Задержавшись перед входом в казарму, Невьянов поковырял тупым носком сшитых на заказ сапог щербатую ступеньку крыльца, и Апраксина, давно отдавшего старшине распоряжение сменить негодную доску, немало удивило: и как только заметил?.. А когда подполковник совсем уже было занес ногу над порогом, из распахнутых настежь ворот аппаратной недорезанным поросенком заголосил на высокой поте до этого молчавший дизель. Невьянов повернул удивленное лицо к Апраксину, видимо, ждал объяснений, а лейтенант ничего не мог сказать, почему дизелисту пришло в голову опробовать двигатель в столь неурочный час.

Бормоча что-то себе под нос, ведя какую-то безголосую занудливую мелодию, Невьянов от казармы повернул к аппаратной. Апраксин покорно шел следом, в душе кляня судьбу, что послала ему нежданный «подарок».

— Дизелист у тебя молодой? — спросил Невьянов, разом обрывая свою неясную песню. Голос его не предвещал ничего хорошего; во всяком случае, Апраксин не уловил в нем веселых или ободряющих нот.

— Никак нет, — по-уставному выдавил Апраксин, заранее ожидая разноса. — Специалист. Механик второго класса.

— Ага, — согласился Невьянов мало что выражающим тоном, а когда их обоих — Невьянова и Апраксина — окутал горячий сумрак выложенной из кирпича аппаратной, подполковник спросил у солдата:

— Что ж ты дизель-то рвешь, сынок? Ведь тебя на «губу» надо за такое обращение, понимаешь…

Это обязательное невьяновское «понимаешь», произнесенное дважды или трижды, уже коробило Апраксина, резало слух, как прежде всегда резало манерное «кубыть», «надысь», «однако». Ничего не поделаешь, настраивал себя Апраксин, придется терпеть. И потому молчал, до ломоты стискивая зубы.

Такое состояние владело Апраксиным долго. И лишь в умывальной, когда Невьянов начал плескаться под тугой струей воды, широко расставив ноги, чтобы не забрызгать сапоги, Апраксин увидел под лопаткой подполковника глубокую треугольную вмятину, затянутую грубой бугристой кожей, словно оперировавший его хирург торопился и делал положенное ему дело наспех, без старания и любви.

— Плесни-ка, лейтенант, на спину, — оборвал его оцепенение голос Невьянова.

Лейтенант не сразу сообразил, что от него требуется.

— Краны тут низкие, никак, понимаешь, не подлезешь. Прежде-то на улице умывались, из ведра.

Апраксин направил струю на покатую спину подполковника, стараясь, чтобы ледяная вода не достигла ужасной вмятины. Однако струйки все равно набегали на рубец, должно быть, неприятно холодя.

— Ух, дьявол, хорошо!.. — Невьянов даже зарычал от удовольствия, закряхтел. — Да сливай, сливай, лейтенант, не бойся. Ах ты!

Как завороженный Апраксин смотрел на загадочную мету. Старался представить себе возможное происхождение этого шрама, но ничего героического или мало-мальски похожего на геройство в облике грузного подполковника не угадывалось, а спросить Невьянова прямо лейтенант постеснялся. «Мало ли, — думал Апраксин, — вдруг человеку неприятно, а я напомню…»

Свежий после мытья, гладко выбритый, Невьянов наконец принял обстоятельный доклад начальника заставы. В скудно обставленной канцелярии, лишенной даже малейших излишеств, какой-нибудь посторонней вещицы или пустякового сувенира, довольно прозаично звучали все эти цифровые данные, которые начальник заставы перечислял без запинки, а Невьянов все равно слушал Апраксина с удовольствием, будто внимая стихам.

Нравилось подполковнику, что по ходу рассказа Апраксин, не глядя на ряды переключателей, щелкал нужными тумблерами, и на электрифицированной схеме участка заставы попеременно обозначались крошечными лампочками то рубежи прикрытия, то линия границы, то изгибы дорог. По тому, как Невьянов дотошно интересовался деталями взаимодействия с фланговыми заставами, уточнял расположение постов технического наблюдения, наличие локаторов и приборов ночного видения, радиостанций и прочих средств, Апраксин понял, что не ошибся: техника техникой, а обеспечивать охрану границы, заниматься расстановкой людей, принимать решения, если изменится оперативная обстановка, в основном придется ему. Все верно. Невьянов здесь для контроля и руководства в исключительных ситуациях; хозяин же, истинный хозяин заставы, с кого в первую очередь спросят за порученный участок границы, — он, Апраксин. И надеяться, значит, надо только на самого себя.

Незаметно подошло время обеда, старшина уже приглашал к столу. Но от обеда, не объясняя причин, Невьянов отказался, попросил себе только заваренного кипятку и сахару. За чаем подполковник говорил с Апраксиным об отвлеченном, словно намеренно не хотел раньше времени касаться вопросов службы. Спросил между прочим о семье лейтенанта, но так мельком, необязательно, что Апраксин, нахмурясь, сказал, лишь бы длинно не распространяться: жена с дочерью уехали на Урал, к теще. Другие мысли занимали начальника заставы, и постороннему, не относящемуся к службе, места не было. Да и Невьянова, кажется, такой ответ удовлетворил. Не делая попытки продолжить разговор, он в задумчивости прихлебывал горячий чай и глядел, не мигая, в одну точку.

Старшина все маячил неподалеку от канцелярии с распахнутой дверью, где Невьянов пил чай, держался начеку, потому что по опыту знал: если начальство отказывается от еды, хорошего не жди, голодные — они непокладистые.

Апраксин метнул на старшину осуждающий взгляд: вместо того чтобы дефилировать перед дверью и угадывать настроение начальства, лучше бы ступеньку на крыльце заменил! И пулеулавливатель на месте заряжания оружия тоже давно следовало бы покрасить, а то вмятина от случайного выстрела уже поползла ржавчиной, портит безобразным пятном весь вид. И дизелист этот, как на грех, некстати припустил обороты на всю катушку, что только на него нашло…

— Лейтенант, можете пока идти, — вдруг разрешил Невьянов. — Меня пасти да опекать не надо. Я займусь документами. Позже поговорим. Ну и на границу выедем — само собой…

Ненадолго, но с явным облегчением оставив Невьянова одного, Апраксин поставил задачу и отдал приказ на охрану границы очередному наряду, идущему дозором на левый фланг. На обратном пути, перебирая в памяти подробности встречи и первых разговоров с Невьяновым, лейтенант резко выговорил дежурному, не обеспечившему должного порядка в комнате постовой одежды, дал необходимые указания старшине, явно истомившемуся в неведении, а потом, вернувшись к Невьянову, сам молча выслушал незначительные замечания подполковника по ведению документов, ознакомился с короткой записью проверяющего, не столько вникая в суть написанного, сколько удивляясь почерку немолодого уже офицера. Каллиграфия у Невьянова оказалась отменной.

— Ну, пошли знакомиться с заставой, — сказал Невьянов, отодвигая от себя стопку толстых служебных журналов в потрескавшемся коленкоре. — Посмотрим, где размещаются твои орлы.

Апраксин, томясь, сопровождал дотошного гостя по обоим этажам недавно выстроенной казармы, еще густо струившей непобедимый запах свежей краски. Но мало-помалу «экскурсия» завершилась, и Невьянов заметно подобрел…

Зашли в ленинскую комнату. По телевизору как раз передавали дневной выпуск новостей, и Невьянов сначала задержался на пороге, равнодушно косясь на изображение, а затем бочком-бочком протиснулся в просторное помещение, прочно устроился в кресле, буквально впился глазами в цветной экран. Показывали какой-то подмосковный тепличный комплекс, начиненный последними чудесами агротехники, где среди серебристых алюминиевых конструкций ловко, будто по воздуху, сновали юные феи в крахмальных высоких тюрбанах и белоснежных халатах. Появившиеся на экране зеленые огурцы вперемежку с крутобокими помидорами отбрасывали блики, словно игрушки на новогодней елке.

— А неплохо бы на заставе иметь теплицу, — вдруг высказался Невьянов, ни к кому, собственно, не обращаясь. — Для солдата, понимаешь, фрукт и овощ — ценная вещь…

Апраксин сдержанно помолчал, потому что не знал, каких слов ждал от него этот странный подполковник. Он уже намеревался отпроситься у Невьянова, поскольку пора было составлять план охраны границы на следующие сутки, но в этот момент, опережая Апраксина, в коридоре казармы ожил динамик. Резкие, точками, сигналы зуммера как бы выговаривали на тревожно высокой ноте: «В ружье! В ружье!..» Дежурный, будто отрабатывая за полученный от начальника заставы разгон, зычно скомандовал: