Обрадованные, побежали смотреть. Дом - хрущевская пятиэтажка, сравнительно новый, комната маленькая, теплая, метров восемь – девять, но нам больше и надо! Единственное, что настораживало - количество жильцов: у хозяев квартиры, Аркадия и Зины Беловых, которым не было и сорока, подрастали девять детей, и, судя по ее фигуре, ожидалось появление десятого. Выбирать особо не приходилось, и мы согласились.

Хозяйская семья жила крайне безалаберно и бедственно.

Аркадий, судя по его рассказам, в прошлом служил в составе войск на территории ГДР, организовал там ограбление магазина, был арестован, осужден и отсидел за это 10 лет. Освободившись, где-то в Сибири на вокзале встретил свою будущую жену Зину, также освободившуюся после заключения. Зина по происхождению была кочевой цыганкой и не знала, куда ехать, так как местонахождение табора ей было неизвестно. Аркадий предложил ей ехать на свою родину в Воронеж, где жила его мать в собственном доме. Зина согласилась и стала ежегодно рожать Аркадию удивительно красивых мальчишек и девчонок – смуглых, кучерявых, черноглазых, почти всегда голодных и, очевидно, от того постоянно шумливых – от их непрерывного «стрекота» квартира с утра до ночи напоминала клетку с канарейками.

После пятого ребенка власти выделили Беловым трехкомнатную квартиру, и обрадованный Аркадий объявил, что детей будет столько, сколько Бог даст. Будучи навеселе, он повторял, что если Зинка сделает аборт, он ее непременно зарежет. И для пущей убедительности с силой втыкал нож в крышку видавшего виды стола. (Во время подобных «выступлений» детвора молча внимала, рассевшись по периметру комнаты).

Аркадий собирал телевизоры на заводе «Электросигнал», получал небольшую зарплату, которую немедленно пропивал, зачастую вместе с Зиной. Денег, естественно, не хватало, и они решили одну комнату сдавать внаем, а самим располагаться в оставшихся двух. Так мы и стали их постояльцами.

Из мебели у Беловых имелся один раскладной диван (спали родители), стол, две табуретки, платяной шкаф и две больших вешалки для всех видов одежды.

Интересным образом осуществлялся отход ко сну веселой семейки: примерно в 10 часов звучала команда Зины: «Так, все спать!». После этого каждый должен был стремглав бежать к вешалке, хватать свое пальто, шапку и самостоятельно укладываться прямо на полу в заранее отведенном месте. Ежели кто-то проявлял излишнюю задумчивость и мешкал, тому Зина отпускала увесистый подзатыльник и плакать не разрешала – нарушитель мог получить добавки (плакать можно было только беззвучно). В этом отношении дисциплина у Зины была образцово-показательной.

Обстановку в доме нельзя было назвать нормальной – теснота давала о себе знать. Днем мы были на работе, но если приходилось остаться дома, детвора не оставляла в покое ни на минуту. Однажды Алла решила блеснуть кулинарным мастерством и стала готовить оладьи. Вся орава, привлеченная запахами из кухни, собралась вокруг плиты и, глотая слюнки, наблюдала, как растет горка вкусностей. Завершив свое «священнодействие», Алла угостила зрителей, дав по оладью, и те проглотили угощение как волчата, не жуя. Пришлось угощать еще раз. Потом оладьи закончились.

Эпизод мне припомнился не потому, что нам было жаль оладий, а только чтобы проиллюстрировать всю «экзотичность» окружавшей нас обстановки.

Ситуация усугубилась в конце зимы, когда к Аркадию приехали четверо его, как он выразился, друзей детства, по виду - сотоварищей по уголовному прошлому: весь день до глубокой ночи «друзья детства» сидели рядком вдоль стенки, сурово выглядывая из-под одинаковых низких челок. Ночью уходили «на промысел». Утром, когда мы бежали на работу, протиснувших среди спящих вповалку тел, прихожая была завалена продуктами: банки с соленьями, мешки с картофелем, окорока, варенье и т.п. – чувствовалось, что полным ходом шла «экспроприация» продуктовых излишков из погребов у жителей Чижовки - частного сектора Воронежа, расположенного по соседству с «улицей 37-го года».

Часть продуктов Зина немедленно тащила на рынок, продавала, покупала на вырученные деньги водку, и два-три дня в доме продолжался праздник с ночными толковищами, песнями и прочей атрибутикой беспробудной пьянки. Закончилось все просто: как-то утром, уходя на работу, мы отметили, что продолжавшийся всю ночь разговор ведется уже на повышенных тонах. А когда возвратились вечером, то увидели, что Аркадий, избитый до неузнаваемости, плачет над стаканом и причитает: «За дело, ребята, за дело вы меня!». Мы сделали вид, что ничего не заметили.

А «друзья детства» после этого исчезли и больше не появлялись.

Через пару дней было воскресенье, и Зина прибежала с утра пораньше: «Алла, дай 50 копеек в счет будущей оплаты за квартиру – хлеба не на что купить…».

Зина получила, что просила, и побежала в магазин, а в нашу комнату набилась ребятня следить за матерью – только из нашего окна, выходившего на улицу, был виден гастроном на противоположной стороне. Наконец мать появилась с двумя буханками хлеба под мышкой, и все бросились в подъезд встречать ее на первом этаже. Через пару минут Зина опять постучала в дверь и со смехом снова попросила: «Алла, дай еще 50 копеек, пока я поднялась на пятый этаж, эти паразиты слопали весь хлеб, даже крошки не оставили …».

Вот с такими пираньями мы с Аллой жили в первое время!

К счастью, такая жизнь продолжалась не долго: в последних числах марта Зина объявила, что первого апреля мы должны покинуть жилье, поскольку они хотят принадлежащую им «трешку» срочно обменять на «двушку» с приплатой. Я пытался образумить Зину, что ничего у нее не получится, что одиннадцать человек в две комнаты никто не пропишет, но Зина только загадочно улыбалась: «Не волнуйся, пропишет!»

Надо отметить, что Зина делала такое заявление небезосновательно – взаимоотношения с Советской властью у нее сложились, как сейчас выражаются, «эксклюзивные».

Зина никогда не платила за коммунальные услуги. Накопивши задолженность за несколько месяцев, она шла на прием лично к председателю горисполкома Поспелову со всей своей детворой. Проинструктированная ребятня начинала хором хныкать и тихо подвывать, как только они толпой появлялись в приемной. Добившись аудиенции, Зина начинала рассказывать трогательную историю о муже-пьянице, о голодных детках (таких красивых!), о безнравственных сотрудниках ЖКО. Поспелов уже хорошо знал ситуацию у Беловых, проявлял сочувствие, и в результате задолженность по платежам списывалась (что не сделаешь ради многодетной матери?).

На такое «сочувствие» и рассчитывала, очевидно, Зина, и так оно в действительности и получилось. Более того, через два года едва обжитая «двушка» была обменена на однокомнатную квартиру (опять визит к Поспелову, опять истеричные просьбы под неумолкающий детский плач, опять аргументация, что теперь у мужа будет работа рядом с домом, и он не сможет бесконтрольно пить…. Короче: «Отец родной, не дай детям погибнуть, сделай милость, разреши…». И опять Поспелову деваться было некуда, и он давал необходимые разрешение).

На этом история нашего знакомства с семьей Беловых не закончилась. Как-то в погожий летний выходной 1973 года (точно помню – дочери Ирине незадолго до этого исполнился год) я гулял во дворе с детской коляской. К этому времени мы жили в двухкомнатной квартире в большом доме на улице Парашютистов. Двор, как всегда, был заполнен резвящимися детьми, из которых особенной подвижностью выделялась группа, судя по внешнему виду, цыганят. Одна из девчонок, запыхавшись, присела рядом со мной на скамейке, и я спросил ее:

- Девочка, твоя фамилия случайно не Белова?

- Белова.

- А папу с мамой зовут Аркадий и Зина?

- Да, правильно.

Оказалось, Беловы недавно получили большую квартиру в этом же доме, что и мы. Прошло уже почти 10 лет, как мы от них съехали, но семья сильно сбавила темпы прироста своей численности. По подсчетам моей собеседницы, у нее было приблизительно 11 братьев и сестер – кто-то уже умер, кого-то отправили в тюрьму. Со счетом она была не в ладах и потому постоянно сбивалась.