опозданием, многие, значит, поняли, что без собственных животноводческих
ферм не может не то что нормально жить, но даже существовать ни одно
хозяйство, будь оно специализировано, механизировано, индустриализировано,
промышленно интегрировано. Конечно, фермы требуют от руководителей немало
хлопот. Вот кукоаровцы и решили избавиться от них. Премиленькое вроде дело:
ни тебе плана по молоку, ни тебе плана по мясу!.. Ан просчитались, умники!
Попали впросак! И получили эти "ликвидаторы" такую взбучку, какой давненько
не получали!.. Теперь им приходится начинать все с нуля - возрождать фермы,
чтобы не ездить за молоком и мясом в город, где этих продуктов и так
негусто... Коровы не пасутся на асфальтах, и свиньи не хрюкают в парках!..
Виноградари такие же люди, как все, и пробавляются не одним винцом. Словом,
любому специализированному хозяйству нужно иметь пускай небольшую, но
непременно свою ферму. Кукоаровцы об этом не подумали, ну и пострадали.
Оттого-то и дуется наш с тобой папаша!.. Были и у нас кое-какие
неприятности. Но другого характера...
Никэ вопросительно посмотрел на меня, как бы решая: рассказывать или не
рассказывать? Ему, конечно, приятно было демонстрировать передо мною свои
познания сложных сельскохозяйственных проблем. Й одновременно не хотелось
выносить сор из избы: специалисты передовых хозяйств умеют защищать честь
своего совхоза или колхоза.
- Хотели и мы немножко словчить, - усмехнулся Никэ и, чтобы поубавить
вину от этого ловкачества, тут же уточнил: - Но это было давно. Мы сдали на
мясо всех коров, которые не давали более трех тысяч литров молока в год, а
оставили только самых лучших. Удой на каждую фуражную корову резко поднялся,
а общее количество молока сразу же упало. Так что с валом вышла неувязка.
"Как же так? - злился Шеремет. - Все ваши коровы дают больше чем по четыре
тысячи литров каждая, а сдаете вы молока намного меньше, чем прежде?! Вы что
же, выливаете его по дороге в район?"
- Ну ж и влетело всем нам, когда секретарь райкома узнал про нашу
хитрую операцию! Чуть было не поплатились партийными билетами. Отчитывал нас
Шеремет, лупил по башке неотразимыми доводами: рабочего, мол, не интересует,
от какой коровы он пьет молоко - от пятитысячницы или от трехтысячницы.
Городу надо, чтобы в магазине всегда были молочные продукты. Неужели вы
этого не понимаете?! Ну, и так далее, - продолжал Никэ, почесывая затылок,
как бы вспомнив этим затылком, как им здорово "влетало". - Бегал по кабинету
с карандашом и записной книжкой. На ходу делал расчеты. Насчитал сотни тонн
молока, которые район не додаст к концу года по нашей милости. А точнее
сказать, по глупости. "Если хотите прославиться, работайте честно и
по-умному! - внушал он нам уже более спокойным тоном. - Менять
малопродуктивных коров на высокоудойные надо постепенно, одну на одну. В
этом случае количество голов не уменьшится, а сдавать молока вы будете
больше. Через пять-шесть лет у вас останутся только породистые коровы. Ну
вот тогда и ставьте свои рекорды, побеждайте в соревновании всех. Райком
будет это только приветствовать!"
Так выглядела в устах моего брата головомойка, какую учинил Шеремет
руководителям их совхоза.
- Ну что тебе еще сказать? - продолжал Никэ. - Были у нас и другие
неприятности. Но это в прошлом. А сейчас и сам Алексей Иосифович, наверное,
позабыл о наших фокусах...
- А вот и нет, не позабыл!.
Я и Никэ окаменели: в тени, у стены фермы, был сам Алексей Иосифович
Шеремет. Дверца "Волги" была распахнута. Секретарь райкома одной ногой
упирался уже в землю, а другая пока что оставалась в машине. На коленях он
раскрыл записную книжку и что-то отмечал в ней. Записывая, он выслушал
вместе со мною все Никино повествование.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Откровенно говоря, я побаивался встречи с Алексеем Иосифовичем
Шереметом. Я, конечно, не мог не думать о нем все дни, проведенные мною в
родном селе. Очень хотелось встретиться с ним. Но я почему-то не решался
поехать в город, чтобы заглянуть в райком. Если б районный центр находился
на прежнем месте или если бы Шеремета перевели на работу в Оргеев, я не
миновал бы его кабинета: всякий раз, когда уезжал в Кишинев или возвращался
из Кишинева домой, я непременно должен был проезжать и через Теленешты, и
через Оргеев - другого пути просто не было. Как же это я мог бы не заглянуть
к человеку, который был моим наставником, учителем в течение многих лет,
вторым отцом, можно сказать?! Он мог бы расценить это как неуважение к нему
с моей стороны, как заносчивость, непростительную гордыню: попал, мол, в
беду и не хочет, паршивец, заглянуть к своему старому другу-наставнику,
чтобы раскрыть перед ним свою пораненную душу (а кому же еще ее раскрыть,
как не человеку, который тебя пестовал, выводил в люди?!).
И все-таки я побаивался Шеремета: ведь когда-то он знал меня одним, а
теперь я мог явиться перед ним другим. И этот другой мог ему и не
понравиться. И пользуясь тем, что Калараш находился далеко в стороне от
шоссе, по которому я обычно проезжал на автобусе или в такси, я не
заглядывал в него. Но уже давно шли разговоры о том, что центральная
автомагистраль скоро должна получить разветвление и одна ветвь пойдет через
лесистую зону и в этом случае не минует Калараша. Будущее шоссе уже было
указано пунктиром в туристических маршрутных картах. И это было логично. В
лесных подгорянских местах были самые красивые пейзажи, великолепные
санатории; множество исторических памятников тоже можно было встретить
здесь: это старинные монастыри, превращенные в дома отдыха, профилактории;
землянки и колодцы партизан; источники минеральных вод; крутые серпантинные
дороги, заставляющие туристов радостно замирать, так же как и на знаменитых,
прославленных на весь свет дорогах Кавказа и Крыма. В Калараше был и
железнодорожный узел, большой вокзал, так что связь с ним через шоссе,
помимо всего прочего, имела бы и большое социально-экономическое значение.
Но пока что дорога только начинала строиться, и нетерпеливые подгоряне
заваливали все инстанции своими горячими прошениями, чтобы райцентр вновь
вернули в Теленешты. Такое уж у нас жизнеустройство: каждому крайне
необходимо побывать в районе - одному, чтобы заполучить справку в собесе,
другому, чтобы побывать в суде, третьему - похлопотать в райисполкоме
относительно "Жигулей" или "Запорожца", мало ли еще и других нужд! А
попробуй туда добраться по расхристанной весенней или осенней дороге! Но...
нет худа без добра: мне эти неудобства были кстати, я не хотел морочить
голову Шеремету своими болячками, у него и без того хватало забот. А пуще
всего я боялся другого: вдруг и он, разговаривая со мной, будет поглядывать
на часы, беспомощно пожимать плечами: понимаю-де твое положение, друг, но
ничего поделать не могу? Или, чтобы отвязаться от меня, что-то пообещает
мимоходом! Я-то ведь хорошо знал, что власть первого секретаря райкома хоть
и внушительна, но ограничена пределами. В конце концов, рассудил я, Шеремет
рано или поздно сам узнает о моем "пиковом" положении, и для меня важнее
важного было то, что узнает он об этом от других.
А теперь вот вдруг встретились, и незачем было сторониться друг друга.
- Ежели гора не идет к Магомету... Гм, ну? - Я насторожился: что
означало это "ну"?
