Сурем, воспетый поэтами и восхваляемый в летописях как наилучшее подражание эльфийскому Филесту, созданное людьми, произвел на герцога Квэ-Эро удручающее впечатление. Если пресловутый Филест действительно похож на Сурем, то Квейг не особо расстроен, что эльфы закрыли свою столицу для смертных. Выросший на юге молодой человек привык к ярким краскам и нарядным людям, даже бедность в Квэ-Эро радовала глаз, не говоря уже о природе. Пускай в портовых городках были узкие, кривые улочки, а лачуги городской бедноты заваливались на бок и скрипели от малейшего порыва ветра — зато там нельзя было найти двух одинаковых домов, и даже нищие щеголяли в ярких лохмотьях.

Здесь же господствовал серый цвет, не разноображенный оттенками: двухэтажные дома зажиточных горожан, трехэтажные особняки гильдейских советников, дворцы придворных, достаточно богатых, чтобы позволить себе городские резиденции и даже одноэтажные домишки, крытые соломой, ютившиеся на окраине города, далеко за пределами развалившейся старой крепостной стены — все они были построены из одинакового серого ноздреватого камня, добываемого в каменоломнях недалеко от города. И, хотя не существовало закона, запрещающего использовать другой строительный материал, горожане не допускали в город легкомысленный красный кирпич, шершавый желтый песчаник, теплый розовый мрамор, или хотя бы самую дешевую белую штукатурку, которой мазали стены даже в деревнях. Деревья, похоже, тоже находились в Суреме под негласным запретом, зато на высокие заборы городские жители не скупились. Квейг морщился от обычной для большого города вони, с трудом удерживая нервничающего коня. Выделяющиеся из общего серого уныния величественные мраморные храмы не спасали общую картину — лучше бы они сточные канавы в трубы заделали, а то проехать невозможно, кони, и те шарахаются.

Дворец наместницы благоразумно находился в некотором отдалении от центра города, белоснежные башни смотрели на городскую суету сверху вниз, расположившись на поросшем травой холме. Сквозь ажурную белую решетку настырно пробивались зеленые ветви. Изящная и строгая красота старинного дворца несколько примирила Квейга с Суремом. Три года рядом с непредсказуемым Иннуоном научили его ценить красоту контраста — уродство города только подчеркивало великолепие дворца. Наверное, в этом была своя государственная мудрость — простые смертные должны издали ощущать величие власти; но Квейг в глубине души знал, что на месте наместницы снес бы Сурем до основания и отстроил заново, а из серого камня разрешил бы построить только тюрьму. Хотя, нет, даже и тюрьму бы не позволил, осужденным и так приходится несладко.

Внутреннее убранство дворца не уступало внешнему: сводчатые потолки, мозаичные полы, мраморные стены, панели из драгоценного лазурита и яшмы или редких пород дерева. Узкие витражные окна чередовались с широкими, с таким прозрачным стеклом, что его и разглядеть было нельзя пока не дотронешься. Парадные залы были в меру торжественны и балансировали на самой грани тонкого равновесия между роскошью и безвкусицей, в то время как гостевые покои и небольшие салоны радовали взгляд уютом.

Разместив своих людей и узнав у строгого распорядителя двора время личной аудиенции, Квейг отправился бродить по дворцу, просто так, без всякой цели, быстро проходя мимо одних комнат и надолго задерживаясь в других. Он почти час простоял, задрав голову, разглядывая фреску на потолке маленькой часовенки, изображавшую битву людей и богов за магическую силу. Неизвестный мастер разместил изображение кругами, постепенно сужая к центру. В самом широком, внешнем круге люди принимали от богов силу и сражались на их стороне против Ареда, в следующем — побежденного темного бога заковывали в солнечную ловушку, в третьем круге — боги требовали свою силу назад, а люди отказывались возвращать магию, в четвертом круге уже люди сражались против богов, а в самом центре побежденные боги, признав поражение, навсегда покидали мир, возвращаясь в небесные чертоги Творца. Необычная композиция вызывала головокружение, но Квейг все не мог оторваться от картины: нарисована фреска была с редкостным умением, а священные книги весьма скупо рассказывали про войну магов и встретить картину или витраж на эту тему было неслыханной удачей. О тех временах старались говорить как можно реже, чтобы не злить богов напоминанием о былой слабости, поэтому Квейг был знаком с сюжетом лишь общих чертах.

Продолжив бродить, он через некоторое время наткнулся на небольшой музыкальный салон, заставленный разными инструментами. Некоторые Квейг узнавал сразу, например, четырехструнную лютню из Кавдна, или железный треугольник с палочкой, используемый шаманами кочевников, другие же — как огромный клавесин с черно-белыми клавишами — видел первый раз в жизни. Соблазн был слишком велик, и герцог, воровато оглядевшись по сторонам, быстро провел рукой по клавишам. Раздавшийся звук полностью оправдал его ожидания — никакой мелодичности, зато достаточно громко, чтобы заставить захлебнуться лаем всех псов в округе. Собак поблизости, похоже, не водилось, зато негромкий женский голос за его спиной вежливо поинтересовался:

— Вы знаете, сколько времени у мастера уходит, чтобы настроить этот клавикорд?

— А-а, так вот как он называется, я и не знал.

Женщин Квейг не боялся, поскольку вырос среди многочисленных сестер и по личному опыту знал, что еще ни одна дама не могла злиться на него дольше пяти минут. Сейчас повернется, улыбнется и уговорит незнакомку не поднимать шума. Нехорошо будет, если герцога Квэ-Эро застанут за таким мальчишеством. Обернувшись, Квейг сразу же понял, что может уже не беспокоиться. Высокая златовласая женщина в белом платье, сопровождаемая тремя дамами, могла быть только наместницей Энриссой, и сейчас она, чуть наклонив голову, с интересом наблюдала, как золотистый загар молодого человека стремительно приобретает красный оттенок. Квейг торопливо опустился на одно колено, надеясь, что поклон позволит спрятать пылающее лицо:

— Ваше величество, простите, я не думал, что…

— Что кто-нибудь услышит.

— В общем, да. На самом деле я просто никогда не видел такого клавесина, то есть, клавикорда.

— Да вы поднимайтесь, молодой человек. Ничего страшного не случилось, я вижу ваше искреннее раскаянье, — наместница окинула взглядом черно-зеленый камзол, — вы из свиты герцога Квэ-Эро?

Квейг медленно поднялся, чувствуя, что его лицо заново наливается краской. Придется признаваться, все равно завтра аудиенция, он тяжело вздохнул:

— Я — герцог Квэ-Эро, ваше величество.

Среди дам пронесся смешок, но они сумели сохранить невозмутимые лица. Квейг сдержал вздох — к послезавтрашней присяге о сегодняшнем происшествии будет знать весь дворец, а значит, терять ему все равно уже нечего. Юноша улыбнулся:

— Я ведь ничего не успел сломать?

Во взгляде наместницы явственно читалась смешинка, но она сохраняла серьезность:

— Ну что вы, герцог, я так рада наконец-то видеть вас в своем дворце, что готова позволить разломать все музыкальные инструменты… чувствуйте себя как дома.

Энрисса без стеснения разглядывала смущенного герцога. Квейг показался ей совсем юным, он выглядел даже младше своих лет, а наместница знала, что новому герцогу Квэ-Эро всего двадцать один год. А мальчик действительно был хорош! Право же, для мужчины он был даже непростительно хорош! С точки зрения наместницы Ванр выглядел куда как мужественнее, но мнение влюбленной женщины редко страдает излишней объективностью. И все же, герцог Квэ-Эро мог составить достойную пару любой красавице. Энрисса с удовольствием представила, как откроет бал в паре с южанином. Наместница любила танцевать, но редко могла позволить себе такое удовольствие. Этикет оставлял для наместницы весьма узкий круг партнеров, в который совершенно точно не входил ее личный секретарь, а большие балы в ратуше, где можно было отступить от строгих правил, проходили всего раз в год. Но уж против герцога Квэ-Эро у подлинного хозяина дворцовой жизни — этикета — не будет никаких возражений. Наместница с удовольствием отметила, что молодой герцог выше ее на голову.