– У меня была одна купчиха, вот толста, так толста, – вмешался в разговор новый участник, – не поверите, когда я на нее забирался, Коломенское было видно!

Такое смелое и главное неожиданное воспоминание невзрачного с виду мужичонки заставило общество задуматься. Я, как и все, представил себе габариты неизвестной купчихи и решил, что рассказчик что-то путает.

– А с какого места ты Коломенское видел? То есть где та твоя купчиха жила? – спросил знакомый подмосковного попа.

– В Замоскворечье, – ответил мужичонка.

– Оттуда и с пожарной каланчи Коломенской не увидишь, не то, что с бабы, – начал спор за правду очередной оппонент.

– А вот спорим, что с моей купчихи усмотришь?

– А когда будут казнить Шуйского? – вмешался я.

– Да, правда, пошли, посмотрим, – загорелся рассказчик политических новостей. – Я очень уважаю, когда казнят, смотреть. Особенно, если палач хороший. Как даст топором, и голова с одного удара...

– Вот я одного палача знал, – поддержал тему глазастый приятель купчихи, – вот палач был все палачам палач. Как-то раз с одного удара три головы срубил!

– Опять врешь! – рассердился правдолюб. – Две, я еще поверю, но что три, врешь. Это какой же у него топор должен быть?!

– А вот мне больше колесование нравится, – подошел к нашему столу очень пьяный человек с отрубленными ушами.– Когда мне уши резали, со мной рядом одного разбойника колесовали. Вот крепкий был мужик, ему ломом руки и ноги ломают, а он хоть бы крикнул, только матерился!

Отмеченному палачом парии никто не ответил и, несмотря на свое пьяное состояние, он это понял и с ворчанием вернулся на свое место.

– Пошли, пошли скорее, посмотрим, как Ваське Шуйскому голову отрубят! – заторопился политик, – а то все пропустим!

Однако идти на представление согласилось всего три человека, включая политика и меня. Последним пошел правдолюб.

– Ненавижу вранье, – жаловался он, – иной такого наговорит, что сам не знаешь, может такое быть, или нет. Вот ты веришь, что такие толстые купчихи бывают? – спросил он меня. – Не верю, врал он все, разве не видно? – вместо меня ответил политик. – Если бы такая красивая баба в Москве была, ее бы весь город знал.

Разговор наш как-то закольцевался между купчихой и Шуйским. Я шел между новыми приятелями и только на подходе к Кремлю вспомнил, что оставил возле трактира своего донца. Князь Василий Иванович как-то сразу вылетел из головы.

– Все, мне надо назад, – сказал я товарищам.

– Ты чего?'– удивился политик, – Уже почти дошли!

– Мне лошадь дороже, – заупрямился я.

– Какая еще лошадь? – не понял правдолюб. – Скажешь еще, что лошадей казнят!

– Все, – сказал я, останавливаясь, – дальше не пойду.

– Да чего ты, вон уже видно, эй, – окликнул политик прохожего, – Шуйского казнили?

– Да, казнят такого! – зло ответил бедно одетый пожилой человек, – У них же там одна шайка! Боярин-то уже и с народом простился, и на плаху голову положил, мы думали все, как тут прискакал гонец с царской милостью. Опять бояре государя вокруг пальца обвели.

– И чего? – не понял политик.

– А ничего, с того света отпустили. Я, понимаешь, зря полдня потерял. А такое место занял, все видно как на ладони, а тут гонец...

– Так чего? Ваську отпустили, что ли? – продолжил выяснять историческую реалию политик.

– А я что говорил, крутом одно вранье! Никому верить нельзя, – подытожил разговор правдолюб.

– Вы как хотите, а я возвращаюсь, – упрямо сказал я. – Мне на казни смотреть неинтересно!

– Так дошли же уже, чего назад тащиться, что тут, кабаков мало?

– Нет, меня лошадь ждет, я за ней, – сказал я, так и не приобщившись к событию, попавшему в учебники истории.

– Ладно, пошли вместе, а то еще подумаешь, что мы тебя в трудную минуту бросили, – сказал кто-то из новых товарищей.

Мы вернулись к трактиру, где меня ждал донец.

– Зайдем, – предложил правдолюб.

– Мне нужно домой, – ответил я, интуитивно чувствуя, что со вторым обедом мне не совладать.

– Ну, что ты за человек, куда ты все время рвешься, – упрекнул политик. – Пошли лучше посмотрим, как Ваське Шуйскому будут голову рубить.

– Какому Ваське? – заинтересовался и правдолюб.

– Да там, одному, – махнул рукой политик, – а правда говорят, что есть страна, где курное вино не пьют?

– Верь больше всякой брехне, как же там смогут люди жить?

Пока приятели решали это важный вопрос, я влез на коня и стукнул его по бокам пятками. Он послушно куда-то пошел.

– Ты куда это направляешься? – спросил я его, но он не ответил, только мотнул головой. Я обиделся и задремал.

На мое счастье на этом транспортном средстве заснуть было можно даже без подушек безопасности. Донец не хуже меня знал дорогу в свою конюшню.

Утром меня разбудили мухи. Этот бич дохимической эпохи в летнее время превращал человеческую жизнь в сплошную борьбу с докучливыми насекомыми. В городе, где везде рядом с жилищами обитали домашние животные, они плодились в таком количестве, что спастись от них можно было, только наглухо законопачивая дома, что было практически невозможно. Мне кажется, что Пушкин только из-за того любил осень, что только с наступлением холодов его переставали доставать насекомые.

Я боролся за остаток утреннего сна, а мухи дружным хором-жужжали у меня над головой, норовя влезть под холстину, в которую я закутался. Наконец это мне окончательно надоело, и я освободился от сермяжной простыни и слегка приоткрыл глаза. Первое, что я увидел, было недовольное лицо Натальи, Она по каким-то признакам определила, что я проснулся, недовольно сказала:

– Вместо того, чтобы отвезти меня в Подлипки, ты напиваешься, как, – она, наверное, хотела сказать: «свинья», но не рискнула и обошлась неопределенным эпитетом, – как не знаю кто!

Напивался я крайне редко, за время нашего знакомства такое случилось в первый раз, и везти ее в Подлипки я не обещал.

– Мне не понравилось, как ты вчера грабила торговцев, – не оправдываясь, выдвинул я версию своего неадекватного поведения.

– Я никого не грабила! – резко ответила она. – Они сами мне все дарили!