Простившись с хозяином, путешественники зашли в кофейню утолить жажду. За выставленными на тротуар столиками сидели мужчины, пили кофе. Почти все курили, кое-кто играл в триктрак[77]. Некоторые нагло глазели на Салли, но приставать к девушке не решались – она была в сопровождении мужчин.

Патрик в Вавилоне[78]

Овзрослых участниках каирского путешествия смело можно было сказать, что осмотр памятников и розыски, проведенные в последние дни, даже если они не приносили удовлетворительного результата, заполняли их время без остатка. С Патриком дело обстояло иначе, тот все еще ждал, что вот-вот произойдет нечто важное, связанное только с ним, с его предназначением в жизни. Мальчик чувствовал себя вполне счастливым и в безопасности. Однако он отправился в путь из семьи, терпящей нужду, и перенес столько трудностей, что искренне верил: настанет день, и он, как и его отец с дедом, найдет свое «сокровище». «Чем больше отдашь – тем больше получишь» – в этой истине мальчик не сомневался. В тот самый миг, когда все его надежды, казалось, рухнули безвозвратно, ему повстречались добрые люди. Он поверил им, полюбил их и хотел вместе с ними принять участие в небезопасной экспедиции.

Взрослые друзья интуитивно понимали переживания мальчика, хотя у них сложилось мнение, что там, где оказывался Патрик, всегда что-то случалось. По отношению к Патрику все они ощущали нечто вроде вины, в особенности Смуга, который давно привязался к мальчугану, а также капитан Новицкий, сразу полюбивший маленького «негодяя». Оба как раз собрались в очередной поход за важными сведениями в самый древний район Каира, заселенный в основном коптами – немногочисленными христианами, являвшимися прямыми потомками древних египтян. Оба решили взять с собой Патрика, чтобы мальчишка не скучал.

Из центра города они доехали на электротрамвае до конечной остановки. Здесь их сразу окружили погонщики ослов, предлагавшие свои услуги. Каждый расхваливал до небес своих животных, кто-то на ломаном английском, французском либо итальянском, большей частью же по-арабски, то есть жестами.

– Самый красивый осел в Каире! – вопил один хаммар[79].

– Моя животный быстро, быстро! – кричал другой.

– Скачет осторожно, – хвастался третий.

– Спокойный ослик, спокойный ослик, – назойливо повторял четвертый.

Все толкались, размахивали руками, кричали. Перепуганный Патрик, схватив за руку могучего Новицкого, прижался к нему. Конец этому положил Смуга, неожиданно повысив голос, – парочка слов по-арабски привела в чувство всех.

– Патрик, на каком ослике поедешь?

Из-за плеч Новицкого, защитивших его от неприятностей, Патрик уже присмотрелся к погонщику, чуть старше его самого. Тот даже не решался и близко подойти к путешественникам. Патрик указал на него. Новицкий со Смугой, тоже выбрав себе «средство передвижения», отправились в путь.

– Маср эль-Атика, Абу-Сарга![80] – бросил Смуга.

Египетские ослы хоть и меньше европейских, зато послушнее. Эти тихие, спокойные животные, уже тысячу лет служившие человеку, считались верными друзьями. Где их только не было – на больших и малых улицах Каира, в деревнях и небольших городишках… Смуга, Новицкий и Патрик О’Донелл, сидевшие в необычных, но удобных седлах, медленно пробирались в толпе таких же наездников, среди которых преобладали местные жители, однако встречались и иностранцы всех сословий и национальностей. Миновав широкие улицы европейской части города, путешественники углубились в лабиринт крутых узких переулков восточных кварталов. Ехали мимо обветшавших домов, кое-как слепленных из высушенного на солнце кирпича, покосившихся лачуг, приютивших жалкие лавчонки. Приходилось пробиваться через скопления телег, повозок, тачек, пролеток с людьми или груженных товарами.

Внезапно ослы, будто сговорившись, ускорили шаг. Сигналом послужил громкий рев одного из них. Оскалившись, словно в мрачной усмешке, животное страшно вопило. Что это было – приказ или же призыв к состязанию? И началась безумная гонка по узким улочкам повозок, верблюдов, слонов… Погонщики вовсе не пытались утихомирить своих животных, напротив, все стремились, чтобы именно его осел опередил остальных.

– Ова![81] Ова! – или: – Варда![82] Варда!

Чудом, а возможно, благодаря ловкости погонщиков, нашим героям удалось не остаться без ног, не столкнуться с другими седоками, не переехать какого-нибудь разиню чистильщика обуви, торговца, разносчика воды, собирателя навоза.

В конце концов, по распоряжению Смуги погонщики успокоили ослов. Звероловы уже были неподалеку от руин старого Вавилона и остановились, задумчиво оглядывая остатки некогда великолепных зданий, полузасыпанные желтоватым песком пустыни. Новицкий, отерев пот со лба, выдохнул:

– Ну и скачки!

– Темпераментные ребята эти погонщики! – согласился Смуга. – Хотя я сам вроде держусь в седле, но так мастерски править ослами да вдобавок в такой толчее я бы ни за что не смог.

– Дядя! – признался Патрик. – Это все я!.. Это я попросил своего проводника ехать быстрее.

– Ну и ну, – только и смог сказать Новицкий.

Далее они ехали уже куда спокойнее, снова блуждая в лабиринте улочек, пока наконец не добрались до цели.

– Абу-Сарга![83] – громогласно объявил самый старший из проводников.

Убогое обшарпанное сооружение ничем не напоминало самый древний христианский храм в Каире. Путешественников тотчас же окружили полуголые ребятишки, повели их извилистыми коридорами во дворик и ввели в храм. Те, что постарше, завернув рукав, показывали знак креста, намалеванный на руке зеленой краской. В преддверии храма в пол был вделан огромный сосуд с водой, предназначенный для омовения рук и ног перед службой. В дни празднеств здесь были места для женщин, мужчин и духовенства. Убранство церкви выглядело крайне убогим, христианские мотивы переплетались с элементами арабской культуры. Новицкий и Смуга шли вслед за Патриком сперва по деревянному, затем по глинобитному полу, прикрытому на восточный манер потертыми ковриками. Под ногами шуршала вездесущая пыль пустыни. У алтаря с парой свечей и крестом заканчивалось богослужение. Дым от кадила[84] уходил вверх под самый свод. Алтарь окружала деревянная, напоминающая иконостас, ширма, увешанная дощечками из слоновой кости и дерева. Барельефы изображали сцены из жизни Христа. Среди этой экзотики Мария, Иисус, Иосиф и ослик показались полякам на удивление родными. Волнение подступило к горлу, а мысли улетели куда-то далеко.

Священник, склонившись в глубоком поклоне, подал служке кадило. В эту же минуту из группы стоявших у алтаря прихожан выбежал человек и, вырвав из рук растерявшегося служки священную утварь, молниеносно скрылся, прежде чем кто-либо успел опомниться. По церкви пронесся крик, все выбежали во двор, но вскоре ни с чем вернулись в храм. В этой суматохе Смуга с Новицким потеряли Патрика. Никакие расспросы не помогали – никто мальчика не видел, другие же прикидывались, что не понимают по-английски.

Не помогли и немногие арабские слова, которые знал Смуга, а может, копты просто не хотели их понимать. Мальчишка же будто в воду канул. И только перспектива отхватить приличный бакшиш наконец отворила память и уста.

– Видел, видел! – воскликнул кто-то. – Ваш мальчик побежал вон туда! – И махнул рукой в сторону одного из закоулков.