Михаил Минаевич впоследствии стал кадровым военным, штабным работником, после войны служил в комендатуре Порт–Артура (тогда этот город еще принадлежал СССР), потом трудился в музее Советской Армии, заведовал отделением, и примерно в восьмидесятом году ушел в отставку в звании полковника. Была у него супруга, Лидия Захаровна, моя землячка со Ставрополья, очень обаятельная и задушевная женщина (в моем понятии именно такими должны быть жены офицеров), и двое детей: Виталий (тоже военный) и Татьяна (стала учительницей).

Александр Минаевич, единственный общий сын деда Онуфрия и Климовны (так ее все звали), всеобщий любимец, красавец-мужчина и весельчак, к сожалению, очень быстро ушел из жизни из-за тяжелой болезни. Жил он со своей женой Зоей в станице Кореновской (ныне тоже районный центр Краснодарского края). Когда примерно в 80-м году я заехал на Кубань на денек проведать свою родню, дяди Саши уже не было, тетя Зоя стала совсем старенькой, и от ее былой красоты и стройности, к сожалению, мало что осталось. Их дочь Женя, унаследовав от родителей «кубанскую породистость», выглядела настоящей красавицей – жизнерадостной казачкой, веселой и улыбчивой. Ее муж (Николай Говязов) работал районным прокурором в Усть–Лабинске, потом его перевели, кажется, в Новороссийск, и следы моей краснодарской родни я потерял.

Деда Онуфрия я видел всего однажды. Летом 1948 года во время школьных каникул меня отправили к нему погостить. Путь был неблизкий: поездами от Георгиевска до Тимашевки с двумя пересадками. Сегодня не каждый родитель отправит десятилетнего пацана без сопровождения в общем вагоне, но тогда отец сказал: "Пусть едет, пусть учится жить…».

И я поехал. В доме деда Гамаюнова всеми порядками заправляла сестра моего отца, тетя Надя, женщина редкой доброты. Запомнилось обилие еды, фруктов. После городской полуголодной жизни это было важно. Мы жили еще терпимо, а некоторые дети в школе от голода пухли. Это сегодня, уходя в отпуск, мечтаешь похудеть. А в то время приобретенные килограммы были важнейшим показателем, характеризующим качество летнего отдыха. После Тимашевки у меня уже "ребра не торчали".

Поездка не обошлась без приключений. Возвращался я домой перед самым первым сентября. К билетной кассе не подступиться. Кое-как добрался до Кропоткина. Дальше застрял почти на двое суток. Продукты быстро закончились, я уже собирался идти пешком по шпалам, но выручил воинский эшелон, следовавший в Буденовск. Я сразу сообразил, что в Георгиевске он обязательно сделает остановку, и подошел к теплушке:

- Дяденьки, возьмите до Георгиевска…

- Песни будешь петь?

- Буду (не раздумывая).

- Залазь!

Пришел какой-то начальник:

- И откуда этот сын полка и куда?

Объяснились. Махнул рукой. Тронулись. "Запевай!" Пришлось петь. На мотив "Раскинулось море широко…"- песню о подвиге летчика Гастелло, была такая. Понравилось. Угостили тушенкой и через несколько часов, которые поезд прошпарил без остановок, доставили меня на станцию Георгиевск.

А вскоре дед Онуфрий умер. Тетя Надя рассказывала, что случилась редкостная для этих мест погода: ночью выпал снег, наутро - легкий морозец и солнце. Дед решил расчистить во дворе тропинки. Она же стояла у окна и наблюдала: яркий солнечный день, все покрыто снегом, дед увлеченно машет лопатой, собирает его в кучу - залюбуешься! Неожиданно дед остановился, взглянул на небо и вдруг опрокинулся на спину, на созданный им сугроб.

Тетя Надя про себя отметила, что дед чудит, наверно, от радости и отошла к плите. Через некоторое время выглянула в окно, а дед все лежит, выбежала к нему, а тот не дышит и уже остывать стал. Как говорят люди в таких случаях, «Бог полюбил и забрал к себе».

Глава 3. Раки, камбала и осетры Азова

В Тимашевке мне довелось побывать еще раз значительно позднее, когда я уже работал в Воронеже на заводе главным инженером. Завод имел базу отдыха в Краснодарском крае в станице Должанская, что находилась на крайней точке Ейской косы, выступающей далеко в Азовское море. В межсезонье, примерно в начале октября 1975 года, я поехал туда договариваться о ремонтных делах. Тимашевка почти на пути, заехали. Все изменилось: теперь это уже город Тимашевск. Климовна и дед Онуфрий давно умерли, тетя Надя живет одна, ее дочь Галина в Краснодаре. Посидели, повспоминали, помянули.

Утром рано встали и засобирались ехать дальше. Я вспомнил, что раньше в Тимашевке было много раков, предложил заскочить на рынок. Тетя Надя стала возражать: "Какие раки? Всех выловили или потравили, не теряйте время". Все-таки заехали. Повезло: какой-то браконьерского вида мужичок ставит на прилавок ведро, полное прекрасных раков. Схватили, не торгуясь. Больше, действительно, раков на рынке не было, и мы поехали дальше.

Приезжаем в Должанку, о чем-то договариваемся, садимся ужинать. Места здесь рыбные, путина в разгаре, и соответственно на столе рыба в любом виде. Причем осетрина! Я про раков-то и забыл.

Водитель мой, Николай Косырев, перекусив, отправился мыть машину после дороги. Через некоторое время приходит с ведром и тоном простачка рассказывает:

- Решил я искупаться, и посмотрите, что это такое у вас здесь водится? Раки? Я не уверен, но на всякий случай насобирал ведерко…

- Конечно, это раки! Но откуда? Отродясь в Азовском море раки не водились. Где ты их взял?

- Да вот здесь, прямо у волнорезных плит.

Я, не задумываясь, подыграл Николаю:

- Читал я где-то, что Азовское море из-за постоянной подпитки пресной водой обессоливается, и поэтому в нем появляется традиционно пресноводная живность. Сазан, например, карп… А почему не могут быть раки?

Все присутствующие хлопнули еще по стопке, скинули одежду и полезли в воду. Естественно, безрезультатно. Я говорю:

- Коля, сейчас нас будут колотить. Пора сознаваться.

Сознались. Посмеялись и не поколотили - морские ванны имеют облагораживающее воздействие. Как мне недавно рассказали, участники инцидента до сих пор со смехом вспоминают о розыгрыше.

В тот вечер я узнал еще кое-что интересное из быта местных жителей. Должанская коса состоит в основном из песка с мелким ракушечником. На такой «земле» не растет ничего, кроме жердёлов (мелкие и очень сладкие абрикосы), из которых местные жители делают первоклассный самогон без собственного отличительного названия. (А жаль: при красивом бренде и хорошей рекламе это питьё могло бы, мне кажется, покорить весь пьющий мир).

И вот еще что. В Должанской леса нет, топить печки нечем. Люди приспособились, и некоторые топят вяленым судаком. Судаков отлавливают, вялят, складируют в хатах на чердаках и по мере надобности отправляют в печь. Судак жирный, горит хорошо. Запашок, правда, не из приятных, но такое топливо стоит дешево.

Кстати, а знаете, какая рыба ценится больше всего в Должанской? Не белуга, не осетрина, и даже не шемайка! Не догадаетесь ни за что! Поэтому расскажу:

Однажды вечером к концу затянувшегося ужина появился местный энтузиаст-рыбак и предложил побродить по мелководью с бредешком. Вода была уже холодная, но я тоже полез, мне разрешили как гостю. Везет на рыбалке, говорят, дурачкам и новичкам. Забрели в первый раз – к всеобщему восторгу вытащили бредень с камбалой, второй раз - еще камбала! От холода у меня зуб на зуб не попадал, и меня сменили, но сколько не "елозили" по дну, - больше камбала в бредень не попадалась – ловилась только тарань и прочая мелочь.

Между тем, несмотря на поздний час, слух о подходе камбалы к местному берегу быстро распространился по всей станице, появились еще любители порыбачить, но и у них ничего не получалось. К нам подошел один из рыбаков, посмотрел улов, попросил уступить. Ему показали на меня: он, мол, забредал и потому только он имеет право распоряжаться уловом. Рыбак предложил обмен: за каждую камбалу - по метровому осетру.

Я вспомнил, что в столовском холодильнике таких осетров висит не меньше десятка и, заподозрив неладное, с видом знатока категорически отказал.