выглядеть значительно старше своих лет, к старику, мол, не будут липнуть, не
станут пялить на него глаза сельские красавицы.
А "пялить" было на что. Вернувшись с войны, после балканской кампании,
своею статью дедушка чуть было с ума не свел всех женщин. Казалось, любая
молодуха с превеликой радостью вышла б за него. А он женился на вдове, взяв
ее с двумя дочками. Да как взял! Если б подобру-поздорову, как все люди. А
то его избранница сама убежала к нему от родителей. Обвенчались ночью в
нашей церкви: как-то уговорили, умаслили священника...
Надо полагать, дедушка был очень привязан ко мне, коль бросил все свои
дела и пришел посмотреть, как меня приготовили к отправке в школу. Он принес
мне книжки и тетради. Да еще подарил деревянный пенал с задвижной крышкой.
Хлебнул же я потом, уже в школе, горюшка с этим пеналом! Завидя его в моих
руках, ученики старших классов - похоже, из зависти - отнимали у меня его,
смачивали крышку слюной, она приклеивалась так, что я не мог сдвинуть ее с
места, оставаясь на уроках без карандаша, ручки и перьев. На помощь мне
приходила наша учительница, попадья, матушка, как мы ее называли, но и она
не могла ничего поделать с разбухшим от слюны пеналом.
Говорят, что детство - самая счастливая порл в жизни человека. Мне же
кажется, что это не так. Это легенда, придуманная взрослыми. Они, взрослые,
очевидно, забывают, что каждый шаг ребенка сопряжен с немалыми испытаниями,
потому что это шаг познания жизни, и он нелегок, нередко награждает малыша и
синяками, и шишками. Отец с матерью, скажем, садятся в повозку и весело едут
на базар, а я остаюсь главой хозяйства. Стало быть, мне нужно будет
накормить кур, сварить похлебку для прожорливых свиней. Делаю быстро то и
другое, тороплюсь, потому как я должен в конце концов научиться скакать на
коне верхом, а не на прутике и не на баране. Пока Наших овец не сдавали в
общее стадо, у меня и Никэ был свой "конь"...
Мы садились верхом на серого каракулевого барана. На выгоне нас никто
не видит - мы и гарцуем в свое удовольствие. Барану, конечно, не очень
нравится, что превращаем его в коня, он делает все, чтобы сбросить нас со
своей спины. Нередко ему удается это, но мы не внакладе: эка беда - падать
на траву. А сидеть на спине барана - одно удовольствие, сидишь, как на
перине, - хорошо!
Теперь же и барана нету - пасется в общем стаде. На палке скакать
надоело, да, пожалуй, и стыдно малость: вырос же, в школу собираюсь. А
настоящих лошадей родители запрягли в повозку и уехали на базар.
Мы вспомнили вдруг, что за оградой лежат, зарывшись наполовину в землю,
два хорошеньких кабанчика. Отличная идея! К сожалению, пришла она в наши
головы с явным опозданием. Мне и моему брату Никэ, оседлавши кабанов,
удалось сделать на них за оградой всего лишь несколько кругов, затем мы
неожиданно угодили спинами под отцовский кнут. Охаживая нас, отец еще и
страшно ругался. Мать старалась утихомирить его, но это ей не удавалось.
Никэ ревел. Я же носился по клети и никак не мог перемахнуть через изгородь.
Само собой разумеется, что большая часть отцовских ударов приходилась на мою
долю, поскольку я был старшим и оставался главою дома и всего нашего
хозяйства. Над моей головой свистел кнут и гремел отцовский голос:
- Ах вы дьяволята проклятые!.. Чего удумали!.. Я ведь на днях только
кастрировал кабанчиков, а вы их..? а вы на них верхом!.. На них еще и раны
не затянулись!.. Аль не видите, что кровь еще не запеклась... Ну ничего!..
Дорого вам обойдется это катанье!.. Я вас проучу!.. Я отобью у вас охотку
делать из кабанов коней!.. Ну и ну!..
Не только мы с Никэ, но и кабанчики страшно испугались и теперь,
смешавшись с нами, с пронзительным визгом и хрюканьем носились по клети -
кнут отца прохаживался и по ним, хотя свиньи-то вряд ли этого заслуживали. В
конце концов они свалили главного хозяина на землю. Мы с Никэ
воспользовались этим, перескочили через изгородь и выбежали на улицу. Отец
все-таки догнал младшего сына, схватил, орущего, на руки и понес во двор. Я
мигом оценил благоприятный для меня момент и наддал так, что в несколько
минут промчался через все село и остановился лишь на опушке леса, а затем и
вовсе скрылся в его чащобе.
Шум и крики во дворе вновь оторвали меня от не совсем веселых для нас с
Никэ воспоминаний. Отец опять выскочил во двор с непокрытой головой. Вслед
за ним выбежал и я. На этот раз - на защиту дедушки. Выбежали вовремя,
потому что увидели старика с плотничьим топором в руках, которым тот мог
наделать большой беды. До этой минуты дедушка преспокойно колол дрова, рубил
для плиты сухую виноградную лозу. В это время на голову старика и свалился
Иосуб Вырлан, человек, на которого была возложена обязанность следить, в
порядке ли содержатся дымоходы в избах нашего села.
- Это ты надумал закрыть трубу в моем доме? - кричал дедушка на
Иосуба. - Попробуй только дотронуться до дверной ручки!.. Глянь-ка на этот
топор - острый как бритва!.. Гоняли-выгоняли тебя, а ты опять объявился... И
теперь норовишь закрыть мою трубу!.. Если тебя не схватили евреи и не
выпустили из тебя кишки, когда ты задвинул заслонку в их синагоге, то от
меня ты так не увернешься!.. Поганец несчастный! Свинья ты этакая!.. И в
школе ты закрывал дымоход!
Дедушка, как водится, все перепутал. Иосуб Вырлан не был замешан в том,
что касалось школы и городской синагоги. Дымоход в еврейской школе и
городской синагоге (было это еще до войны) закрыл один учитель, член
кузистской партии [Кузистская партия и Железная гвардия - профашистские
партии в королевской Румынии]. Много шуму наделала та история, потому что
несколько учеников погибли от угара. Иосуб же в то время бесчинствовал в
Кукоаре: держал при себе босяков, вооруженных дубинками, совершал с ними
погромы, во время выборов устраивал драки. Будучи посмешищем всего села, он,
однако, являлся единственным делегатом [Делегат - помощник примаря, главы
селения], который находился у власти вместе со своим шефом Горе Фырнаке,
впрочем, всего трое суток, не успел даже укрепить знамя своей партии на
крыше примарии - сельской управы. Каждый из них водружал флаг лишь над своей
печной трубой, большую часть времени поклоняясь Бахусу, то есть
необузданному пьянству. Так продолжалось до тех пор, пока к их подворьям не
подкатил сам шеф жандармского поста. Обоих голубчиков заставили снять флаги,
сдать ключи от примарии, а заодно и свои должности. Как уже сказано, всего
лишь несколько дней продолжалось "царствование" Фырнаке и Вырлана: не успев
даже опохмелиться, наши дружки-приятели оказались и без знамени, и без
ключей от примарии. Им бы, по логике вещей, надобно было примириться с таким
обстоятельством, но они подняли неистовый вопль. Орали на всю округу, что
это евреи подкупили румынского короля, лишившего их, настоящих патриотов,
"законной власти". Но, как известно, до бога высоко, а до царя далеко, до
короля - не ближе. Не услышал он Фырнаке с Вырланом, не внял их благородному
гневу - так и не удалось им вновь прийти к власти.
Теперь Иосуб хвастался, что у него самая высокая зарплата в совхозе.
Устроившись пожарником, он совал свой нос во все дымоходы и кухонные плиты
односельчан. Недаром же говорится: ежели хочешь узнать истинную цену
человеку, увидеть его насквозь, дай ему хотя бы самую малую, какую-нибудь
завалящую, но власть. Власть над всеми печными трубами заполучил в свои руки
Иосуб Вырлан. Сделавшись непомерно важным и строгим, он ходил по всем дворам
