— Ты здорово все объяснил, только упрощаешь сильно.

— А зачем усложнять и заумничать. Я тебе просто друг, кореш. Давай сразу и начнем. Для начало нужно найти то место, на котором ты объявился у нас. Как настроение? Есть, пить не хочешь? Тогда в дорогу!

— Я мебель жду.

— Это разве дело — ждать? В дорогу.

Мы облазили весь парк, пока я, наконец, не сориентировался и не нашел то место возле ручья, на котором проснулся. Владимир внимательно обследовал все вокруг и сказал, что очень важно знать здесь ли стоял мой дом, и попросил меня залезть на дерево и осмотреться. Я полез на высокий тополь. И Владимир полез следом за мной для страховки. Наступай, говорит, мне на плечи и на голову. И я наступал, приходилось и на голову. Вскарабкался на самую вершину. Пятиэтажка, в которой я когда-то жил, находилась в нагорной части города и обзор оттуда был хорошим. Таким образом, я будто бы оказался на крыше своего дома. Увидел Читу и не узнал ее. Сплошная зелень, из которой вынырнули и замерли белые, розовые и голубые строения. Вон знакомая излучина Ингоды, а элеватора на ее берегу нет. А вон и озеро Кенон, здания ГРЭСа на берегу тоже нет. Зато пустыри на запад от озера застроены до самого горного хребта. Трубчатая телевизионная антенна тоже исчезла. Титовская сопка и волнистая линия лесистых гор левее сопки были видны точно так, как из окна моей комнатушки. Значит, в пространстве я не переместился. Ну, может, пол-километра туда-сюда. Владимир был недоволен, такая точность его не устраивала. Он предложил поехать в свой институт в Атамановку. Я думал, что поедем на машинах, но транспорт оказался презабавным. Сначала подземкой мы прибыли в район бывшего Соснового бора, его еще почему-то называли «страной дураков». Две широченные прямые магистрали убегали вдаль, то пронзая склоны сопок, то повисая в воздухе между ними. Бесшумно мчались машины, изящные, обтекаемые, они будто летели.

— Это обыкновенные железяки, — кивнул Владимир на дорогу. — А мы поедем на мышонках.

За столиком в зарослях тальника сидела молодящаяся старушка и передвигала фишки на красочной карте. Владимир достал синий билетик и заказал двух мышонков. К нам подбежала пара диковинных животных, чем-то похожих на гепардов, но без явно выраженной головы. На спине дугообразные выступы, хвоста не было, зато ног было шесть.

— Биомашины, — пояснил Владимир. — Почему их мышонками называют- ума не приложу, не соответствуют ни внешнему виду, ни способу передвижения, — и оседлав одного из них, велел мне сесть на второго. Я сел. Ишь ты, как удобно и мягко, будто в кресло погрузился. Даже для ног нашлись какие-то опоры. Владимир назвал адрес и мышонки помчались. Нырнули в тоннель и пронеслись под дорогой, стремглав взлетели на сопку, спустились с нее, перепрыгнули десятиметровый овраг и со скоростью примерно километров восемьдесят в час понеслись по полю. Бежали напрямик, кратчайшим путем. В лесу они ловко лавировали между деревьями, делая все возможное для удобства седока: я не чувствовал ни тряски, ни толчков. Туловище мышонка то напрягалось, то расслаблялось, изгибаясь в зависимости от неровности земли, придавая моему телу устойчивое положение. Один раз вскарабкались по скалам, да таким крутым, что я почти лежал, а под спиной услужливо образовалась какая-то подушка. Показалась Ингода. Несколько веселых женщин в купальниках, кто с берега, кто по пояс в воде ловили удочками рыбу. Они смеялись и что-то кричали нам. Чтобы не распугать рыбу и не испортить тем самым рыбалку, мышонки обогнули женщин и бросились в воду. Я инстинктивно поднял ноги, а для них уже на холке появились углубления в виде карманов. А все шесть ног мышонка распластались и, не поднимая брызг, заработали как весла. До чего универсальные «малютки»! Выносливые, быстрые, вездеходные. Еще минута стремительного бега — и мы были возле института Пространства, оригинального здания, которое издали я принял за разбросанные шары, кубы и призмы, сделанные будто из перламутра.

В вестибюле Института ни вахтера, ни дежурного. Потолок прозрачный, во всю стенку — аквариум, прямо из пола вперемешку росли кедры и пальмы. Владимир повел меня вглубь здания и открыл неприметную дверь с табличкой: «У тебя дело? Входи». А за дверью беспорядок: на столе, на полках и на полу разбросаны книги, приборы, инструменты, бумага…

— Это моя…,- Владимир замолчал, подыскивая понятное для меня слово, и, наконец, обрадовался. — Это мой черновой закуток. Немножко ералаш, но без него настроя нет. Ты позволь, я переоденусь — такой неудобный хвост, — он показал на галстук, сорвал его, скинул костюм и с удовольствием бросил все в люк с литером «М». Может, макулатура, а может — мусор.

У Владимира красивое, тренированное тело атлета, упругое, гладкое, с легким загаром — я невольно залюбовался им. Он облачился в мягкий дымчатый костюм со множеством карманчиков и узорчатым отложным воротничком, достал весы и взвесил меня, после чего минуту сидел в раздумье. Потом вскочил и вытянул руку в мою сторону:

Вот эти полсотни килограммов перенеслись через двенадцать миллиардов секунд, но в пространстве свои координаты не изменили. Замечательно! Ты ничего такого необычного перед смертью не почувствовал? Напрягись, вспомни.

— Ничего. Пятиэтажку мою давно снесли, много событий произошло в том месте, но где же тогда находился я?

— Могу ответить пока предположительно: ты находился в ка-спирали Ковыльченко.

— Толково объяснил.

— Понимаешь, Саша, это такая замысловатая категория, такое замкнутое пространство, в котором нет времени, но есть колоссальное количество спящей материи. Там свои законы, своя физика, о которой мы пока ничего сказать не можем. Любое тело, попав в ка-спираль, как бы исчезает. И есть оно, и нет его. Спираль не взаимодействует с нашим миром, проникнуть туда в принципе невозможно. А ты ухитрился не только проникнуть, но и выйти оттуда.

— Лично я никуда не лез. Кому-то нужно было втолкнуть меня туда, а потом вытолкнуть.

— Правильно мыслишь, Шурик, — оживился Владимир. — Причем, кому-то ОЧЕНЬ нужно было, прямо приспичило. И мы найдем этого таинственного экспериментатора, мы с тобой раскусим эту неподдающуюся спираль. Короче — ты мой помощник.

— А директор что скажет? — осторожно заметил я. — А отдел кадров. Ведь я человек без образования и без документов.

— Какой такой еще отдел кадров? — удивился Владимир. — Ты разве бюрократом был?

— Вы всех проходимцев, не глядя, принимаете на работу?

— Какие еще проходимцы? Никто на работу не пойдет, если в ней ничего не смыслит.

— Перед тобой живой пример.

— Сашка, не вредничай. Мы просто вместе проблему будем решать, каждый в меру своих возможностей. Понятно? Пошли, проходимец с кадрами.

Четвертая лаборатория поразила меня великолепием причудливых установок. Посреди нее возвышался огромный сфероид с мерцающими по низу панелями — и тут же журчащие фонтаны. И цветы где только можно, цветы. Я думал, в лаборатории будет много сотрудников и все начнут глазеть на меня, расспрашивать, кто я такой и откуда, и на какую должность. Но сотрудников оказалось мало, да и любопытства я ни у кого из них не вызвал. Двое мужчин лет под сорок, очень похожие друг на друга сидели перед шаровидной машинкой, извергавшей над собой снопы плавных кривых, и вполголоса переговаривались. На меня они бросили беглый взгляд и едва заметно кивнули головами. Элегантные мужчина и женщина о чем-то спорили, но при этом почему-то улыбались. Поздоровавшись со мной, они в той же манере продолжали спор. Высокий статный парень, ясноглазый, светловолосый, оторвался от записей и подошел к нам:

— Что-то опять затеял, Володя? Я по твоему лицу вижу.

— Да вот, Добрыня, помощника себе нашел, — Владимир кивнул на меня. — Он же и консультант.

— Тебя консультировать? Очень интересно. Такой же баламут? — Добрыня пристально посмотрел на меня. — Ты откуда?

— Здешний, — неопределенно ответил я. Захотелось куда-нибудь спрятаться — Ты всегда такой худой?