Осведомился как-то у заведующего: не проще ли им приходить к 13–00? К тому времени и места освободятся, и сидеть в томительном ожидании не потребуется. Ответ оказался прост до безобразия: здесь так заведено. Ну что ты будешь с этим делать?

То же касается выписки из стационара. Там, где мне приходилось работать раньше, она готовилась заранее. Если человек нуждался в больничном листе, он выписывался заранее. К 9-00 счастливый пациент получал на руки выписку и больничный лист. В больнице № 25 города Санкт-Петербурга по непонятным причинам бывшие пациенты получают на руки документы в таинственные 14–00. При том, что лечение они более не получают и сняты с пищевого довольствия. И таких неразрешимых загадок – тьма.

Огромные проблемы вызывают иностранцы. В основном это узбеки, таджики, киргизы. Гастарбайтеры с завидной регулярностью попадают на отделение. Только у меня в палатах их 40 %. Страховым медицинским полюсом эти граждане, видимо, из экономии средств, не обзаводятся. Нам они достаются либо с тяжелой сочетанной травмой, либо с серьезным заболеванием, требующим оперативного лечения.

По не известно чьему распоряжению мы можем их лечить бесплатно до трех дней. Дальше они либо платят деньги, либо их передают в поликлинику. А как выпишешь человека с распоротым животом? Естественно, лечим до победного конца, каждые три дня подписывая специальную карту у главного врача или его заместителей.

Привожу примерное расписание врача-хирурга 4-го отделения. Начало работы – 9-00. Пятиминутка у заведующего отделением. Отчет персонала с предыдущих суток.

9-20. Общая конференция всех хирургов в конференц-зале. Разбор «полетов» за истекшие сутки. По времени занимает около часа. Далее обход больных в реанимации и на отделении. Плановые операции.

14-00. Выписка больных и поступление плановых пациентов. Причем выписки должны уже быть готовы и напечатаны в двух экземплярах. Одна идет на руки, другая – в историю болезни. Когда успеть все оформить, еще и без ошибок, непонятно. Особенно если приходится выписывать много больных.

За выпиской следует работа с документацией. На ежедневную обработку одной только истории болезни уходит до 30 минут рабочего времени. А их у меня 20! Мы официально трудимся до 17–00. При этом еще необходимо осуществлять ежедневные перевязки как на отделении, так и в реанимации. Тоже отнимают до двух часов.

Многочисленные консультации, как правило, бестолковые, от прикрепленных отделений. Прибавить сюда ежедневную беготню и простаивания в очередях по часу, а то и два, чтоб только поставить пару подписей для продления больничных листов работающим гражданам, которые лечятся больше 15 дней, плюс каждые три дня листки гастарбайтерам. Посчитали? Ну как? При таком раскладе в сутках должно быть не 24, а 48 часов. Я не стал останавливаться на разного рода мелочевках, таких, как определение группы крови, промывание желудков, установка мочевых катетеров, составление протоколов операции и листов назначений, переговоры с врачами других специальностей о проведении исследований и консультаций.

Да, необходимо выделить время для беседы с пациентами и их многочисленными родственниками. Многие врачи домой уходят в 21–00 или 22–00. При том, что оплачивают их труд только до 17–00.

Я показал распорядок обычного дня врача-хирурга. А у нас через день приключается аврал, потому как наступает ввозной день.

Большую помощь нам, практическим врачам, оказывают интерны и ординаторы. Пишут выписки, оформляют истории болезни и т. п. Хотя, по сути, это не их работа. Они пришли к нам учиться мастерству хирурга, а не ставить катетеры и таскать больных по больнице на носилках-каталках. Их задача – научиться оперировать и выхаживать больных. Бумажная рутина важна, но это после. Во главе угла должна стоять работа в операционных, а не вечная писанина.

Многим из них в скором времени предстоит самостоятельная работа в небольших лечебных учреждениях, где им самим надо будет оперировать больных и лечить после операций. Как они смогут это сделать на «отлично» практически? Если все два года ординатуры были на побегушках, писали выписки, в лучшем случае стояли третьим ассистентом, макая в рану салфетку и оттягивая ее крючком?

Вспоминаю чудака по имени Иван, пришедшего на наше отделение для прохождения ординатуры. Он учился на торакального хирурга в другой больнице. Готовился для работы в туберкулезном отделении, где в основном присутствует плановая хирургия. Иван решил для себя, что должен непременно овладеть и экстренной хирургией. Договорился с Трехлебом и попытался влиться в наши ряды.

К формированию себя как экстренного хирурга он подошел основательно. Пришел на отделение, сгибаясь под тяжестью медицинской литературы. Вес всевозможных атласов, монографий и справочников был никак не меньше пуда.

– Вот у меня список! – объявил счастливый Иван, доставая из портфеля исписанный мелким почерком белый лист.

– Что это? – поинтересовался я.

– Список того, что я запланировал сделать на вашем отделении.

– Зачитай.

– Хорошо, – скромно произнес Иван и начал перечислять то, что, по его мнению, он мог бы прооперировать, обучаясь у нас. – Тридцать, можно и 20 аппендицитов, убрать 10 желчных пузырей и 10 или 7 резекций желудка, – закончил он через десять минут свое выступление.

– Парень, у тебя все нормально с головой? – поинтересовался у Ивана ординатор второго года обучения Лев.

– А что такое? – не понял новичок.

– Да ничего особенного, если не считать того, что я уже второй год тут. Заканчиваю через три месяца ординатуру и только два аппендицита прооперировал. Какие желчные пузыри? Какие резекции желудка? Кто тебе даст? Кто доверит?

– У тебя нет подхода к людям! – самодовольно заявил Иван. – Мне дадут! Вот увидите!

Последующие три дня я видел Ивана, катающего по коридору каталки с больными, ставящим мочевые катетеры и перетаскивающим от сестры-хозяйки тюки с грязным бельем. Вскоре он пропал. Лишь гора научной литературы, аккуратно сложенная на столе в дежурке, напоминала нам о юном энтузиасте от хирургии. Через месяц исчезла и покрывшаяся слоем пыли литература.

Ребят было по-человечески откровенно жалко, но если бы не их помощь, то пришлось бы жить на отделении. Хотя у нас и существовало строгое табу – ничего не давать оперировать обучающимся, – я его не раз нарушал. Особо смышленым ординаторам при отсутствии в операционной Трехлеба разрешал выполнить самостоятельно какой-нибудь из этапов операции, а то и полностью доверял осуществить вмешательство целиком.

Ординаторы и интерны платили мне тем же. Любили дежурить со мной, старались оказать посильную помощь. Хотя их особенно об этом и не просил, как иные доктора, стараясь выполнять всю работу самому. Встречаются молодые доктора, которые сами толком ничего не умеют, только со школьной скамьи. А как попадается ему какой ординатор, начинает над ним куражиться, упиваясь собственным превосходством. Я неизменно, если видел, пресекал подобные безобразные действия.

В любом случае в день необходимо выходить большему количеству хирургов. Уповать на ординаторов и интернов неправильно. У них другие задачи, да и не всегда они под рукой. В выходные и праздничные дни добровольные помощники себя не утруждают, летом уходят в отпуск. Также требуется время, чтобы объяснить им, что к чему. Невозможно доверить, например, написание выписки человеку, если он только пришел в клинику. Такого напишут!

У врача много обязанностей и мало прав. Со студенческой скамьи нас приручают, что больной всегда прав.

– Доктор, а что мне назначили? – въедливо требует разъяснить свое лечение пациент с язвенной болезнью, осложнившейся желудочно-кишечным кровотечением.

– Дмитрий Андреевич, – шепчет мне на ухо сопровождающий меня на обходе интерн Андрей, – этот гад уже всех достал! Ему Алексей Павлович, что до вас эту палату курировал, по полчаса в день обстоятельно рассказывал, чем его лечат. Каждый день! Представляете? К Трехлебу уж раз пять за неделю, что здесь находится, успел сбегать. Похоже, ваш черед!