День, когда к Ланлоссу вернулась надежда, с утра ничем не отличался от всех предыдущих дней. Генерал мужественно выдержал завтрак в обществе супруги и ушел на ежедневное утреннее совещание с командирами отрядов. Дела шли неплохо: до нового урожая можно было не беспокоиться о контрабанде, раздача зерна проходила без волнений, запасов хватало, чтобы перезимовать. Ланлосс уже выслушал всех командиров и наметил план действий на ближайшие несколько дней, когда капитан разведчиков доложил, что с генералом хочет поговорить один из его людей. Здоровенный рыжий парень с торжествующей ухмылкой выложил на стол перед генералом деревянный кругляш, украшенный резьбой, на кожаном шнуре, чтобы носить на шее. Ланлосс повертел деревяшку в руках — грубая работа, вон, даже кора осталась, резьба кривая, да и дерево самое обычное, уж никак не алмазная ель или чешуйчатый дуб:

— И что это такое?

— Это, — ухмылка разведчика стала еще шире, — это, ваше сиятельство, амулет такой, особый, я за него двадцать монет отвалил.

Ланлосс все еще не понимал, о чем идет речь:

— И?

— А то, что амулет этот от магии белых ведьм защищает! Только в обычное время красная цена ему — две, ну три монеты. Кто ж в здравом уме от белых ведьм защиту искать будет? А тут целых двадцать монет запросил старый хрыч! Я ведь как подумал — не девицу на выданье украли, а магичку. Боязно должно быть, а вдруг рассердится? Потом ведь ни к одной девке близко не подойдешь, а то и вовсе все хозяйство отсохнет, говорят, они и такое могут. Ну, я и решил местных колдунов потрясти, вдруг кому такие амулеты в последнее время заказывали. Но ведь не придешь же просто так, не спросишь: а не делал ли ты, дед, такие вот амулетики, а если делал — то кому?

Ланлосс сообразил, к чему клонит парень. Колдуны и колдуньи обычно не обладали магическими способностями, колдуны так уж точно. Среди женщин иногда попадались обладающие природным даром, но не прошедшие обучения в ордене — белые ведьмы искали девочек с магическими способностями по всей стране и забирали на воспитание, но даже они не могли проверить каждого ребенка в каждой деревне. Занимались доморощенные волшебники целительством, чаще всего и в самом деле хорошо разбираясь в травах, мастерили амулеты для доверчивых простаков, на тех же простаков наводили или снимали порчу, в зависимости от заказа. Власти смотрели на все это сквозь пальцы, пока старушки-знахарки не начинали продавать яды или губить девок неумелым вытравлением плода. В Инхоре, где не хватало жрецов и была всего одна белая ведьма, колдунам вышло полное раздолье. Лекарство у них, правда, было одно — желтая травка во всевозможных видах, но другие целители крестьянам все равно оказывались не по карману.

— Ну, я по кабакам послушал, пяток колдунов набралось, к каждому пришел, амулет сделать попросил, четверо по две монеты запросили, как и полагается, а пятый, зараза такая, сразу двадцать заломил, ну, я и давай возмущаться, что за цены такие непомерные! А он мне и разъяснил, что дружинники лорда ихнего к нему за этими амулетами повадились, а работы там много, трудной, да и дерево нужное у него закончилось, пришлось покупать, мол, даже за двадцать монет себе в убыток делает, одно дерево дороже стоит, а ведь еще резьбой покрывать, да зачаровывать. Ну, я его послушал-послушал, отдал двадцать монет, живоглоту, а амулета нужно было еще день подождать, пошел в таверну — а там служивая братия гуляет, и у каждого на шее такой амулет болтается, не соврал старик. Про дерево-то, конечно, набрехал, ему красная цена пять грошей и то на ярмарке, а про заказы правду сказал. А на утро я амулет забрал и сразу назад, доложиться.

— Чья деревня?

— Лорда Артона.

— Понятно. Я твой должник, Иржи, — всех своих людей Ланлосс знал по именам, вне зависимости от того, как долго они ему служили, — получи у казначея сто монет.

— Да я только двадцать потратил!

— А остальное — награда за сообразительность.

— Спасибо, ваша светлость, только я не за деньги, честно.

— Знаю, иди, давай, мне подумать надо.

Рыжего сразу и след простыл, Ланлосс присел на край стола, задумчиво вертя в руках амулет. Никаким лордом Артон Кайрэн, ближайший родич предыдущего графа, не был. Лордами именовали только графских и герцогских сыновей, уже их дети теряли право на титул и довольствовались общим для всех дворян обращением «господин». Но, учитывая, что Артон владел доброй половиной плодородной земли в графстве, до сих пор не нашлось желающих указать ему на это вопиющее нарушение геральдических правил. Как раз Артона Ланлосс и подозревал с самого начала — самозваному лорду было что терять, а наглости хватило бы и на десятерых, но без твердой уверенности генерал не мог ворошить осиное гнездо раньше времени. Теперь он знал, кто похитил Эрну. Но была ли она до сих пор жива? Этого Ланлосс не мог знать, хотя и появилась некоторая надежда. Для защиты от покойницы амулеты ни к чему. Генерал вызывал к себе капитана разведчиков, приказал выяснить, в какой из своих пяти усадьб на данный момент находится Артон, уточнить, сколько людей охраняют его сиятельную особу, освободить от патрулирования достаточно солдат. Планы штурма у Ланлосса были готовы заранее, генерал не любил неожиданностей в бою, если, конечно, не подготавливал их заранее. В победе Ланлосс не сомневался — Артон никогда не сражался на поле боя и был твердо уверен, что число всегда пересиливает умение. А после победы… о, теперь у Ланлосса было достаточно оснований, чтобы казнить обнаглевшего дворянина даже с соблюдением всех правил, законы империи защищали неприкосновенность белых ведьм наравне с жрецами Семерых (маги Дейкар в подобной защите не нуждались, сумасшедших самоубийц и так не находилось). А если добавить к этому смехотворное обвинение в присвоении титула, то доказывать, что не-лорд Артон уже много лет держит в руках основную торговлю дурманом, не понадобится: и без того вполне достаточно преступлений, чтобы укоротить его на голову.

Согласно народной мудрости, кошка всегда знает, чье молоко вылакала, а вор — у кого украл. Не удивительно, что Артон отыскался в самой отдаленной из своих крепостей, высоко в горах. Никаких дорог туда не вело, единственная тропинка доходила примерно до середины пути, упираясь в отвесную скалу, а дальше припасы и людей поднимали на лебедке. Подобная неприступность позволяла обходиться небольшим числом охраны, но на отсутствие аппетита здоровые лбы не жаловались, а посему механизм исправно скрипел, доставляя к столу самозванного лорда и его людей все самое лучшее, что могла предложить скудная округа. Учитывая неурожай, даже самое лучшее выглядело весьма непритязательно. Солнце уже клонилось к закату, охрана у лебедки только что сменилась, когда на тропинке показались несколько крестьян со старым мулом, нагруженным огромными корзинами с брюквой. Оставалось только удивляться, как бедная скотина дотащила такой груз, не отдав концы по дороге. Один из них сложил ладони лодочкой и крикнул наверх:

— Эй, принимайте товар, нам еще вниз возвращаться!

— А чего так поздно-то? Темнеет уже!

— Так мул, паскуда, два раза по дороге падал, все рассыпал, пока собрали, вот и припоздали.

— Угу, и теперь нам жрать вашу грязную брюкву!

— Уж чем богаты. Скоро и такой не будет.

— Ладно, хорош препираться, распустили языки по колено, цепляйте корзины и чтоб духу вашего тут не было!

Крестьяне и сами спешили, спускаться по узкой тропинке среди ночи, да еще с подслеповатым мулом — то еще удовольствие.

Корзины медленно ползли наверх, раскачиваясь на ветру, солдаты подгоняли вертевших ворот долговых рабов. Рабство в империи запретили уже много сотен лет как, но если человек задолжал лорду, денег у него нет, а лорд милостиво позволяет долг отработать, то какое же это рабство? Все по доброй воле: и крестьянина никто не заставлял в долги влезать, и лорд мог бы должника в тюрьму упечь, семью без кормильца оставить. По странному совпадению, чем дальше графство или герцогство находилось от Сурема, тем чаще в нем встречались такие должники и благодетели. Вот и сейчас двое несчастных с натугой поворачивали тяжелый ворот, а здоровые молодые парни стояли рядом и поторапливали их — скрип лебедки мешал доблестным стражам пристроиться на ночлег. Наконец, корзины оказались наверху. Тащить припасы в погреб у патрульных не было ни малейшего желания, да не их это дело, крестьяне не могли отойти от лебедки, а кухонная прислуга давно уже легла спать, так поздно обычно продукты не привозили. Корзины, поминая Ареда и его матушку, оттащили под навес, да там и оставили до утра. Брюква — не свежая рыба, может ночь постоять, ничего с ней не случится. Через некоторое время тишину нарушал лишь слаженный храп.