Грохот барабана, призывавшего старейшин, испугал народ. Сильнее забились сердца женщин. Застыли в тревоге мужчины. Только дети ничего не понимали и улыбались матерям, дрожавшим от страха. Люди знали, что теперь вождь уже не сможет повелевать народом, как прежде. Теперь самые мудрые старейшины, долгая жизнь которых сделала их опытными, станут повелителями племени. А люди знали, что старики жестоки, что они всегда требуют жертв во имя богов и древних законов племени.

Одна за другой женщины исчезали во мраке ночи. Они бежали в святилища и, распростершись в этих убогих храмах, молили богов защитить народ, уже и так жестоко наказанный. Они молились и плакали, потому что слезы и молитва — это опора слабых. Страх привел их в эти святилища, униженных и безвольных, возлагающих надежды на добрых духов, которые должны были побороть злых. От борьбы могучих духов зависела сейчас ничтожная судьба людей.

…И они ждали. Но несчастные сами не знали, чего ждут. Они знали только, что должно произойти что-то необычайное. Об этом говорил им грозный голос барабана.

Когда женщины вернулись домой, старики уже собрались в шоте, расположившись на корточках вокруг костра. Двери хижин закрылись. Люди лежали ничком, закрыв глаза и заткнув уши руками.

А в это время в шоте самый старший из всех старейшин заговорил. В голосе его звучала тревога:

— Наша земля погибла. Наши женщины никогда больше не родят хороших сыновей. Люди, тот, кто останется здесь, обречен на смерть!

Старик замолк и устремил невидящий взгляд на огонь.

Но после долгого молчания другой старик сказал:

— Священные мулембы еще не умерли. — И он оглядел всех, сидевших вокруг костра. Никто не поднимал глаз. Тяжелое молчание нависло над людьми! — Может быть, мы можем остаться… — добавил тихо старик.

— Что?.. — спросил самый старший.

— Но мулембы не умерли… — прошептал второй.

И тогда все поняли, что он хотел сказать, потому что думали о том же самом. Но никто не решался вслух высказать свою мысль. Священные деревья, мулембы, не умерли, значит, еще не все было потеряно. Значит, земля еще не превратилась в пустыню. Ее соки питали не только корни священных мулемб, но и возделанные поля, которые оставались тоже зелеными. Несчастье не коснулось земли. Оно коснулось только людей. Кара богов обрушилась только на них.

Так думали в молчании люди, которые были властителями судьбы племени, жестокими представителями богов на земле.

И тогда, не говоря ни слова, старики поднялись и пошли к вождю, укрывшемуся в своей хижине, больному и несчастному.

Как смертный приговор, известие о последнем решении вождя облетело селение. Мваунгве желал принести в жертву богам человеческую жизнь, чтобы умилостивить их, погасить гнев.

И народ возмутился его решением. Никто не хотел для спасения вождя осудить на смерть даже самого ничтожного раба.

«Пусть он сам, — ворчали люди, — уходит из селения, отправляется в лес и приносит себя в жертву богам». А некоторые, издеваясь, предлагали, чтобы вождь пошел просить помощи у киоков, у злейших врагов лунда, если уж он так недоволен своим народом, что способен пожертвовать богам человека, не сделавшего ничего дурного…

Люди говорили все это, потому что были полны страха. Самые трусливые потихоньку ругали вожди, который сидел в своей хижине, окруженный женами, и слушал советы лекаря.

Люди толпились возле хижин и шоты, заглушая страх проклятиями, как вдруг появился, злобно крича, главным жрец муканды, мукише Калелуа, самый жестокий, самый неумолимый из всех жрецов.

В одно мгновение люди разбежались в ужасе, зная, что Калелуа появляется в селениях только во время больших несчастий. Посередине селения мукинге громко взывал к народу, требуя человеческой жертвы, которой ждали боги. Свирепый старик исчез так же неожиданно, как и появился. И люди снова вышли из хижин.

— Они хотят пить нашу кровь и кровь наших детей! — проворчала старуха, которую все считали безумной. Она прокричала еще что-то непонятное, простирая руки в небо и закатив глаза.

— Замолчи, колдунья! — крикнул ей молодой охотник, который, забыв о своей храбрости, дрожал сегодня от страха, как маленький ребенок дрожит перед именем Шиталелы, этого вечного пугала детей лунда и киоков.

И люди усмехались, увидав известного храбреца, объятого страхом, и гнев их на мгновение развеялся. Один из мужчин, всегда уважавший вождя, обратился к окружающим:

— Калелуа требует жертвы. И мы ничего не можем поделать, люди. Он знает лучше нас, чего хотят боги. Мы ничего не можем поделать. Наступил час нашего великого несчастья.

— Да, да, наступил час! — повторили люди.

В небо взвились высокие языки пламени разложенных вокруг площадки костров, защищая шоту от резкого ветра, который дул с берегов реки, вьющейся недалеко от селения.

Вокруг шоты в молчании собрался народ. А внутри нее, в кругу костров, сидели вождь, его советники и старейшины.

Наступил торжественный час, когда собралось все селение. Судьба людей была предначертана, и никто не мог ее изменить, потому что она была сильнее человеческих желаний.

Время от времени ветер подхватывал языки пламени, раздувал их, и голос его раздавался над селением, угрожающий и злобный. Люди сидели на корточках, плотно прижавшись друг к другу, чтобы защититься от холода и страха.

Внутри шоты самый старший из всех старейшин говорил, то и дело глубоко вздыхая, так тихо и медленно, что даже те, кто был рядом с ним, плохо разбирали слова.

Но люди, собравшиеся в шоте и вокруг нее, знали: старец говорит о древних и жестоких законах племени, которые нельзя изменить. И внутренняя дрожь, более сильная, чем дрожь от холода, заставляла трепетать сжавшиеся тела.

Глаза несчастных людей устремлялись в небо, но встречали там только глубокий мрак. Они не хотели смотреть на землю, где какой-то старый безумец, чтобы успокоить гнев оскорбленных богов, забывая о страдании братьев, требовал крови одного из них, крови, которой всегда упивались великие властители земли и неба.

В это мгновение огромная сверкающая звезда промчалась по черному небу. И люди, все как один, вскрикнули от ужаса. Они знали, что звезда, которую раньше никто не видел, пролетевшая вот так по черной раввине неба неведомо откуда и куда, является посланницей несчастья.

И люди зажмурили глаза, зажали руками рты, кусая губы, чтобы не закричать от ужаса.

Мваунгве, выходя из шоты, чтобы говорить с народом, увидал падающую звезду и не смог выговорить ни слова. Он стоял, оцепенев от ужаса, с открытым ртом и вытаращенными глазами. Слышался только свист ветра. Но вот завыли собаки. И люди еще теснее прижались друг к другу, крепко сцепив руки и прерывисто дыша.

А внутри хижин плакали испуганные дети, прижавшись к матерям.

И вдруг душераздирающий вопль раздался в глубине селения. На освещенную кострами площадку около шоты из мрака выбежала женщина, совершенно обнаженная. Вытянув руки вперед, она бросилась прямо к кострам, как будто собираясь кинуться в огонь.

— Я видела Замби! Я видела! Я видела! — кричала она и бежала по кругу, вдоль костров, озаренная красным светом.

Вождь Мваунгве сначала не узнал женщину, которая, простирая вперед руки, кричала, что видела бога Замби. Потому что она то появлялась, освещаемая языками пламени, то исчезала, сливаясь с мраком.

Никто не шевелился, будто страх всех пригвоздил к земле.

Но вот люди увидали, что сейчас женщина упадет в костер.

— Схватите ее! Схватите! — закричал вождь, бросаясь к женщине. Но ноги его не могли выдержать такого усилия, колени подогнулись, и он упал. Упершись ладонями в землю, он тщетно пытался ползти дальше на коленях, раздирая их о твердую землю. Устремив глаза на огонь, он продолжал взывать к людям: «Схватите ее! Схватите ее!»

Два человека бросились к вождю. Согнувшись и опираясь на людей, пришедших ему на помощь, он пытался поймать женщину. Но дважды ее тело, извиваясь, как змея, выскальзывало у него из рук.