– А вы, Семен Григорьевич, не знаете, чем вас лечат? – неподдельно изумляюсь я.

– Нет! – артистично разводит руками старый плут. – Мне за неделю толком так никто ничего и не объяснил.

– А что это у вас за ворох бумажек на тумбочке? Часом, не аннотации к лекарственным препаратам, которые вы получаете?

– Ах, это? Да да! И забыл совсем. Я у сестричек взял, что-бы узнать, чем меня тут травят.

– Травят? Или дают лекарство?

– Ну какая разница! – ни капли не смутился бывалый скандалист.

– Огромная! Я подозреваю, что вы прекрасно осведомлены, чем и как вас лечат. У вас солидный стаж язвенника – больше 10 лет. Я изучил вашу историю болезни. Вы только в этом году третий раз попадаете в больницу. А все отчего?

– Почему?

– Потому что вы не соблюдаете предписанные рекомендации.

– Не может быть! Я все делаю! Это вы плохо лечите! Вы мне назначили омепразол, а у него много побочных эффектов.

– Так, значит, вы знаете, чем вас лечат?

– Да, знаю! – не выдержал Семен Григорьевич. – И считаю, что вы меня неправильно лечите!

– Вас, уважаемый, уже давным-давно надо оперировать! Болезнь зашла в такую стадию, что только операция может реально вам помочь! Вы же категорически от нее отказываетесь!

– Конечно, да! Чтоб вы меня зарезали!

– Давно пора! – снова шепчет мне на ухо Андрей. – Как он всех достал! Теперь за вас примется!

– Мы оперируем, а не режем, Семен Григорьевич, и вас может спасти только операция! – продолжаю разговор, несмотря на едкие замечания интерна.

– Ну, заоперируете! Невелика разница! Лечите так! Вот как вы меня будите лечить без операции? Объясните мне, как? Как вы назначаете мне кучу препаратов, у которых масса побочных эффектов?

– У любого препарата есть побочные действия! – не выдержав, вставляется в разговор интерн.

– А вы мне подберите такие, чтоб без них! Вот вы, Дмитрий Андреевич, расскажите мне подробно, как вы собираетесь меня дальше лечить? Я – больной! Вы – врач! Вы знаете, что больной всегда прав?

– Разумеется, Семен Григорьевич! – соглашаюсь я.

– Ну, гад, снова издеваться начал! – шипит интерн. – Ох, не завидую вам, Дмитрий Андреевич!

– Прежде чем лечить, я должен осмотреть вас и тщательней ознакомиться с историей болезни. Андрей, принеси историю болезни Семена Григорьевича, она в ординаторской.

– Осматривайте! – дает добро пациент и укладывается на кровать животом кверху. – Только я хочу знать про свое лечение все, вплоть до малейших деталей! Учтите это!

– Одевайтесь! – командую больному и молча мою руки.

– Ну, что скажете, доктор? – интересуется прохиндей в предвкушении поглумиться над очередным докторишкой.

– Ну, как я и предполагал… – делаю многозначительную паузу, листая историю болезни.

– Что? – не выдерживает мой оппонент.

– Вы категорически отказываетесь от оперативного лечения и готовы подписать письменный отказ?

– Хоть сейчас! Чем вы станете меня лечить?

– Ничем! – спокойно отвечаю я, глядя Семену Григорьевичу прямо в его хитрые глаза.

– То есть как это ничем?! – кричит плут. – Я на вас управу найду!

– Ищите, только когда будете выходить из отделения, обратите внимание на вывеску. Если не ошибаюсь, там написано «Хирургия».

– Как вы смеете? Я – больной человек! – разошелся Семен Григорьевич. – Сейчас же пойду к вашему заведующему!

– Прекратите кричать! – ровным голосом охладил я истерику. – Анализы у вас пришли в норму, на последней гастроскопии данных за рецидив кровотечения нет. От оперативного лечения вы отказываетесь! С какой стати вы должны занимать койку в хирургическом отделении, если у нас больные после операций лежат на непрофильных отделениях? Человек после удаления желчного пузыря лежит на кардиологии, потому что у нас нет мест. Андрей, готовь выписку.

– Какую выписку?! – снова взвился бузотер. – Я болен! Меня нужно лечить!

– Мы вам в помощи не отказываем! Выписываем под наблюдение гастроэнтеролога в поликлинике!

– Знаю я их! Там в очереди загнешься, пока попадешь в кабинет! Лечите здесь!

Со скандалом, но Семена Григорьевича выписали на амбулаторное лечение в тот же день. Больше он к нам не обращался. По крайней мере, мне в поле зрения не попадал.

Тяжело помогать больным, которые этого не хотят. Встречаются и вовсе уникальные личности, такие, как Циркуль – человек, не желавший облегчить свою участь из-за лагерных понятий и традиций. Он особняком стоит от остальных пациентов и требует к своей персоне отдельного разговора.

– Мужчина! Вы слышите меня? Как ваше имя? – казенным голосом спросила молоденькая медсестра у лежащего на носилках человека с закрытыми глазами и вздутым животом, только что доставленного «Скорой помощью» в приемный покой городской больницы.

– Циркуль! – превозмогая боль, с трудом выдавил из себя несчастный, не открывая глаз.

– Что это за такое странное имя? – удивилась девушка, привычным движением поправляя выбившуюся из-под накрахмаленного синего колпака прядь льняных волос.

– А что, не нравится? – скривился тот, чуть приоткрыв угасающие на землистом лице влажные глаза.

– Так, гражданин, вы это бросьте! Здесь вам не тюрьма и не зона! – вспыхнула медсестра. – Извольте нормально отвечать, когда спрашивают, вы все же в больнице находитесь.

– Ничего не понимаю, – растянул собеседник в беззлобной улыбке синюшные губы, сверкнув при этом зубами из желтого металла с въевшимся в них чифирем. – Володя Ульянов, пожалуйста, всем известен как Ленин, Иося Джугашвили – как Сталин, Серега Костриков – как Киров, а я чем хуже? Так же все по тюрьмам да по ссылкам кочую еще поболе, чем сии персонажи.

– Паспорт у вас есть? – теряя терпение, осведомилась сотрудница приемного покоя, поигрывая желваками на пунцовых щеках.

– Еще не получил, два дня как от «хозяина», – ухмыльнулся бывший зек. – Только справка об освобождении имеется на руках у сестренки, она где-то здесь, со мной ехала в «Скорой».

– Товарищи, кто приехал с этим мужчиной? – закричала медсестра, повернувшись к людям, серой массой толпившихся у входа.

– Я! Я с ним! – подала голос молодая, раньше времени увядшая от непосильной работы и тяжелой жизни женщина, отделяясь от толпы. – Вот его документ! – и протянула вчетверо сложенный лист белой, слегка заляпанной бумаги.

– Наталья, в чем дело? Почему до сих пор не оформляете больного? – строго поинтересовался у медсестры подошедший к ним средних лет уставший хирург.

– Владимир Иванович, да вот больной дурака валяет, не хочет свое настоящее имя говорить, на кого историю болезни заводить?

– Вы в розыске? – без предисловий поинтересовался доктор.

– Да что вы! Он только освободился из колонии, у него и справка имеется! – затарахтела, словно квочка, сестра Циркуля, размахивая бумагой.

– Проничев Владимир Николаевич, – вслух прочитал хирург и внимательно посмотрел на дядьку, – тезка, значит. Так, что за проблема?

– Никаких проблем, начальник. Тридцать пять лет из пятидесяти Циркулем кличут, отвык уж.

– Володя, хватит дурака-то валять! – набросилась на Проничева сестра. – Люди тебе помочь хотят, а ты все гонор свой дурацкий показываешь! Ох, прости господи! Все по тюрьмам да по зонам!

– Как Ленин! – снова растянул в мрачной улыбке свои полумертвые губы уголовник.

– Что беспокоит? – перешел к делу Владимир Иванович.

– Живот болит, рвет часто, – выдавил из себя Проничев.

– А что случилось, когда заболел?

– Недавно съел что-то, видать.

– Не слушайте его, доктор, – затараторила родственница. – Малолетки его какие-то избили, по животу пинали, когда он от вокзала до дому шел. Дал бы телеграмму – мы бы встретили, а он сам поехал!

– Нюра, что ты несешь! – превозмогая боль, приподнялся на локтях Циркуль и с укором посмотрел на сестру. – Говорю, съел чего-то!

– Ох, Вовка, Вовка! – покачала головой Нюра. – Шестой десяток ужо идет, а все свои тюремные замашки никак не оставишь. Владимир Иванович, он все по порядкам зоновским живет! А у них, видите ли, западло считается закладывать. Нельзя говорить, кто его побил, сам должен разобраться! Всю свою жизнь из-за этих понятий и разборок под откос пустил.