, находясь в гостях у президента США), и мы по узкой заасфальтированной дорожке поехали вглубь леса, на поляну на берегу небольшого озера, где была грядка (а может, правильнее будет назвать это клумбой) размером два на два метра, на которой вперемежку росли огурцы, помидоры, тыквы, еще что-то. Все это заросло метровыми сорняками, но хозяйка радостно мне сообщила, что она единственная в округе проводит подобный эксперимент. Рядом с грядкой торчал водопроводный кран со шлангом. Хозяйка открыла воду, побрызгала на грядку, и мы вернулись к собравшимся, где она немедленно «упорхнула» к следующему гостю, размахивая шелками, как большая тропическая птица.
