Три женщины появились на поляне тоже в лежачем положении и были сильно смущены этим. Им зааплодировали. И так через каждые пятнадцать минут по два, по три человека на поляну переместились все участники экспедиции, сначала женщины, потом мужчины. Я думал, что все они за нелегкий, героический труд заслуживают поощрений, и спросил Добрыню, будут ли их награждать. Тот пожал плечами и сказал, что люди просто выполняли свою работу и очень довольны этим — это ли не награда?

Потапову и Попову предложили на выбор много квартир, но они заявили, что хотят уединения и что-нибудь поскромнее, лучше в лесу. И что они будут жить вместе. Нашлось и такое жилье — старинный двухэтажный особняк на берегу Ингоды.

— Мы малость устали, — пожаловался Потапов. — Мы можем поспать? Ничего не надо, только спать, — и тут же в противоречие своих слов пригласил нас с Владимиром в гости для обязательного и немедленного разговора.

— Вы мне не верите? — обиделся Вовка. — Вы же от меня буквально все о Шурке знаете. Он вам с моим братом ничего нового не скажет. Вы же хотели спать. А ну, марш в постель!

— Я его до сих пор боюсь, — тихо признался мне Попов.

— Извини, Вова, — ответил Потапов, — мы тебе здесь подчиняться не будем. Покомандовал нами — хватит. Давайте еще раз все вместе обмозгуем.

Мы сидели в плетеных креслах и покачивались, как в гамаках. Потапов и Попов были единодушны в том, что материализация сновидений в принципе возможна и управляема. Хотя научных предпосылок к этому пока нет. Эксперимент по материализации сейчас ставить не надо, но в дальнейшем, может, придется к нему прибегнуть. Прежде чем разрешить загадку моего перемещения во времени, нужно сначала разобраться, кто и что я такое? Они уверены, что я, помимо своего сознания, контактирую с внеземной цивилизацией. Я отвечал на вопросы Потапова и Попова. Вопросы были в основном такими же, как мне задавали при обследовании в институтах. Но особенно их интересовала моя родословная, про которую я ничего не мог сказать. Отец с матерью погибли в археологической экспедиции, когда мне было пять лет. Я тогда жил у бабушки по материнской линии, а через год после ее смерти был отправлен в детдом. Детские воспоминания были смутными, но теплыми. Помню, как с отцом ходили в передвижной зверинец, как с улюлюканьем он подбрасывал меня в воздух, а мать испуганно кричала «уронишь!» Помню, как она не больно шлепала меня, шалунишку за невинные проказы. Эти тонкости не интересовали Потапова и Попова, но слушали они внимательно. Особо их интересовала цель экспедиции и обстоятельства гибели родителей. Я тоже в свое время пытался узнать об этом, но людей, участвовавших в экспедиции, не нашел, а архивные документы были на редкость сухи и протокольны. Несчастный случай — обвал.

— Придется узнавать самим, — сказал Попов.

— Но зачем? — спросил я.

— Я тоже не понимаю, — сказал Владимир.

— Мы скажем тогда, когда убедимся в своих предположениях.

— Берете пример с него? — насупился Вовка и показал на Владимира. — Так нельзя! Мы слушаем вас.

— Мы уже сказали и не упрашивайте. Нам, Саша, надо знать твоих предков.

— До какого колена?

— Да хоть до первобытного человека.

— Какой там первобытный, когда я даже своего дедушку не знаю.

— Да, трудно. Но попробовать можно. Володя, какие последние достижения в хроноскопии?

— О самых последних не знаю, — смущенно ответил Владимир, как ученик, не выучивший урок. Вовка же сделал вид. Что не расслышал вопроса.

— А Тока? — напомнил я. — Он ведь все знает.

Токи дома не было. Серафима сказала, что ее верный супруг объявил ей ультиматум: или он, или бронтозавр — и ушел неизвестно куда.

— И кого же ты выбрала? — поинтересовался Владимир.

— И того, и другого. Оба будут жить здесь. Посмотрите, какой славный динозаврик, — она направила видофон в сад. Там мы увидели косматое чудище, о котором вчера говорил Тока. Это чудище было полутораметровой высоты на двух толстых ногах, туловище переходило в массивный хвост, на голове гребень, нависающий над затылком.

— Почему он такой страшный и косматый? — спросил Вовка.

— Это первый опытный экземпляр, еще детеныш, зауролоф из семейства утконосых динозавров подотряда орнитопод — незначительная ошибка в эклопексии генного цистрона изменила его облик, обезобразила. А так-то он красавец.

Серафима вкратце рассказала, как он был получен, и с жаром добавила, что пора возродить на земле вымерший животный мир, что в недалеком будущем в лесах и озерах будут обитать безобидные травоядные динозавры, а в специальных заповедниках разведут и хищных динозавров.

— Какая от них польза? — пожал плечами Владимир.

— Украсят, разнообразят природу, приблизят к ней человека. Этого разве мало?

— Не мало, — согласился Вовка. — Мечта хорошая. А детеныш твой все равно мерзкий.

— Сухие вы люди, пространственники, — обиделась Серафима и выключила видофон.

— Эта женщина молодец, — сказал Попов и, зевая, прикрыл ладошкой рот. — Поспать бы, так бы упал и уснул.

— Да, да, спать, — согласился Потапов и достал потрепанную колоду карт. — В «дурачка» перед сном, а?

— Давайте в «кинга», — предложил я.

— Научи!

Владимир тоже сел за компанию, потому что играют вчетвером.

Мы в Горгазе, в аварийке в свободное от заявок время частенько вечером, когда нет начальства, играли в «кинга», а для остроты и стимула — на деньги. На копейки, конечно, много не выиграешь и не проиграешь, а интерес совсем уже другой. Нам запрещали играть, карты считались азартной игрой и даже идеологически вредной, а играющие чуть ли не морально разложившимися. Но мы все равно поигрывали, нас ловили, нас стыдили, грозили, но игра продолжалась. Время проходило быстрее и веселее и на нашей боеспособности это ничуть не отражалось, мы, наоборот, всегда были в форме. Но нельзя! Начальству игра щекотала нервы.

Мои ученики быстро разобрались что к чему, уяснили правила, поняли игру и втянулись в нее. Мы шумели, галдели, хохотали и спорили. А когда я для стимула предложил проигравших бить картами по ушам, то и вовсе весело стало. У меня рука не поднималась бить по ушам Потапова и Попова, они в моих глазах были необычными людьми — героями, учеными. Они же хлестали меня и Владимира с удовольствием, со смаком, с прикряхтыванием. Вовка ходил по столу, заглядывал всем в карты, советовал и выдавал секреты. Его несколько раз предупреждали, а потом Потапов рассердился и накрыл Вовку тяжелой хрустальной вазой, а чтобы тот не задохнулся, подложил под нее карандаш. Вовка что-то кричал о справедливости, о правах человека и о свободе, бесновался, но поняв, что его не освободят, смирился с заточением, следил за игрой молча и болел за меня, потому что видел только мои карты.

— Довольно! — неожиданно сказал Попов. — Я уже сплю, хр-р.

— Я тоже, — как эхо откликнулся Потапов. — Хр-р.

Я освободил Вовку и мы распрощались.

На следующий день Потапов и Попов были в нашем институте, изучали результаты экспериментов по раскалыванию кА-спирали, знакомились с работами американцев по замедлению и ускорению времени. Вечером друзья выступили по всемирному головидению и скромно рассказывали о своем шестилетнем пребывании на астероиде Жуся. Были и у меня в гостях, обращались со мной на равных, похвалили, что я занимаюсь боксом и сказали, чтобы я по-свойски называл их Потой и Попой. Но язык не поворачивался так называть. К Потапову я успел даже привязаться. Высокий, статный, он мягко улыбался, смотрел на меня влюбленными глазами, деликатно расспрашивал о житейских мелочах и с юмором рассказывал о себе и о друге, о разных казусах в их жизни. Попов застенчиво улыбался и говорил, что так оно все и было.

Ночью друзья вылетели в Краснокаменск, где находилась установка по преобразованию «застывших» электромагнитных волн прошлого — хроноскоп. Значит, они всерьез хотят докопаться до моих предков, используя изображение прошлого.