– Вечно ты, Никита, с какой-то придурью! – насупился Каганович.

– То, что товарищ Сталин оторвался от действительности, факт! – подытожил Маленков.

– И всех нас за собой потянул! – добавил Берия. – Арестовывать так просто не будем, пытать не будем, выпускать будем! Инициативы председателя правительства поддерживаем! – за всех заключил он. – Предлагаю расходиться! – И министр демонстративно захлопнул папку.

Члены Президиума зашевелились, стали подниматься с мест. Сначала, подходили к Лаврентию Павловичу и с подобострастием прощались, потом торопились на поклон к председателю правительства Маленкову. Тот с непроницаемым видом сидел погруженный в собственные мысли.

– Не спи, Максимыч, все проспишь! – весело воскликнул Берия. Лаврентий Павлович называл Маленкова по старинке Максимычем, как Сталин. Плохо получалось у него выговаривать длинное – Максимилианович, да и зачем? Маленков засуетился, укладывая в портфель разложенные на столе документы.

Важные люди, великие – Маленков, Молотов, Каганович, Булганин, Хрущев, Ворошилов, Микоян, Бе-ри-я! Каждый из них имел право на первенство, каждый мог ухватить за хвост желанную Жар-птицу.

– И мы с тобой поехали! – Лаврентий Павлович хлопнул Хрущева по плечу. – Опять дотемна засиделись, – миролюбиво продолжал он, блистая расшитым золотом мундиром.

После смерти Сталина министр приказал подчиненным повседневно носить форму с отличиями Министерства внутренних дел и государственной безопасности, начищенную и отглаженную, чтобы вокруг понимали – кто власть.

– Раньше только по ночам и трудились, – заметил Никита Сергеевич.

– Э-э-э, брат, то раньше было!

– Значит, по домам?

– По домам! – ласково кивнул Лаврентий Павлович.

– А я думал, в кино пригласишь!

– Кино! – фыркнул Берия. – Все кино, брат, мы с тобой у товарища Сталина пересмотрели, царствие ему небесное! Ты в Москве остаешься?

– Нет, за город еду.

Взявшись под руки, они вышли из здания.

– Пройдемся?

Хрущев не возражал. Часы на Спасской башне отбили десять вечера.

– Не сомневайся, амнистию проведем! – заговорил Берия, – а шакалы заткнуться, нет больше душегуба! Правильно мы вопрос поставили – хватит крови, напились! И ты верно говорил, хвалю!

– Я как вы, – отозвался Хрущев.

– А время было гадкое и нас зацепило: ты на Украине врагов крошил, я – здесь резал. – Берия пристально посмотрел на спутника.

– Было такое, – хмуро подтвердил Никита Сергеевич.

В бытность первым секретарем Украины он каждый день подписывал расстрельные списки, каждый день по его приказу сажали. Тогда-то и забарахлило сердечко, тогда-то и стал он пропускать лишнюю рюмку – а что было делать, не ты, так тебя!

– Мы-то с тобой каемся, а от умников от наших один ответ – правильно было! Действительно, что ль, так думают? Хер их поймешь!

– Мы знаем, как было, и они знают! – проговорил Никита Сергеевич.

– Сегодня ворчуны точно спать не будут, в постелях поелозят! – злорадствовал Берия. – Видал, как заерзали? Видал хари? Каганович? Молотов? Видал?

– Видал.

– Делают вид, что все вокруг виноваты, да только не они, а почитай их резолюции – чокнешься! Не просто писали: «Согласен» или «За», а «Утопить в блевотине!», «Прикончить, как взбесившуюся собаку!», «Перерезать горло!» Вот как выражались! А один, не буду называть фамилии, тот просто чиркал – «на х…!» А теперь сидят, рассуждают.

– Согласен с вами, Лаврентий Павлович.

– Какой я тебе Лаврентий Павлович! – запротестовал министр. – Мы с тобой сто лет на ты, забыл?

– Одно дело – тогда, а другое дело – сейчас, – невозмутимо ответил Хрущев.

– Не паясничай! С Молотовым так говори. А мы – друзья, понял?

– Понял!

– С хорьками держи ушки на макушке, не со мной!

– Молотов с Кагановичем существа непредсказуемые, – выговорил Никита Сергеевич.

– С виду пушистые, как кролики, а на самом деле – удавы! – определил Берия.

Собеседники обогнули Гранавитую палату и, оставив за спиной ожидающие машины, зашагали вдоль тротуара. Над Кремлем стемнело.

– Знаешь, сколько спорили, кого на партию? Молотов четыре раза к Егору ходил, Поспелова тянул, а я на тебе настоял.

Никита Сергеевич преданно заморгал:

– Спасибо, друг!

– Не за что!

– Честно говоря, я думал, что председателем Совета министров будешь ты.

– Сам знаешь, как непросто этот пост получить!

– С тобой было бы понятней, – округлил глаза Хрущев.

– Пусть пока Егор поработает.

Наткнувшись на бескрайнюю лужу, пешеходы остановились.

– В прошлый раз сюда угодил, – припомнил Лаврентий Павлович. – Глубокая!

Хрущев преодолел препятствие по бордюрному камню, а Лаврентий Павлович совершил длинную обходную петлю.

– Им хоть черт рогатый, только бы ни я! – с раздражением, что его не пропустили в премьеры, высказался маршал. – Но я не гордый, я подожду!

Лубянский маршал остановился и громко высморкался.

– Насморк замучил! – пряча платок, посетовал он. – Лечусь, лечусь, а все болею.

– Потому что не лежишь, тебе отлежаться надо, чай с медом попить, пропотеть. Посидел бы недельку дома, – сочувственно проговорил Никита Сергеевич.

– Недельку! А где взять ее, ту недельку?

– Спасибо, Лаврентий Павлович, что ты про Хрущева не забыл, – взяв маршала за локоть, снова поблагодарил Никита Сергеевич.

– Я ж не дурак! – маршал снова стал вытирать нос. – Потерпи, сделаем тебя Генеральным Секретарем!

С Москвы-реки тянуло прохладой, Берия поднял воротник:

– Сейчас самая коварная погода.

Никита Сергеевич, закутав шею шарфом, послушно стоял рядом.

– Помнишь, как гроб к Мавзолею несли, как плакали? «Ох, Сталин умер! Ох, что же делать?» А глаза, как у волков светятся! – прошипел министр. – Слезы платком утирают, а сами от счастья ликуют, аж гадко!

– И мы радовались, – откровенно сознался Хрущев.

– И мы, и мы! – подтвердил Берия. – Но мы театрально горе не разыгрывали, всякое не изображали.

– Никому старика жалко не было, Сталин всех в вампиров превратил, – проговорил Никита Сергеевич. – А Егор, хоть и наш друг, а нос по ветру держит.

– Я его, обормота, в узде держу.

– Мне б лучше ты! – еще раз повторил Хрущев.

– Говорю, не дали бы! – со злостью ответил маршал. – Но время не за горами! Давай еще кружок, ходить полезно.

– Я каждый вечер гуляю.

– Теперь вместе гулять будем, – решил Берия.

Они начали новый круг. Лужи на дорожках смазливо кривились в неярком свете фонарей – после обеда моросил мелкий дождик. Воздух после дождя был свежий-свежий, чистый-чистый. Пахло весной.

– Дышится как! – умилился Никита Сергеевич.

Берия втянул свежесть апрельского вечера, но ароматов весны не разобрал – насморк мешал. Он переложил пухлую папку из одной руки в другую и, приблизившись к Хрущеву, произнес:

– Знай, Никита, что есть у тебя один верный друг – Лаврентий, – и он стукнул себя в грудь, – а не Молотов и не Маленков. Будем друг друга держаться!

– И ты мне верь! – ответил Никита Сергеевич.

Берия двинулся вперед, Хрущев шагал рядом.

– Зачем доплаты партработникам срезали? Что в этом умного? Ни с тобой, ни со мной не посоветовались! Коммунистическая партия – основа основ! – возмущался Хрущев.

На прошлой неделе Маленков отдал распоряжение лишить партийных руководителей доплат в конвертах, а это были солидные деньги! Берию осенило:

– Егор так мстит. Сталину мстит, дурак недоделанный! Сталин-то умер!

Хрущев пожал плечами. Месть мертвецу казалась ему абсурдом, а вот то, что Сталин перевел полноту власти в Совет министров – неоспоримо, и в этом смысле Маленков был его верным последователем. Если б власть оставалась в партии, все бы вновь испеченные министры и зампреды правительства сидели бы Секретарями ЦК. А сегодня из крупняка в ЦК остался один Хрущев. Получалось, ему не нашлось места в правительстве.

– Скоро государственные вопросы будут решаться не в Президиуме ЦК, а в Президиуме Совета министров, – уныло констатировал Никита Сергеевич. – Значит, и от меня скоро отделаются!