Утром меня разбудил Витя, дал свой ключ от комнаты и сказал, что не настаивает на моем немедленном уходе и чтобы я завтракал, пока оладьи горячие. Лена крутилась перед зеркалом, занимаясь собой, и было в ней что-то неуловимое от Юли. Ушли супруги вместе: Витя — в Политехнический институт — он студент пятого курса — а Лена в школу, она первый год преподает физику шестиклассникам.
Я наметил план действий. Прежде всего необходимо было получить этот дурацкий паспорт и устроиться в общежитие. Нужно вернуть мои старые вещички и раздобыть деньги — стыдно быть нахлебником молодых супругов, они о каких-то талонах говорили на продукты. Мебель моя была не важной, поэтому решил не портить из-за нее нервы. А вот мопед надо будет обязательно вызволить — весна, скоро лето.
Не буду рассказывать о своих похождениях и казусных ситуациях, умолчу и о твердолобости чиновников — долгий рассказ — скажу лишь, что паспорт получил, на работу в Горгаз с вопиющим нарушением «без прописки» приняли. А мопед замылили, обещали компенсацию выплатить. Побывал и в клубе любителей фантастики. Уж на что там любители пофантазировать, но и им я не стал говорить правду. Народ там ершистый и въедливый, на смех поднимут, прохода не дадут.
Общежитие обещали не раньше, чем через месяц, и пока я квартировал и Сивковых — подружился с ними. А однажды вечером к нам нагрянули гости: хирург, делавший мне операцию и медсестра, свидетельница моего исчезновения из постели.
— Не верю своим глазам, но это действительно вы! — воскликнул хирург. — Рассказывайте, где и кто вас вылечил?
— Да как-то само собой выздоровел, уж очень не хотелось умирать.
— Небывалый случай в мировой медицине! Уникальный! Убедительно прошу вас прийти завтра ко мне в боль… нет, едемте прямо сейчас.
Взгляд его был умоляющим, профессиональное любопытство съест его. Я согласился. Витя вызвался поехать с нами. В больнице меня обследовали, сделали снимки.
— Не может быть, — растерянно говорил хирург. — Я вот этими собственными руками сделал вам резекцию желудка и наложил на его культю анастомозу. Где они? Совершенно здоровый, я бы сказал, новейший желудок. Подковы может переваривать. Не верю! Что?
— Что что? Ничего. Новый желудок вырос, ведь возможности организма безграничны.
— И насколько я помню, — сказала медсестра, — у вас были редкие зубы. А сейчас они один к одному и такие белые.
— Тоже новые выросли, тоже уникальный случай. Больше мне нечего сказать. До свидания!
С медиками я решил не связываться: начнут до всего докапываться, дело дойдет до психиатра, а там и до психички недалеко.
В тот же вечер, пошептавшись с Леной, Витя как-то по — особому посмотрел на меня:
— Саня, мы верим в твое путешествие во времени.
— Да, — улыбнулась Лена, — у нас почти нет сомнений в этом.
— Дорогие вы мои! — голос мой дрогнул, и я с трудом удержал слезы. — Если б вы знали, как я рад, будто единомышленников нашел.
Витя признался, что заинтересованные моим внезапным появлением, они с Леной развили деятельность. Искали мою одежду, которую я мог спрятать, встречались с очевидцами моего исчезновения и убедились, что умирающий и без сил, я исчез прямо из постели и отсутствовал два с лишним года. Витя обследовал все возможности проникновения в закрытую изнутри квартиру и пришел к выводу, что попасть в нее невозможно. И Нина Ивановна подтвердила, что она непременно бы услышала, как я входил с улицы, потому что входная дверь в коридор долго и протяжно скрипит. И, наконец, эта встреча с хирургом и медсестрой, которую они сами устроили, обновленный желудок и выросшие зубы, и мои рассказы о будущем, как заметила Лена, несмотря на их фантастичность, выглядели правдиво, так искренне и убежденно может говорить только человек, бывший сам участником событий.
— Живи у нас сколько хочешь, — сказал Витя и посмотрел на Лену. — Я правильно мыслю?
— Правильно. Может, хоть Саша повлияет на тебя, вечно твои брюки где попало комком валяются. И босиком что б больше не ходил. Ты слышишь меня? В-Витя!
— Слышу, заинька.
Я засмеялся, Лена ежедневно твердит Вите про скомканные брюки и ходьбу босиком. Витя соглашается, морщит нос и продолжает свое.
— О твоем путешествии должны знать ВСЕ! — решительно сказал Витя.
— Каким образом? Как?
— Да, как? Трудно в это поверить. Сколько у нас закостенелых, но высокого мнения о себе людей. Начнут свою желчь выпускать.
— Если бы книгу написать, — предложила Лена.
Это была мысль.
Я узнал по справочнику номер телефона единственного в городе писателя-фантаста, позвонил ему и договорился о встрече. Это был уже в возрасте, полный, невысокий человечек с вкрадчивой улыбкой на морщинистом лице. Он почтительно провел меня в комнату, усадил в жесткое кресло перед журнальным столиком и сел напротив.
— Муки творчества?
— Не совсем. Вы верите в будущее науки, в невероятные сказочные открытия, как, например, манипулирование пространством и временем?
— Безусловно верю. Уверен, что пространство можно завязать узлом, а время сжать так, что из него брызги полетят.
— Очень хорошо! Тогда поверьте мне: я жил два года в двадцать пятом веке и снова вернулся в свой век.
Фантаст с любопытством оглядел меня, усмехнулся:
— Занятно. Вы же сами понимаете, что в это ни один здравомыслящий человек не поверит. Вы сочиняете фантастику?
— Это быль, только доказать не могу. Хотите расскажу о науке будущего?
— А что, валяйте.
Я долго рассказывал о фантастическом манипулировании различными пространствами с помощью Поты-Попы, об энергии вакуума, о планкеонах и флуктонной пушке, хроноходе, хроноскопе и антивремени, проблеме создания на Земле расы маленьких человечков и, конечно, о погибшей планете Глюссии, о Сьинге и контакте с глюссиянам. Фантаст слушал с интересом, иногда покачивал головой, позмыкивал, причмокивал и даже поддакивал.
— Смело! — проговорил он. — Сочинять и фантазировать вы умеете. Дело стало за пером, а? Давайте! Авторитетно вам говорю.
— Не специалист. Отдаю это вам. Сделайте повесть или роман. Какие будут вопросы, я всегда к вашим услугам, всегда проконсультирую.
— Бесполезно! — махнул рукой фантаст и поведал мне о трудностях издания своей единственной книги, сколько было нервотрепки, волокиты и бесчисленных отсрочек. Посетовал, что фантастики не хватает, ее любят, ищут, но издатели с бессмысленным упрямством издавать не хотят. А классическая фраза-отговорка «ввиду загруженности портфеля издательства» ему уже во сне снится. Облегчив душу, фантаст показал папки с рукописями.
— Они не превратятся в книги, разве что после моей смерти. У нас это умеют. В союз уже стыдно ходить, в издательстве противно напоминать о себе. А вы не смотрите на меня, дерзайте, пишите. Не думайте, что кто-то будет читать и специально выискивать недостатки. Пишите как бы для себя, пишите так, как рассказывали, — замечательно должно получиться. А потом отдайте в союз, может, будете удачливее меня. Дай-то бог!
А что, если попробовать? Мне даже будет интересно вспоминать. За работу! А там уж как пойдет. Не выйдет книга, что ж, дети и внуки мои будут читать рукопись. А выйдет — прекрасно, хвала тому пока неизвестному издателю. Я не боюсь большой аудитории. Пусть люди имеют хоть самую малость представления о жизни в будущем и знают, что возможности человека беспредельны, что нет конца познаниям. Может, попадется книга и ученому, даже маститому, который прочитает последнюю страницу, если, конечно, доберется до нее, и усмехнется: «Наворотил!». Можно с уверенностью сказать, что он и мысли не допустит о правдивости прочитанного, он вовсеуслышание заявит, что многие явления, процессы и проекты в принципе неосуществимы, а кое-где и явной антинаучностью попахивает. Что ж, отчасти он будет прав, потому что судит об этом, исходя из развития науки своего времени, основываясь на последних представлениях о физике вакуума, о пространстве и времени. У него — твердо устоявшиеся концепции, разрушить которые могут только знания добытые колоссальным трудом последующих поколений. Меня методично и аргументировано, ссылаясь на незыблемость мировых констант, могут разгромить в пух и прах, забывая, что аргументы эти справедливы лишь на данном этапе познания мира. Я же со своим скудным умишком не сумею опровергнуть железных доводов оппонентов. Сюда бы Владимира с Геком Финном и Потапова с Поповым, они бы утерли нос кому угодно и поодиночке и вместе взятым.
