— Ну, не я же. Может быть, ты вообще здесь останешься? Паспорт у тебя есть, заживете по-семейному.

— Скажешь тоже, — смутился солдат. — Варвара женщина хорошая, добрая, себя блюдет, кто бы спорил. Жаль только, что не из наших.

Все было правильно. У каждого, как всегда бывает, имелась собственная правда и собственная судьба. И как ты ни пытайся ее обмануть, все равно ничего путного из этого не выйдет. Та же Варвара постареет лет через десять, а Иван останется таким, как и сейчас, — вот и новая причина для личной трагедии.

Мы с ней были совсем мало знакомы, хорошо если перекинулись десятком, другим фраз, но мне было понятно, как ей больно, не успев обрести, вновь потерять, может быть, того единственного, кто был дарован ей жизнью.

— Давай назначим отъезд на послезавтра, — просительно сказал Иван, пряча глаза. — А то так сразу…

— Хорошо, — согласился я. — Пусть будет послезавтра. Я успею приготовить себе новую одежду.

Около Московской заставы было светопреставление. На менее трех десятков экипажей самого разного класса и калибра, от украшенных гербами карет, до крестьянских подвод загородили всю дорогу. Господа ругались со своими кучерами, дамы выглядывая из окошек карет, махали платочками и понукали нерадивых, беспомощных, по их мнению, мужей, гужевики пытались проехать без очереди, а со стороны Петербурга подъезжали все новые экипажи.

Мне было интересно узнать, в чем причина такой странной толкучки, но выйти из своей коляски и пройти вперед посмотреть, что делается около самого шлагбаума, я не решался.

Мы с Юлией сидели в коляске и обмахивались веерами. Виной тому была не жара, а комары, вылетевшие на утреннюю охоту.

— Не видишь, что там делается? — не удержался спросить я Ивана, пытающегося рассмотреть причину задержки, стоя на облучке.

— Проверяют выезжающих, — ответил он, опускаясь на свое кучерское место.

В столице было достаточно людей, которыми могла интересоваться полиция, но тревожная интуиция подсказывала, что дело не обошлось и без моего участия. Я лишний раз похвалил себя за предусмотрительность и уселся в самой, что ни на есть естественной девичьей позе.

Узнать в стройной, модно одетой барышне разыскиваемого преступника, как мне казалось, было почти невозможно.

Для этого я надел новое, купленное накануне за двести рублей платье, и обул изящные туфельки на высоких каблуках.

Как ни медленно продвигался затор, через полчаса мы оказались довольно близко от шлагбаума, и теперь мне стало видно, как будочники проверяют отбывающих из столицы.

С первого взгляда было трудно понять, что или кого они, собственно, ищут,

Почему— то в съезжую избу, видимо на разборку, повели высокого, тучного человека мещанской наружности, следом -малорослого возчика. Я почти совсем успокоился, решив, что ищут не меня, а кого-то другого, когда из съезжей вышел знакомый мне полицейский прапорщик с обвязанной платком головой. Вид у него был совсем не героический, он напоминал француза, бегущего из-под Москвы.

— Не знаете, сударь, почему такая задержка? — спросила Юлия молодого офицера остановившегося возле нашей коляски.

— Ищут опасного государственного преступника, — ответил он со всей значительностью, на которую был способен, и поглядел на красавицу, что называется, орлом.

— Какой ужас! — красиво испугалась Юля. — Откуда же здесь такой преступник?

Видно было, что молодой человек этого не знает, но, боясь утратить внимание прекрасной незнакомки, он мужественно насупил брови и небрежно бросил:

— Вам, сударыня, бояться решительно нечего. Считайте, что его уже поймали.

— Кого — его? — поинтересовалась спутница красавицы, то есть я.

— Как кого, — удивился офицер, — конечно, преступника!

Ответ был совершенно исчерпывающий, и я потерял интерес к разговору. Однако молодой человек так не думал и продолжал стоять около нашей подножки, придумывая, что бы еще сказать.

— Позвольте, если будет опасность, пожертвовать ради вас своей жизнью! — наконец воскликнул он.

— Но вы же меня совсем не знаете! — ответила Юлия, потупив глазки.

— Тогда позвольте представиться, — щелкнул каблуками офицер, — прапорщик Аркадий Семидольный.

— Простите, чего семи? — ехидно спросил я.

— Дольный, это значит что у всех в нашем роду семь долей! — гордо сказал он.

— А это хорошо или плохо? — поинтересовалась Юлия, не спеша называть свое новое имя.

— Думаю, что хорошо, — как мне показалось, не очень уверено ответил прапорщик. — Семь долей лучше, чем одна.

Разговор опять зачах, и молодой человек сделал отчаянную попытку его оживить:

— А мы с приятелем едем в отпуск, в родительское имение. А вы куда изволите вояжировать?

— На моление, — ответила Юлия, хотя ей было наказано с незнакомыми людьми не разговаривать, — поклониться иконе Владимирской Божьей матери.

— Так вы вояжируете во Владимир! — чрезвычайно обрадовался прапорщик. — Какая неслыханная удача, мы тоже едем во Владимирскую губернию!

— Право, не может быть! — чему-то обрадовалась Юлия, хотя всего несколько дней назад дала суровый обет.

— Никакой удачи в этом нет, — вмешался в разговор я, — мы будем ехать очень медленно и одни.

— Почему, Лизонька? — удивилась Юля. — Молодые люди составят нам компанию. Как же ехать без мужской защиты?

Мне очень захотелось если не пнуть, то хотя бы по-девичьи ущипнуть товарку. Если к нам привяжутся этот прапорщик со своим приятелем, то как им потом им объяснять, почему после заставы я из девушки вдруг превратился в юношу. От меня обе заинтересованные стороны ждали ответ и получили его:

— Ты уже забыла про свой обет?

— Ах, да! — сказала чаровница, состроив виноватую гримасу. — Конечно, нет, как ты могла такое подумать!

— Что за обет? — спросил прапорщик.

— Мария (так по документам именовалась теперь Юлия, у меня же был паспорт на имя Елизаветы Мустафиной) приняла обет никогда не выходить замуж! — объяснил я.

— Так вас зовут Мария? Как Матерь Божью, — благоговейно произнес Семидольный. А это мой приятель Александр Полибин, — представил он подошедшего к коляске краснощекого молодого человека с погонами поручика. — Позвольте, вам рекомендовать.

Полибин неловко поклонился и залился краской смущения.

— Барышни едут поклониться иконе Владимирской Божьей матери! — порадовал он смущенного приятеля. — Если они позволят, мы сможем их сопровождать!

Я открыл было рот решительно отказать молодым людям в такой чести, но не успел, наша коляска подъехала к полосатому шлагбауму. Подошел караульный и потребовал паспорта и подорожную грамоту.

За надежность документов я был спокоен, но меня смутил подошедший к будке мой знакомый полицейский. Судя по тому, как у него было обвернуто платком лицо, я сломал ему челюсть. К тому же у него оказалась сильнейшая гематома окружившая оба глаза. В синюшном обрамлении его светлые глаза казались льдинками, которыми он сверлил всех, на кого обращал внимание.

К счастью, в присутствии Юлии можно было не опасаться, что мужчины будут внимательно рассматривать кого-либо кроме нее, и я, не потеряв естественности, небрежно смотрел по сторонам, демонстративно не обращая внимания на изувеченного полицейского офицера.

Впрочем, небрежение оказалось взаимным. Он только слегка царапнул меня взглядом и отошел к следующему за нами экипажу.

Наконец с формальностями было покончено, и перед нами подняли шлагбаум. Иван встряхнул вожжами, и опасная для пребывания столица осталась позади. Наших офицеров еще не выпустили, и мы могли разговаривать без опаски.

— Прощай, Петербург! — патетически воскликнула Юлия, оборачиваясь назад, то ли для того, чтобы последний раз полюбоваться на Московскую заставу, то ли посмотреть, не догоняют ли нас кавалеры.

— Ты что это вытворяешь! — возмутился я. — Как ты себе представляешь ехать с ними вместе две недели! Они же поймут, что я не женщина!