кукурузы.
Но где теперь те комбайны и те барабаны? Про них забыли, их и след
простыл. Вместо них по кукурузным разливам плывут "Херсонцы"; они срезают
початки, освобождают их от "мундира" и готовенькими отправляют в кузова
машин и тракторов с прицепами. Выплевывают "одежду" точно так же, как мы
выплевываем шелуху от семечек. Одновременно комбайн делает еще одно важное
дело: срезает стебли, мельчит их и тоже отправляет в другие кузова машин и
тракторных прицепов. Последним оставалось только поспевать отвозить эту
массу в силосные ямы. А теперь пошли еще дальше. Появился на свет божий
чадырлунгский метод. Кукурузные поля уже не нуждаются в междурядной
обработке, их не надо ни пропалывать, ни культивировать, ручной труд
полностью исключался. От посева до жатвы рука человека даже не притронется
ни разу к кукурузному полю. Умные механизмы взяли на себя эту заботу. То же
самое происходит и на полях подсолнечника. Теперь комбайны нацеливаются и на
садово-овощные плантации...
Молодого агронома с высшим сельскохозяйственным образованием всем этим
не удивишь. На отцовские восклицания он чаще всего отвечал одним и тем же
словом: "Подумаешь!" Но для отца, который начал "танцевать от печки", то
есть от сохи и плуга, от вола и нужды беспросветной, техническая революция
на родной ниве казалась фантастической. И это произошло за несколько
последних десятилетий, а в течение веков примитивнейшая соха была тут
полновластной хозяйкой и, казалось, останется ею навсегда.
Шли годы, десятилетия, столетия, а перед бесконечно усталыми глазами
пахаря маячили все те же поручни, те же сошники, те же клинья сохи с
отвалом. А тут за каких-нибудь двадцать лет колесный "Универсал" превратился
в реликвию, в музейную редкость и вознесен на цементный пьедестал в
окраинной части села. И все это прошло на глазах отца. Не кто другой, как он
приделывал деревянную опору к колесам, чтобы трактор не проваливался в
жирном прилесном черноземе. И он же, отец, вместе с другими поднимал этот
трактор на цементно-бетонную площадку при въезде в Кукоару. Вот какой путь
проделал отец, и это с его-то осторожно-недоверчивым взглядом на вещи!
Бывало, не купит у гончара глиняного горшка, пока не обстучит его пальцем со
всех сторон. Точно так же, только еще с большей придирчивостью, "обстукивал"
он то, что составляло основу жизни. Обстукивал и осматривал со всех сторон:
нет ли в ней невидимого поверхностному взгляду изъянца, нет ли трещины.
Прошло немало времени и таких приглядок, прежде чем отец, повторяю,
доверился всецело технике.
Теперь в селе было больше трактористов и шоферов, чем тракторов и
автомашин. А было время, когда отец с трудом уговаривал сельских парней,
чтобы они пошли учиться на курсы трактористов, шоферов и комбайнеров. Сейчас
совершенно иная картина: механизаторы околачиваются у дверей директора
совхоза, чтобы тот посадил их на какую-нибудь машину. Им все равно: трактор,
грузовик, комбайн, потому что одинаково могут управлять и тем, и другим, и
третьим. Конечно, всем хотелось бы заполучить новенькую машину, но для этого
ты должен быть образцовым специалистом-механизатором. Самое большое
наказание - это когда за какую-нибудь промашку тебя заставят сдать машину.
Все это прекрасно, думал отец. Но было много и такого, что ему не
нравилось. Взять хотя бы дорожное дело. В Каларашском районе не осталось ни
одного колхоза - тут целиком перешли на совхозную систему. А от министерства
пока добьешься разрешения на постройку хотя бы одного километра дороги с
твердым покрытием, у тебя волосы прорастут сквозь меховую шапку. Не
нравилось отцу и то, что от возведения школ, Домов культуры, столовых,
гостиниц, бань, детских садиков, от строительства всех сооружений
социально-культурного назначения совхоз устранялся. Пусть, мол, бегает и
выхлопатывает фонды председатель сельсовета, а мне, директору совхоза, не
положено. Рассуждая так, он словно бы забывает, что в поисках этой культуры
и удобств сельская молодежь оставляет землю и устремляется в город, а для
совхоза превращается в сезонников: пришли, посеяли, убрали и - до свиданья!
По этому вопросу у Никэ с отцом были вечные споры. Сын превыше всего
ставил рентабельность. Земля-де такой же цех. Пускай привозят на нее людей
откуда угодно, ставят вагончики для временного жилья, как делают на
стройках, лишь бы вырастили богатый урожай. Он, Никэ, за агрогорода. А пока
их нет, надо привозить рабочую силу из городов. Пусть они сеют, обрабатывают
поля, собирают урожай и уезжают в город, где к их услугам все удобства. Там
и музыкальная школа, и театр, и хорошее медицинское обслуживание.
- А в нашем медпункте тебе и больной зуб не вырвут: нет
специалиста-стоматолога!
- Постой, Никэ... Не горячись. Сперва подумай хорошенько, а то вместе
с зубом ты вырвешь человека из земли!.. Горе нам будет, сынок, если оборвем
связь людей с матушкой-землей! Любовь к труду у сеятеля, Никэ, держится не
на одном "давай, давай!". И вашими лекциями, увещеваниями ее не привьешь
человеку... У крестьян она пустила корни глубоко в землю, любовь эта... Ты,
Никэ, похож на ласкового хитрого ягненка, который сосет сразу двух маток.
Тут тебя кормит твоя мать. Потом ты садишься на мотоцикл - и через пять
минут тебя будет кормить твоя жена ненаглядная. Огород твой сторожит мош
Петра-ке. Он же охраняет и твой дом, чтобы кто-нибудь не унес ваши ковры.
Где тебе думать о корнях!.. Может, придет время, когда и ты будешь нуждаться
в них...
- Пустит и он свои корешки в нашу землю. К. тому дело идет, -
улыбнулась мама и шепнула что-то на ухо отцу.
- Да ну?! - встрепенулся тот. - Это правда, Никэ?
- Правда. В декрет собирается.
- Так чего же ты молчал? Вези ее поскорее сюда.
- Привезу, конечно.
- Поскорее, говорю, вези. Чего доброго, разрешится еще в Чулуке, родит
тебе сонливого дымаря!..
Я не помню, когда бы еще отец радовался так. Дети и внуки - диаграмма
нашей старости. Они растут незаметно, незаметно стареем и мы. Однако,
услышав эту новость, отец преобразился в один миг. Падавший на его лицо свет
электролампы, подвешенной к груше, обнажил густую сетку морщин у
повеселевших вдруг, смеющихся радостным смехом глаз. Светились не только
глаза - светилось лицо, светилось все его существо. Подкрадывавшееся к нему
новое звание "дедушка" охватило отца теплым, обволакивающим душу облаком.
- Молоко вашей матери!.. И вы держали это в тайне от меня! - отец
пробовал напустить на себя строгость, но сквозь эти его слова пробивалось,
так и выплескивалось счастье, тем более великое, что свалилось на него
неожиданно. - Молодец, Никэ! - прокричал он, сглатывая счастливые слезы.
Нарадовавшись вдосталь, отец начал подтрунивать над мамой. Все видящая
и все понимающая, как же могла она не приметить таких важных перемен в
невестке, в поведении младшего сына?! Должна же была присниться ей жена Никэ
с арбузом в подоле - почему не приснилась? Может, мать увидела во сне свою
невестку с клубком ниток в фартуке - все женщины из Чулука во время
беременности вяжут? Ха-ха-ха!..
- Ну, ну, потише, отец!.. Разбудишь еще дедушку! - сказал Никэ отцу.
- Ну и пусть его проснется!.. Пускай и он узнает эту новость. Пусть
порадуется, что скоро станет прадедушкой!.. Не каждому дано увидеть внуков
от внуков!..
Но дедушка спал, похрапывая. Чтобы не потревожить его, Никэ выкатил
мотоцикл до ворот мош Саши Кинезу. Лишь издалека мы услышали приглушенный
