– Торопится Егор! Будем работать вместе, по-честному! – прищурился Берия. Фуражка, расшитая золотом, и поблескивающее пенсне придвинулись к лицу Никиты Сергеевича. – До-го-во-ри-лись?! – растягивая каждый звук, произнес маршал.

– Договорились, Лаврентий Павлович! – не отводя глаз, подтвердил Хрущев.

– Заладил – «Лаврентий Павлович, Лаврентий Павлович»! – отозвался министр. – Я обижусь!

– Извини, Лаврентий! – поправился Никита Сергеевич.

– А ему, – вспомнив Хозяина, продолжал маршал, – ему друзья были не нужны, слуги нужны, рабы. Мы слугами быть не желаем. Ни у кого! Ты, Никита, на меня можешь в любой заварушке рассчитывать. А заварушки будут, попомни мое слово!

– А ты, Лаврентий, на мой счет не сомневайся! – бесхитростно заверил Хрущев.

– Если б сомневался, мы б не говорили!

Берия достал из кармана элегантный портсигар, покрытый изумительной эмалью с золотым вензелем в виде заглавной буквы «Н», нажав на сапфировую кнопочку, открыл, ловко подцепил папиросу, и, похлопывая себя по карманам, извлек наружу золотое тело зажигалки, украшенной точно таким же вензелем, что и портсигар.

– Красивая вещь! – оценил Хрущев.

– Николашки, царя, – небрежно бросил министр и прикурил. – А лицемеров приструним. Много у меня на них говна лежит.

– Взглянуть бы?

– От друзей секретов нет. Мои тебе подборку подвезут, самое интересное, избранное, так сказать. Только на ночь не читай, расстроишься, а нам, Никита, надо сон восстанавливать, нервное состояние укреплять, а то после обедов у конопатого мы с тобой, хоть и крепкие ребята, все равно подох…ли! – маршал и со смаком выпустил дым.

Он, точно как Сталин, курил папиросы с душистым трубочным табаком «Герцеговина флор».

– Время все расставит на места, абсолютно все! Мы, Никита, по сравнению с заумными мыслителями ангелы. Я за слова отвечаю!

– Ну, не такие и ангелы, – возразил Хрущев.

– Пусть и не такие, но все же! – затягиваясь, излагал Берия. – Хорошо, что власть у них формальная, показушная: Совет министров, Верховный Совет – липа, а не власть! Одни громкие названия. Была бы настоящая власть, нас бы с тобой, не церемонясь, к стенке поставили! Мы бы в показательном процессе грандиозно смотрелись, не хуже врачей-отравителей, – засмеялся министр госбезопасности. – Молотов лишь подходящего момента ждет, чтобы поквитаться! Только ничего у него, хорька, не выйдет, кишка тонка!

Хрущев умел слушать, не перебивал, не отворачивался, не подавал вида, что устал, что ему не интересно, не выражал никаких отрицательных эмоций, а наоборот, заинтересованно смотрел и поддакивал, всем своим видом выражая полное согласие.

– Одним словом, пока им нас не одолеть, замахнуться и то побоятся. И Булганин, скажу по секрету, парень свой, а он армией командует! А без армии и без нас они что щенки беззубые – тявкают, а укусить не умеют! – выпуская через ноздри дым, радовался Лаврентий Павлович.

– Пусть тявкают! – буркнул Никита Сергеевич, показывая кулак.

– Не спугни! – остановил Берия и развернулся так, чтобы в свете фонаря разглядеть лицо собеседника. – Это как на охоте: зверя сначала выследить надо, а потом бить! – закончил маршал и после паузы добавил. – Ты на партии останешься, я Совмин заберу.

Небо было черным, неприветливым, беззвездным, и ветер, хотя уже и не холодный, пугал сырыми, липкими прикосновениями, казалось, перепутав весну с осенью.

Хрущев по разумению Берии был прямой, горячий, но не злопамятный, не опасный, ценил доверие и имел нечеловеческую работоспособность.

– Помнишь, как Егор справки Госкомстата зазубривал, чтобы Хозяину приглянуться, учебники до дыр затер? – вспомнил Лаврентий Павлович. – Сталин ликовал: «Маленков, а Маленков, скажи, сколько у нас добывают угля?» – Максимыч без запинки отвечал. «Правильно!» – восхищался Сталин. Про пшеницу спросит – и про пшеницу знал, про сталь вопрос задаст – и про сталь ответ получит, даже сколько кастрюль за год делают, помнил. Как автомат, засранец, цифрами сыпал.

Никита Сергеевич заулыбался. Он-то знал, что Маленков специально заучивал справки отраслевых министерств, чтобы блеснуть эрудицией.

– Ладно, ехать пора, дома ждут, – выкидывая в урну окурок, сказал Берия. – Перекурил сегодня. Вторая пачка кончается!

– Бросать надо.

– Обязательно брошу. Ты, брат, материалы жди.

– Буду ждать. – И вдруг Хрущев спросил: – А про меня папочку подошлешь?

Берия секунду глядел в добродушное лицо собеседника.

– Спи, друг, спокойно, про наши геройства ни одна живая душа не узнает! – Лаврентий Павлович кашлянул и протянул на прощанье руку: – Рад, что мы друг друга поняли. Звони, ежели что, обязательно звони, по любому поводу!

Берия обнял товарища и ушел. В сумеречной высоте величественно светились кремлевские рубиновые звезды, как будто воткнутые волшебником в немое, пасмурное небо. Снова разыгрался ветер, стал накрапывать дождик. Охрана распахнула над Секретарем ЦК зонт.

– Убери! – велел Хрущев. – Пройдусь, подышу. Вы за мной не ходите. У дома Правительства, на Серафимовича, ожидайте, там, где кораблики причаливают. – И, не оборачиваясь, под мелким-премелким дождем зашагал к кремлевским воротам.

Ночь плыла над Москвой, теплая, весенняя. Апрель заканчивался, земля пробуждалась.

Новый водитель был слишком доброжелателен, ходил, улыбался и совсем не смахивал на сотрудника Главного управления охраны.

– Смешливый какой-то! Где вы его отыскали? – обращаясь к Букину, интересовалась Нина Петровна. Хотя Сергею новый водитель понравился, ей он представлялся хитрым, двуличным. Жена Хрущева держалась с ним настороже, она редко ошибалась в людях.

– Рекомендации превосходные. Если скажете, заменим! – отрапортовал прикрепленный.

– Да нет, не надо, – решила Нина Петровна, подумав про себя: «Заменят и пришлют еще большее недоразумение, пусть лучше пока этот ангелок улыбается».

Литовченко попал к Хрущевым случайно. Его намечали водителем на вторую машину охраны к Маленкову. Четыре месяца лейтенант провел на полигоне, где вдрызг разбил с десяток автомобилей, но экзамены по экстремальному вождению сдал, потом тренировался с личниками, они каждые полгода проходили переподготовку по стрельбе и рукопашному бою. Здесь-то его и приложили, да так, что неделю пришлось провести в госпитале, а потом, в течение месяца, он показывался врачу. По этой причине в маленковское сопровождение Николай не попал. В гараже на Большом Каретном его посадили на разгонный «ЗИС», под обслуживание правительственных делегаций, где старший лейтенант (теперь Литовченко стал старшим лейтенантом) и закрепился. Покатал он по Москве болгар, отработал с поляками, две недели возил жену руководителя Венгрии Матиаса Ракоши, и тут срочно понадобился водитель молодому Хрущеву. Никто из ребят пересаживаться с «ЗИСа» на «Победу» не хотел, ведь на маленькой машине водитель терял в зарплате. Но Литовченко не стал отказываться, и в результате не прогадал: стоило ему попасть в штат к охраняемому лицу первой величины – получил очередное звание. А раз стал он капитаном, то и заработок вырос, и погоны с лишней звездочкой появились. С Сергеем Никитичем отношения сложились, ему капитан сразу понравился – не заносчивый, доброжелательный, абсолютно нормальный. От одного воспоминания о красномордом Иване Клементьевиче Сергея передергивало.

– Скажи, Нина, простят меня люди за мои злодеяния? – лежа в кровати с открытыми глазами, прошептал Хрущев и крепко сжал руку жены.

– Простят, Никита, простят!

– Не могу спать, мучаюсь, страшно! Очиститься хочу и боюсь, – вздрагивал он.

– Ты не бойся, Никитушка, люблю тебя!

– И я тебя люблю, моя родненькая!

Последние недели Никита Сергеевич все больше пропадал в Центральном Комитете на Старой площади, отняли его от Москвы, завалили общегосударственными вопросами. Но разве Москву-матушку на произвол судьбы бросишь, в чужие руки отдашь? Не отдашь, не получится. Когда Никиты Сергеевича в горкоме нет, товарищ Фурцева за Москву перед ним ответственная и неограниченной властью наделена. Красивая женщина, как с картинки, высокая, ухоженная, в юности район на соревнованиях по гимнастике представляла. А теперь – большое начальство, руками не дотянуться, не то что дотронуться! А как посмотришь – глаз не оторвешь, все на месте – и ножки точеные, и, извиняюсь, попка, и грудь высокая, как у выпускницы, и головка в игривых локонах. С виду вроде актриса, так нет – второй секретарь Московского городского комитета партии! Страшновато становится. Никому Екатерина Алексеевна не подвластна, один Никита Сергеевич над ней царь и Бог. Злые языки поговаривали, что не случайно зеленоглазую красавицу с обворожительными формами Никита Сергеевич приблизил, могучую власть дал, но майор Букин на расспросы с непрозрачными намеками прямолинейно отвечал: «Врут злые языки, ничего между ними нет!» А Букин от Хрущева ни на шаг, он-то наверняка знал, как там на самом деле. А если и слишком молодая она в руководстве московском, так что здесь плохого? Значит, смышленая, и даже хорошо, что такая нашлась: и к молодежи будет ближе, и женщинам в Москве внимания больше получится.