Дерзайте, славяне!

*       *       *

И что же сказать в заключение? Чувствую, необходимо заканчивать мою писанину, но чем? Пролистал написанное – вроде бы все есть: работа, семья, друзья, успехи… Для полноты картины следовало бы, конечно, остановиться на ошибках, упущениях. Но значимых ошибок, о которых стоило бы вспоминать на публике, у меня вроде бы и не было. Впрочем, близким к этой теме мне припоминается несколько комичный случай, за который сегодня мне по-настоящему стыдно.

Каюсь, я однажды в своей деятельности допустил нарушение важного принципа служебной этики, которому всегда искренне старался следовать, а именно: честно относиться к своим обязанностям и ни при каких обстоятельствах не использовать свое служебное положение в угоду безнравственности и хамства. (Всю жизнь отождествляю их с гордыней и праздностью, которые по христианскому учению входят в число семи смертных грехов, и которые, в моем понятии, должны быть обязательно наказуемы).

Случилось это в последние годы моего пребывания в Воронеже, в конце весны 81-го или 82-го года. Звонит ранним утром ректор местного строительного института Николай Александрович Ульянов и просит безотлагательно заглянуть для нетелефонного разговора. Мне как раз надо было в город, путь лежал мимо строительного института, и я заехал к НА. Знакомы с ним мы были уже давно, отношения нельзя было назвать дружескими, но доверительными они точно были.

Кстати, как говорили «в кулуарах», НА приходился родным братом народному артисту СССР Михаилу Ульянову, с которым отношения были давно прекращены: их отец был репрессирован, а чтобы обеспечить себе карьеру, Николай отрекся от отца (к сожалению, такая практика семейных отношений тогда не считалась редкостью), а Михаил поступок младшего брата счел аморальным, остался верен чувству сына и в свою очередь отказался от родства с братом.

Конечно, все это может быть всего лишь нелепыми слухами, но достоверным является то, что у обоих отец звался Александром, руководил он деревообрабатывающей артелью в лесах Омской и Томской областей, где поочередно родились Миша и Коля, что свидетельствует в пользу версии их близкого родства. Впрочем, все это совсем неважно.

При встрече НА изложил мне свою проблему: на днях должны начать работу комиссии по оценке дипломных проектов выпускников ВУЗа. Один из председателей комиссии из числа ранее назначенных министром высшего образования неожиданно заболел, работать не сможет, из-за чего одна из двух комиссий для дипломников кафедры строительных машин осталась без руководства. С подбором кандидатур на пост председателя по строительным специальностям затруднений никогда не было, а вот с машиностроительной тематикой - просто беда, подобрать всегда тяжело.

НА обратился ко мне с просьбой: «Пожалуйста, выручи! Дай согласие на назначение тебя председателем. Опыт у тебя большой, член обкома партии, и хотя у тебя нет ученого звания, с министром я уже договорился. Постоянного присутствия от тебя не требуется – нужно лишь время от времени заглядывать на минуту в зал заседания, а в конце работы примерно раз сто расписаться, вот и все. Времени у меня - в обрез, помогай!»

Короче, уговорил, и я добросовестно исполнил обязанности председателя: открыл заседание комиссии, почти ежедневно наведывался, задавал какие-то простые вопросы, потом расписался положенное количество раз и считал свою миссию завершенной.

Но все оказалось не так уж и просто.

Через пару недель опять звонит НА, опять просит заглянуть для нетелефонного разговора, только теперь уже очень срочного. Делать нечего – поехал немедленно. Новая проблема, теперь уже серьезная.

Защита закончилась, дипломы вручены, как и следует, отчитались. Все было бы хорошо, но случился «беспрецедентный инцидент»: один из выпускников кафедры строительных машин (к счастью, не из «моей» группы) диплом не защитил и получил неудовлетворительную оценку. Причем председатель комиссии, маститый профессор из Харькова, имеющий непререкаемый авторитет и бескомпромиссный характер, высказался о нем так: «Большего балбеса и хама в жизни своей я не встречал. Диплом инженера он никоим образом не заслуживает, а если по-хорошему – у него надо бы отобрать и школьный аттестат зрелости».

Ни на какие уговоры профессор «при всем уважении к институту и лично к НА» не поддался, подписал все итоговые документы и укатил отдыхать в Крым, на «дикое» побережье, попросив не тревожить его ни под каким соусом.

Несостоявшийся дипломант оказался «нацкадром» - так назывались студенты, прибывшие на учебу по направлениям от союзных республик. Все они, как правило, прилежно учились и после завершения учебы получали направления на работу в родные места. И вдруг «бомба»: высшее учебное заведение России пять лет обучало школьника из Ташкента и не научило ничему!

НА рассказал, что междугородние звонки его уже «достали»: все республиканские, а затем и союзные органы (высшего образования, партийные, профсоюзные и вообще все, кому не лень, от рядовых инспекторов до руководителей высшего звена) интересовались подробностями, возмущались, требовали, обещали всяческие кары… Аналогичный поток звонков хлынул в Воронежский горком партии, обком, облисполком, облпрофсовет и т.д. Житья ректору не стало, он бы и рад был диплом вручить, но требовалось соблюсти форму: приемочная комиссия, публичность защиты, присутствие зрителей. Требовалось возобновить работу комиссии.

С членами комиссии у НА затруднений не было, все они были местные и не нуждались в «обработке», а вот председатель, назначенный министром, отдыхал после трудов праведных в Крыму и на тему повторной защиты даже не желал разговаривать. Конечно, можно было подобрать «узаконенного министром» председателя с других кафедр, но те, сославшись на некомпетентность в машиностроении, а скорее всего убоявшись участия в готовящейся «афере», категорически отказались.

НА взмолился: «Выручай! Ну что тебе стоит? Мне звонил министр и пообещал голову открутить за недостойное отношение к нацкадрам. Закрой глаза на безграмотность нашего выпускника. Действительно, студент он был никакой. Жил в общежитии, занятия пропускал месяцами, родители с избытком его обеспечивали деньгами, пользовался он огромным успехом у воронежских девиц, распутничал, пьянствовал… Давно хотелось бы его выгнать, но нельзя: «нацкадр», - и все этим сказано. «Тащили» его от сессии к сессии. Умоляю, войди в положение!».

Долго я не думал и согласился: «Ну, станет у нас одним дурнем больше – невелика беда». На заводе к этому времени было около полусотни молодых специалистов, некоторые из которых приходили полнейшими остолопами, а со временем, подучившись, вошли в норму.

Согласился, но поставил условия: «О нашем разговоре никто не должен знать, а если у меня кто-то начнет выпытывать подробности, отвечу со всей убедительностью, что все это выдумки товарища Ульянова.

Во-вторых, дело щепетильное. Подбери членов комиссии с пониманием. Поручи им лично, каждому в отдельности, подготовить с претендентом и отрепетировать с ним по одному вопросу, а потом задать его с умным видом на официальной защите».

На том и договорились.

Дня через три я позвонил НА, получил от него заверения о полной готовности и «клиента», и членов комиссии и в назначенный час пришел в зал заседаний, надеясь провести небольшую интермедию. Все было, как положено: за столом торжественно расположились 6 уважаемых членов, букет, графин с водой. На стендах размещено 7-8 листов ватмана, иллюстрирующих проект мастерской по ремонту бульдозеров и экскаваторов. Сразу бросилось в глаза различие листов по почеркам в графиках и текстах, что ставило под сомнение авторство докладчика. На авансцене спокойно прохаживался очень красивый молодой человек, чем-то напоминающий Тарзана, в зале – с десяток разновозрастных людей, некоторые азиатской внешности. Все сосредоточенно молчали.

Предложил начинать, и началось… «Тарзан» что-то промямлил об отечественной технике, о профилактических мероприятиях по уходу за ней, еще о чем-то, не поймешь о чем. Потом замолчал. На вопрос «Все?» докладчик с готовностью кивнул. Я предложил задавать вопросы членам комиссии, и сразу стало понятно, как прав был мой предшественник, называя соискателя балбесом и хамом. Ни на один вопрос не было дано ни одного ответа, достойного хотя бы «тройки». Члены комиссии недоуменно переглядывались, в зале возникла зловещая тишина. Тогда я рискнул включиться и задал вопрос «на засыпку»: