Сердечные приветы от нас с Верой тебе и Елене.

В.

Дорогой Володя,

твое письмо дошло до меня только что. Последнее время часто о тебе думал — пытался представить тебя в Германии. Елена вернулась в Уэллфлит: уезжая, мы оставили Элен^{268} у друзей, и ее надо было забрать. Билет на пароход заказан на 2 октября, но уеду, возможно, раньше. Будешь в Нью-Йорке — зайди в Принстонский клуб: я там бываю.

Веду тихую, размеренную одинокую жизнь в этом превосходном отеле; вечерами хожу слушать превосходную оперу и пытаюсь дочитать «Die Leiden des Jungen Werthers»[208] — читать его я начал еще в 1933 году и так до сих пор и не закончил. Страшно подумать, что из-за этой книги столько молодых людей по всей Европе сводили счеты с жизнью.

Вчера вечером видел Николая — он был здесь проездом в Зальцбург, где, как всегда, налаживает культурные связи. Несколько раз мы видели его в Париже и побывали в его потрясающем загородном доме. Великолепные сад и огород, чудесный маленький синеглазый мальчик и не слишком хорошенькая, но молодая, синеглазая и прекрасно образованная жена. Его теща живет в одиночестве (тесть недавно умер) в огромном château[209] со средневековыми башнями и поросшим илом рвом. У Николая с женой дом поменьше, поблизости от тещиного замка. Николай любит водить по замку гостей, развлекая их, как он сам говорит, типичными прибаутками экскурсовода. Никогда не видел его таким безмятежным и счастливым. Иван, его сын от первой жены, женится на дочери крупного французского дипломата. И все же не могу отделаться от ощущения, что ему (Николаю) эта жизнь может вдруг до смерти надоесть и захочется все бросить. В настоящий момент он сочиняет оперу про Распутина по либретто Стивена Спендера.^{269} Он, безусловно, добивается поразительного драматизма, музыка же оставляет желать лучшего.

Есть у Николая забавная история про то, как в нашем посольстве его приняли за автора «Лолиты» и позвонили, чтобы выяснить, где можно достать двадцать экземпляров книги. Она, кстати, стоит на витрине нескольких магазинов на улице Риволи.

Зная, что я интересуюсь Жене, Николай попытался через своих соседей устроить мне с ним встречу, однако Жене, якобы, сказал: «Un Américain? Est-ce qu'il y a de l'argent pour me donner? Est ce qu'il tape?».[210] Когда ему ответили, что я едва ли собираюсь ссудить его деньгами, он тут же потерял ко мне всякий интерес. Последнее время он вошел в моду, «Галлимар», изъяв откровенно неприличные места, выпустил его сочинения, которые разошлись десятитысячным тиражом. Теперь Жене стал своего рода национальным достоянием, и, когда Кокто принимали в Академию, Жене посадили рядом с бельгийской королевой. Прошлым летом я прочел еще две его книги — они лучше той, что я давал читать тебе. Думаю, тебе имеет смысл в них заглянуть. Он и в самом деле замечательный писатель — когда садится на своего конька.[211]

В следующем году ранней весной еду в Талкотвилл и планирую побывать у тебя в Итаке. Надеюсь, впрочем, что нам удастся увидеться и раньше.

Рекомендую тебе также роман Энгуса Уилсона «Англосаксонские позы». В Париже мы видели «En Attendant Godot».[212] Пьеса оказалась замечательной, хотя, когда я читал ее, особого впечатления она на меня не произвела. В Германии сходят с ума от пьесы Томаса Вулфа,^{270} чьи романы я так и не сумел одолеть. Написал ее Вулф в начале 20-х годов, но она никогда не издавалась и не ставилась; переводчик этой пьесы пригласил меня на премьеру.

Вот видишь, я держу тебя в курсе литературных новостей Старого Света.

Привет Вере.

Всегда твой

ЭУ.

Дорогой Володя,

читаю переписку Мериме и Тургенева («Une Amitié Littéraire», Hachette,[213] 1952). Оказывается, что ты ошибался, посчитав, что Мериме не знал русского языка и за него будто бы переводила какая-то дама. На протяжении более десяти лет его обучал русскому языку Тургенев. Мериме сам перевел несколько тургеневских рассказов, а переводы остальных проверял. Словари, которыми он пользовался, никуда не годились, и ему постоянно приходилось прибегать к помощи Тургенева. В этих письмах проявляются его слабые места, но во Франции он был в этой области первопроходцем, что, несомненно, делает ему честь. Книга показалась мне очень интересной, и, по-моему, тебе стоит в нее заглянуть. Любопытно отношение Мериме к Пушкину. В определенном смысле он дает ему высокую оценку, однако оговаривается, что судить о поэзии не берется. Более всего восхищает его в Пушкине côté Mérimée.[214] Я и забыл, какой ханжеской и викторианской была Вторая империя. Редактор «Ревю де Де Монд» постоянно приглаживает Тургенева, да и Мериме высказывается против жестокости рассказов Тургенева.

Мне удалось поменять билет, я отплыл предыдущим пароходом и прибываю раньше, чем рассчитывал; сегодня причаливаем, и в конце недели буду в Уэллфлите.

Всегда твой

ЭУ.

Дорогой Кролик,

с удовольствием прочел твое письмо про Мериме. Да, обязательно посмотрю эту книгу.

Жаль, что не застал тебя в Нью-Йорке, где мы пробыли несколько дней на прошлой неделе. Позвонил в Принстонский клуб — и медленно, как в кино, положил трубку.

Совещался с Эпстайном, Дюпи^{271} и Ласком о том, какую часть (или части) «Лолиты» опубликовать в «Энкор»; эта публикация должна занять четвертую часть номера. Пишу тебе, сидя на экзамене по Слову [«Слову о полку Игореве». — А. Л.].

Вера (она тоже принимает экзамен) шлет вместе со мной Елене и тебе самый нежный привет.

В.

Осточертело преподавание — попусту трачу слишком много времени.

Дорогой Кролик,

только сейчас благодарю тебя за твою книгу^{272} — хотелось сначала ее прочесть, но все время что-то отвлекало. Теперь мы оба ее прочли и хотим выразить сердечную благодарность за твою прелестную дарственную надпись.

В книге есть очаровательные, первоклассные вещи, например, про твоего отца и первый из двух очерков про евреев, но вот твоя концепция русской истории, меня, как всегда, не может не расстраивать. Она неверна от начала до конца, ибо основывается на приевшейся большевистской пропаганде, которую ты впитал в юности. Не могу взять в толк, как это у тебя, тонкого ценителя русских писателей XIX века, обширные литературные познания сочетаются с полнейшим незнанием obshchestvennogo dvizhenia, которое началось еще при Александре I, давало о себе знать (несмотря на абсолютизм) на протяжении всего столетия и с пропагандистскими целями намеренно принижалось ленинцами и троцкистами.

Мне также кажется, что некоторые твои зоологические и биологические воззрения научно не обоснованы.