– Не спешите, – мягко сказала Агарь. – Мы сделали первый шаг, сможем продвинуться и дальше. Не могли бы вы перевести этот стих?

– Ну, примерно вот так. – И он зачитал: «О преизобилующая благодать, с помощью которой я дерзал смотреть в предвечный свет так долго, что потерял зрение!»[100]

– А дата?

– Тридцать восьмой год… а сейчас идет девяносто шестой. Получается пятьдесят восемь лет назад. А дядюшка, как я и говорил, скончался как раз в пятьдесят восемь. Должно быть, это день его рождения.

– Дата рождения и строки из Данте… – пробормотала Агарь. – Поди пойми, что тут к чему… и тем не менее я уверена, эти буквы и цифры – код, указывающий путь к наследству.

Юстас сдался сразу:

– Попробуйте его расшифровать, если хотите; я не сумею.

– Имейте терпение! Рано или поздно, а ответ мы найдем. Нельзя ли посмотреть дом вашего дяди в Уокинге?

– Да, конечно. Он еще не перешел в чужие руки, так что мы можем там ходить сколько угодно. Но неужели вы готовы ради меня предпринять такое путешествие?

– Разумеется. Я жажду понять, что кроется за строками и датой, а в доме вашего дяди, может быть, найдется какая-нибудь подсказка. Данте остается у меня, и я пока подумаю над шифром. А в воскресенье зайдите ко мне после закрытия, и мы отправимся в Уокинг.

– Моя благодарность не знает…

– Благодарить будете, когда получите наследство и избавитесь от Тридла, – оборвала его Агарь. – Запомните: вы не при чем, я просто жажду удовлетворить свое любопытство.

– Вы ангел!

– А вы болван и несете чушь! – огрызнулась та. – Ваша шляпа и трость. Выйдете с черного хода, обо мне и так идет дурная слава, и новый скандал мне ни к чему.

– Но позвольте сказать…

– Не позволю!

Она пожелала ему доброй ночи и выпихнула вон, в душную июльскую ночь.

Сердце его часто билось, в крови горел огонь: они виделись только дважды, но он был молод, он спешил любить.

Его привлекали ее красота, ее доброе сердце и острый ум. Она была к нему столь внимательна, что, несомненно, тоже любила его.

Но она была процентщицей. Цыганкой из ломбарда.

У Юстаса не было ни денег, ни происхождения, но он не собирался так опускаться.

И все же… мать его умерла, он остался один в целом мире – и он был беден.

Но если Агарь поможет отыскать дядино наследство, он станет достаточно богат, чтоб искать себе жену. И разве брак – не то, что она будет ждать от него в награду за помощь?

И ведь она так хороша собой, так умна!

К тому времени, как Юстас достиг своего скромного жилища, он твердо решил: как только наследство перейдет в его руки, он женится на цыганке. По-другому выразить свою благодарность он не мог.

Поспешное решение, быть может; но юные сердца легко загораются любовью, молодая кровь легко играет. Юность и красота – как трут и огниво для факела Гименея.

В назначенный час Юстас – одетый до такой степени парадно, насколько это вообще было возможно в его положении – ждал у дверей ломбарда. Агарь с томиком Данте в руке уже ждала его.

Она была вся в черном: черное платье, черное пальто, даже шляпка. Этот мрачный цвет означал, что Агарь по-прежнему носила траур по Джейкобу Диксу. Она не желала тратить деньги Голиафа, законного наследника, но едва ли тот возражал бы против этого знака скорби по его отцу.

И потом как приказчица она ведь должна получать зарплату. Так почему бы ей не купить траурный наряд?

– Зачем вам Данте? – спросил Юстас, когда они прибыли на вокзал Ватерлоо.

– Он может пригодиться.

– Вы сумели расшифровать код?

– Не знаю. Я не уверена, – задумчиво ответила та. – Я пробовала считать строки на странице – ну, брать двадцать седьмую, двенадцатую, тридцать седьмую. Но все оставалось как прежде.

– Незнакомый язык?

– Нет, я купила у букиниста переводное издание, – спокойно ответила та. – И, считая строки там и здесь, поняла, что к чему.

– Но не нашли решения?

– Именно. Тогда я решила – может быть, это страницы? Взяла тридцать восьмую – нет, двенадцать – снова нет, двадцать семь – мимо. Сложная задачка.

– Неразрешимая, я бы сказал. – Юстас вновь был в отчаянии.

– Отнюдь; думаю, решение я нашла.

– Как? Как? Расскажите!

– Не сейчас. Это слово – но оно, видимо, не имеет значения. Во всяком случае, его не было в итальянском словаре, который я брала.

– Что за слово?

– Узнаете, когда мы прибудем в дом вашего дяди.

Тщетно Юстас ныл, пытаясь добиться ответа. Если уж в умную голову Агарь приходило какое-нибудь решение, то поколебать ее не могло ничто, а потому она раз за разом отказывалась отвечать до тех пор, пока они не окажутся в Уокинге, в доме дяди Бена.

Сам будучи человеком слабохарактерным, Юстас никак не понимал, почему она не поддается на уговоры, и в итоге решил, что он ей безразличен.

Это было ошибкой; он не просто нравился Агарь – она была влюблена в него.

Просто она решила научить его терпению – и потому молчала.

Прибыв в Уокинг, они направились за город, где располагался дом дядюшки. Когда они шли по пустырю, а вдалеке уже можно было увидеть крышу дома, Юстас наконец прервал молчание.

– Если вы найдете для меня деньги, – просто сказал он, – что вы хотите в награду?

– Я думала над этим, – быстро ответила та. – Найдите Голиафа. Сына человека по имени Джейкоб Дикс.

Юстас смутился.

– Кто он? Вы любите его?

– Я его ненавижу! – вспыхнула Агарь. – Но он наследник ломбарда, сын покойного хозяина. Я там работаю только пока он в отлучке. Стоит ему вернуться – и пропади пропадом как ломбард, так и он сам.

– Отчего не дать объявление в газету?

– Я это делала уже много раз, и Варк, мой поверенный, тоже. Но Джимми Дикс не отвечает. Он жил с цыганами в Нью-Форесте, и именно из-за него я бросила табор – так я его ненавидела. Он тоже ушел, и неизвестно, где он теперь. Хотите меня отблагодарить – найдите его и избавьте меня от постылой работы.

– Что ж, – тихо ответил Юстас. – Я его найду. Меж тем, вот и скромное убежище моего дядюшки.

То был крохотный домишко, кривой и обшарпанный, стоявший на клочке отвоеванной у болота земли. На этом же клочке теснились деревья – вишни, яблони, персики и сливы. Посреди нестриженой лужайки, лежавшей перед домом, торчало огромное фиговое дерево. Все выглядело заброшенным, забытым: стволы деревьев не были побелены, дорожки заросли травой, а тут и там сквозь нее торчали цветы, словно заплаты на старой одежке.

Да, все было заброшено – но вовсе не забыто, ибо стоило Агарь и Юстасу открыть калитку, со скамейки под яблоней поднялся мужчина. В руках он держал лопату, которой, видимо, рыл яму – о чем свидетельствовала горка отброшенной земли.

– Мистер Тридл! – возмутился Юстас. – Что вы здесь забыли?

– Деньжата покойника, – мрачно уставился на них бакалейщик. – И если я их найду, они мои. Бог ты мой, сколько же я потратил на старикана инжиру и всякого такого, и это не говоря о французском бренди, которое он выпивал по целой кварте зараз!

– Вам здесь делать нечего.

– Тебе тоже, – отмахнулся тот. – Если мне нельзя, то и тебе нельзя – дом-то общественная собственность, пока не перешел в другие руки. Ты ж притащил сюда эту Иезавель, чтоб деньгу найти?

Агарь, услышав в свой адрес ругательство, выступила вперед и не дала наглецу пощечину, но резко ударила его прямо в налитый кровью глаз.

– Может, это научит вас вести себя как следует, – сказала она, когда Тридл отступил перед нежданной атакой. – Присядьте, мистер Лорн, я все объясню.

– Данте! – Бакалейщик опознал книгу. – И она разгадала загадку! Увела мои денюжки!

– Не ваши. Они принадлежат мистеру Лорну как законному наследнику, – сдерживая ярость, ответила Агарь. – Молчите, пока я вас опять не треснула!

– Не обращайте на него внимания! Говорите! – нетерпеливо сказал Юстас.