— Разве директор не давал распоряжения? — удивился Алексей Иваныч.

— Директор в командировке, — сказал заместитель. — И вообще, не знаю — что мне с вашим деревом делать...

Алексей Иваныч хотел что-то сказать, рот приоткрыл — но смолчал. Проглотил обиду. «Ладно, не буду с этим щенком связываться, — подумал он. — Я ведь не ему — всему коллективу подарок делаю».

— Куда же, куда... — бормотал заместитель, не глядя на Алексея Иваныча. — Может, здесь — у входной двери поставить? Или — возле гардероба?

— Тут сквозняк, — возразил Алексей Иваныч. — Пальма погибнет. Надо куда-нибудь в теплое место...

— А может, в красный уголок?

— Это будет чудесно! — обрадовался Алексей Иваныч, который с самого начала только и представлял место пальмы в красном уголке, но сам предложить стеснялся. — Вот увидите — как там станет уютно!

— Ну, хорошо, — усмехнулся заместитель. — Пойдемте, помогу перетащить.

Алексей Иваныч благодарно кивнул — обида на заместителя почти исчезла.

Пальма оказалась очень тяжелой и громоздкой — пришлось перехватить шпагатом разлапистые ветки и вносить ее в наклонном виде. В вестибюле решили передохнуть — поставили пальму на пол и тут... и тут вдруг обнаружилось трагически непоправимое обстоятельство: пальма была  с л и ш к о м  высокой!.. Веерообразные листья ее уперлись в потолок, круто согнулись и грозили переломиться.

— Наклоняй, наклоняй! — закричал Алексей Иваныч. — Так мы ее испортим!

И они быстро вернули пальму в горизонтальное положение.

— Очень жаль, — сказал заместитель. — Я уже успел привыкнуть к этому дереву.

— Что же делать? — прошептал Алексей Иваныч. — Может, в красном уголке потолок выше?

— Ниже, — сказал заместитель.

— Да что ж за потолки такие! — сказал Алексей Иваныч.

— А если обрезать? — предложил шофер.

— Как это — обрезать?!.. — и Алексей Иваныч чуть не заплакал. — Язык себе обрежь!

— Но, но, — обиделся шофер. — Не очень-то. Я тут ишачу, кадку эту таскаю... и еще неизвестно, что я за это получу.

— Не ссорьтесь, товарищи, — сказал заместитель. — Кто же виноват, что замечательный этот подарок оказался таким... несоразмерным, что ли? Придется вернуть дерево на прежнее место. Алексей Иваныч молчал.

— Ну, что, отец? — сказал шофер, берясь за кадку. — Поперли обратно?

Алексей Иваныч молча кивнул.

— Не расстраивайтесь, — продолжал как-то весело успокаивать заместитель. — Кто ж виноват? Никто. И ведь не подарок важен — а душевный, так сказать, порыв.

— Поехали, — сказал Алексей Иваныч.

Он трясся в пыльном кузове, на узенькой скамеечке, рядом с никому не нужной тропической красавицей, и тоскливо представлял: вот он приехал домой, во двор, вот он вытаскивает пальму из кузова, заносит ее в квартиру, ставит на прежнее место... вот он объясняет жене, соседям...

И даже при мыслях об этом ему стало стыдно и горестно.

У заправочной станции машина остановилась. Алексей Иваныч перегнулся через борт и крикнул шоферу:

— Слушай, друг... а хочешь, я тебе подарю эту пальму?

— Чего? — и шофер уставился на него изумленно. — Куда ж я ее поставлю? У меня дома шкаф вдвинуть некуда, в коридоре стоит... а ты — пальму! Нет уж, спасибо.

— Жаль, — вздохнул Алексей Иваныч. — Но домой я ее не повезу...

— То есть, как это? — нахмурился шофер, кончивший заправлять машину. — Куда ж тогда, если не домой? Давай, отец, решай быстро.

Алексей Иваныч молчал.

— Ну? — крикнул шофер, высовываясь из кабины. — Может, отвезем ее в театр какой? Или — в музей... а? Хочешь?

— Нет, — сказал Алексей Иваныч. — Никому она не нужна. Поехали в лес.

— Ку-да?..

— В лес... за город. Да не сомневайся, я заплачу.

Загородное шоссе было пустынным. За дальний темно-синий сосновый массив опускалось расплавленное оранжево-лимонное солнце. От кружевных березовых крон на зеленую поляну ложились удлинняющиеся тени.

Посреди поляны стояла пальма.

Кадка скрывалась в высокой густой траве — и поэтому со стороны казалось, что пальма растет прямо и естественно из земли. Веерообразные широкие листья чуть колебались от вечернего ветра, а упругие жесткие ветки слегка шелестели, соприкасаясь с травой.

Под пальмой сидел Алексей Иваныч. Он просто сидел.

По шоссе протарахтел мотоцикл с милиционером. Протарахтел — и тут же вернулся. Милиционер остановил свою маленькую машину, перепрыгнул через кювет — и быстрыми шагами направился к Алексею Иванычу.

— Эй, гражданин! — крикнул он, еще не подойдя. — Что вы тут делаете?

Алексей Иваныч повернул в его сторону спокойное заплаканное лицо.

— Вы что, глухой? — спросил милиционер, подойдя ближе.

— Нет, не глухой.

— Так в чем же дело? — спросил милиционер. — Чем вы тут занимаетесь?

— Просто сижу под пальмой. Отдыхаю.

— Что за глупые шутки! — возмутился милиционер. — Нашли место для отдыха.

— А что — очень хорошее место, — сказал Алексей Иваныч, продолжая сидеть. — Или нельзя?

— Что — нельзя?

— Ну... может, есть такой указ: запрещается сидеть под пальмой. Если есть — я уйду.

— Н-нет... такого указа вроде бы нет, — сказал не очень уверенно милиционер.

— Мы не должны говорить об этом, — заявил Худоногов, глядя на жену строго и раздраженно. — Поговорили и хватит. Вопрос исчерпан. Да, я очень сожалею о случившемся инциденте. Я виноват. И хватит, хватит, хватит жевать одно и то же. Ясно тебе?

— Ясно, — кивнула жена. — Я совершенно с тобой согласна.

— Вот и хорошо. Значит, договорились: на эту тему — ни слова.

— Хорошо, хорошо. Ни словечка.

— В конце концов мы оба интеллигентные люди, — заметил муж после краткой паузы. — И не будем же мы раздувать из мухи слона... верно?

— Верно, совершенно верно, — согласилась жена. — Я сама виновата — не надо мне было в тот раз заходить в комнату. Не зашла бы — ничего бы и не было...

— Опять ты об этом!

— Нет, я просто хочу сказать, что если б я не зашла, то и не увидела бы... глядишь, все обошлось бы.

— Разумеется, обошлось бы. Ничего такого, кстати, и не было. И потом, ты должна понять, я ведь находился... как это?.. в состоянии алкогольного опьянения.

— Я это учитываю, — сказала жена.

— Вот видишь! О чем говорить-то? Ну, чего такого особенного случилось-то?

— Ничего.

— Что ж ты такая?..

— Какая?

— Ну... грустная, что ли.

— Извини, — и жена улыбнулась. — Извини меня. Я не буду грустить.

— Вот чудачка, — Худоногов обнял ее и поцеловал в висок. — Не кисни. Ведь ничего страшного ты не могла увидеть...

— Не надо, — перебила жена.

— Ну, целовались мы с этой... как ее... Ну и что?

— Пожалуйста, не надо. Ты ведь сам предлагал — не говорить об этом.

— Конечно. Тем более, что и говорить-то не о чем.

Жена вздохнула.

— Ну, чего ты вздыхаешь? — возмутился Худоногов. — Зачем устраиваешь драму?

— Извини, я не буду.

— Все, точка. Хватит об этом, — сказал муж после паузы. — Ни слова. Даже противно — говорить о такой чепухе. Говорим, говорим...

— Хорошо.

— Ну, если б хоть что-то случилось... если б я, допустим, изменил тебе, тогда другое дело, — рассудительно сказал Худоногов. — А то ведь — абсолютно ничего не было.

Жена молчала.

— Что ты молчишь? — раздраженно спросил Худоногов.

— Так ведь... мы договорились же... хватит об этом... — прошептала жена.

— Ин-те-рес-но!.. — и муж стал нервно прохаживаться по комнате. — «Договорились!» По-твоему, значит, надо вообще молчать? Если об этом говорить нельзя — значит, и не о чем больше... так что ли? Не-ет. Давай говорить — о другом.

— Давай, — тоскливо согласилась жена.

Свет они не включали — и в комнате с каждой минутой становилось все темнее, темнее. С балкона через приоткрытую дверь, доносились уличные звуки: далекий собачий лай, чей-то смех, шум ветра, шелест листвы, треск пронесшегося мотоцикла.