Я пытался как-то увильнуть от этого сложного задания, но в конце концов мне все-таки пришлось ехать на Кубу уговаривать Хемингуэя написать эту дурацкую статью для «Космо». Мне было тогда всего двадцать с небольшим, и в журнале я работал только шесть месяцев. «Космо» был первым местом работы, которое мне удалось найти после того, как за год жизни в Париже я истратил все деньги, заработанные на службе в авиации. Адрес Хемингуэя я знал — он жил в городке Сан-Франсиско-де-Паула, примерно в двадцати минутах езды от Гаваны. Но чем ярче я представлял себе, как стучу в дверь его дома, остаюсь с ним наедине и начинаю надоедать своей просьбой, следуя приказу босса, тем неувереннее себя чувствовал. От страха кровь стыла в жилах. Просидев два дня у бассейна отеля в полукоматозном состоянии, я решил не ехать к Хемингуэю — в конце концов найду другую работу. Более того, даже знай я номер его телефона, я не стал бы звонить и беспокоить писателя.
Избрав такой трусливый выход, я написал ему короткое письмо, в котором рассказал о своей нелепой миссии и, отметив, что ни в коем случае не хочу его беспокоить, просил лишь прислать мне короткую записку с отказом писать статью о будущем литературы, поскольку такая записка окажется весьма полезной для будущего самого Хотчнера.
На следующее утро в моем номере зазвонил телефон:
— Это Хотчнер?
— Да.
— С вами говорит Хемингуэй. Получил ваше письмо. Не могу допустить вашего провала: в этом случае вы разочаруете организацию Херста, а это все равно что оказаться вышвырнутым из колонии прокаженных. Как насчет выпить что-нибудь в пять? Есть такой бар — «Ла Флорида». Просто скажите таксисту — «Ла Флорида».
В то время «Ла Флорида» (таково было полное название бара, но все звали его его «Флоридита») была хорошо освещенным, оформленным в старом стиле баром-рестораном с вентиляторами под потолком, раскованными официантами и тремя музыкантами, которые бродили по залу или сидели за столиком около бара. У массивной стойки, отделанной красным деревом, стояли удобные высокие табуреты. Приветливые бармены готовили различные варианты дайкири, и, надо сказать, редко где можно было выпить дайкири такого качества. На стенах висели фотографии, на которых Хемингуэй пил самый известный и популярный коктейль «Ла Флориды» — «Дайкири Хемингуэя», или «Двойной Папа». Рецепт приготовления этого коктейля, столь любимый всеми посетителями, таков: два мерных стаканчика рома «Баккарди», сок, выжатый из двух лаймов и половины грейпфрута, и шесть капель мараскино смешиваются в миксере, в смесь добавляется лед, и коктейль готов. Я вошел в бар и, найдя местечко в углу под висящей на стене фотографией в рамке, заказал «Двойной Папа».
До приезда в Гавану мне удалось раздобыть совсем немного сведений о Хемингуэе. Я знал, что он родился в 21 июля 1899 года в Оук-Парке, пригороде Чикаго, в семье был вторым ребенком, а всего у его родителей было шестеро детей. Хемингуэй очень любил отца, который научил его охотиться и ловить рыбу. С матерью отношения у Эрнеста не сложились, и очень скоро после окончания школы он уехал из родного города.
Когда Эрни еще не было и восемнадцати лет, он стал репортером канзасской газеты «Стар». Ему очень хотелось стать солдатом, но его не взяли в армию из-за плохого зрения. Однако молодому Хемингуэю удалось устроиться шофером Красного Креста в Италии. В один из июльских дней 1918 года в местечке Фоссалита-ди-Пиаве рядом с ним взорвалась австрийская мина, и Хемингуэй был тяжело ранен.
После войны он, с изуродованной ногой, вернулся в Америку и вскоре получил работу в Торонто, в газете «Стар». В 1920 году Эрнест женился на девушке из Сан-Луиса, Хэдли Ричардсон. У них родился сын. Брак распался в 1927 году, и Хемингуэй снова женился — на Полине Пфейфер, парижской журналистке, работавшей в журнале «Вог». У них было два сына. В 1940 году Полина развелась с Хемингуэем. Писательница Марта Гельхорн стала его третьей женой, а в 1946 году ее сменила журналистка Мэри Уэлш.
В начале 20-х годов, когда он был женат на Хэдли, Эрнест жил в Париже. Там он написал роман «И восходит солнце», рассказывающий о жизни и судьбе людей его поколения. Роман быстро сделал Хемингуэя знаменитым. Затем, после выхода романа «Прощай, оружие», который он написал по возвращении в Штаты, в Ки-Уэст, штат Флорида, его позиции в литературном мире еще более утвердились. О годах, проведенных в Ки-Уэсте, Хемингуэй пишет в романе «Иметь и не иметь».
Когда Эрнест не пишет, он путешествует, охотится в Африке, ловит тунцов и марлиней, ездит в Испанию на корриду. В 1936 году в Испании началась Гражданская война. Эрнест, конечно, на стороне республиканцев. Позже Хемингуэй написал роман «По ком звонит колокол», посвященный этим драматическим событиям. Вот и все, что я знал о Хемингуэе до нашей встречи.
Хемингуэй немного опоздал. На нем были брюки хаки, державшиеся на широком кожаном ремне с пряжкой, на которой были выбиты слова «Gott mit uns» («С нами Бог»), белая льняная рубашка и коричневые кожаные мокасины на босу ногу. В темной шевелюре поблескивали седые волосы, губы скрывались в пышных усах. Он казался огромным — и не благодаря своему росту (всего-то чуть более шести футов) или весу, а из-за впечатления, которое производил на людей. Большая часть массы его тела была сосредоточена выше талии — квадратные тяжелые плечи, длинные мускулистые руки (левая с неровными рубцами и слегка измененной формой локтевого сустава), широкая грудная клетка и слегка выступающий живот. Зато бедер и таза почти не было. Он был как скаковая лошадь, готовая к скачкам, но до поры до времени сдерживающая порыв. Хемингуэй остановился перекинуться парой слов с одним из музыкантов — на хорошем испанском. И тут я вдруг понял: главное в нем — наслаждение, получение удовольствия от жизни. Боже, подумал я, да он получает удовольствие от себя самого! Я никогда раньше не встречал человека с такой аурой удовольствия и радости. Он излучал счастье, и все вокруг откликались на это воздействие. Его лицо было гораздо выразительней, чем изображения на фотографиях, которые я видел раньше.
Когда он направился к стойке, приветствуя бармена, я заметил над его левым глазом большой продолговатый рубец, похожий на полоску глины.
— Хотчнер, — сказал он, пожимая мне руку, — добро пожаловать на Кубу. — Его ладони оказались большими и квадратными, а пальцы — довольно короткими. Бармен поставил перед нами два стакана дайкири. Мой предыдущий стакан был вдвое меньше. — Перед вами — высшее достижение искусства приготовления дайкири, — сказал Хемингуэй. — Однажды я выпил шестнадцать порций за одну ночь.
— Таких порций?
— Рекорд бара, — заметил стоящий рядом бармен.
Хемингуэй попробовал свой коктейль, сделав большой глоток, подержал во рту драгоценную жидкость, а затем проглотил и удовлетворенно кивнул.
— Хотчнер — очень подозрительное имя. Откуда вы?
— Из Сент-Луиса.
— Из какой части города, не с Шато-авеню? А дедушка ваш, случаем, не дрался с Натом Сигалом?
— Вы хорошо знаете Сент-Луис?
— Три мои жены — из Сент-Луиса. — Он печально покачал головой. — Да, я знаю Сент-Луис. И знаю только одного хорошего человека, не уехавшего из этого города, — мать Марты Гельхорн.
В этот момент бармен поставил перед нами тарелку с креветками.
— Пару лет назад, — Хемингуэй подцепил креветку, — я основал королевский орден любителей креветок. Хотите вступить в наш орден?
— Конечно! Но что я должен для этого сделать?
— Члены ордена едят только головки и хвосты, — он оторвал голову креветки и, довольный, отправил в рот.
Я сделал то же самое, но, признаться, без особого удовольствия. Тут перед нами возникли еще два таких же бокала дайкири. К столику подошел бармен и вручил Хемингуэю письмо. Писатель взглянул на обратный адрес и положил конверт в карман.
— Один мой друг, баск, очень плодовитый мастер эпистолярного жанра. Правда, каждое его письмо заканчивается одинаково — «пришли денег».
Трое музыкантов — худощавый темнокожий певец и два гитариста, один — большой и довольный жизнью, второй — серьезный и хмурый, — отложили маракасы и заиграли что-то печальное.
