К такому вопросу я не был готов, — не думал, что Михайло Михалыч отличается такой наблюдательностью.

— Это наш сосед по Курскому имению, — спустя мгновение, почти не запнувшись, ответил я.

Домохозяин пристально посмотрел на меня — не поверил.

— А какая его фамилия?

— Воронцов, он из графского рода, — теперь уже без запинки ответил я.

— Слышал про таких, — пробурчал он, остывая. — О чем говорили?

— Так, ни о чем, я ему просто как сосед представился. Он-то меня не вспомнил, — стыдливо сказал я.

Кажется, последнее замечание убедило собеседника, что я не вру, и объяснило мою заминку — не хотел сознаваться, что аристократ меня не признал.

— Вот видишь, лезешь к неровне, а потом плакать будешь!

Никакой логики в словах домохозяина я не усмотрел, но согласно кивнул головой.

— Тебе, как молодому юноше, нужно наставление, а то совсем с пути собьешься! — неожиданно перешел он к морализации. — Вот, сколько ты вчерась денег прогулял?

Такого вопроса я никак не ожидал. Деньги «прогуляли» мы вместе и расплачивался я в присутствии Михайло Михалыча. Однако, продолжая демонстрировать первозданную простоту, ответил:

— Восемьсот восемьдесят пять рубликов!

— А сколько у тебя осталось?

Я подкатил глаза и начал подсчитывать в уме

— Шешнадцать рублей ассигнациями и двугривенный серебром!

— Сколько? — переспросил он.

Я повторил. Лицо Михайло Михалыча сделалось холодным и презрительным

— А еще взять есть где?

— Друзья помогут! Вместе же гуляли!

— Это какие такие друзья?!

— У меня во всем городе только вы с господином Селивановым друзья и есть. Чай, вместе денежки профукали.

— Ты при мне, мальчишка, даже слов таких не говори! Ишь, с больной головы на здоровую! Я тебе честь сделал, с большим человеком познакомил, а ты что болтаешь?! Коли нет денег, зачем в ресторацию поперся?

— Так это вы же, Михайло Михалыч, велели!

— Так, значит? Ладно! Сегодня еще можешь у меня побыть, а завтра с утра чтобы духу твоего здесь не было!

— Да как же так! — уязвленный до глубины души, воскликнул я. — Вы же обещали быть отцом и благодетелем, а теперь гоните?!

Для убедительности, я начал шмыгать носом.

— И нюни не разводи, Питер слезам не верит!

— Москва.

— Что Москва? — не понял он.

— Москва слезам не верит, а не Питер!

— Вот ты о чем! Питер тоже не верит! Так чтобы завтра с утра духу твоего здесь больше не было!

Что мне оставалась делать? Только заплакать, что я и сделал. Однако жестокосердный домовладелец не пожелал видеть моих горьких слез и ушел, что-то возмущенно бормоча под нос.

Мы с Иваном быстро собрали вещи и покинули негостеприимный кров. На улице, как на грех, не было ни одного свободного извозчика. Мы пошли к перекрестку и, когда уже значительно отдалились от домовладения нелюбезного Михайло Михайловича, увидели, как к его зашарпанному подъезду подъехали три казенные кареты, и из них начали вылезать люди в полицейской форме.

— Видишь? — нравоучительно сказал Иван. — Доигрался! А кабы мы не успели уйти вовремя, отправились бы прямиком в участок!

Я не был уверен, что налет полиции организовал Селиванов, подозрительный дом могли осмотреть и в процессе «плановой проверки», но это не имело принципиального значения. Главное, что нам повезло, и убрались мы оттуда вовремя.

— Поглядим, что полиция будет делать, — предложил напарник.

— Ты еще сам туда зайди, спроси! Идем отсюда, и не оглядывайся!

В это время освободился пятикопеечный «ванька», мы сторговались и поехали прочь от опасного места. Колымага была безрессорная, тряская, лошадка низкорослая и слабая, так что побег наш проходил со скоростью шесть километров в час.

— Останови здесь, любезнейший, — попросил я извозчика, когда мы отъехали от Фонтанки.

— Почему выходим, мы же еще не доехали? — удивился спутник,

— Потому, — ответил я, когда мы выгрузили вещи и пошли дальше пешком, — всегда, когда убегаешь, несколько раз меняй транспорт, чтобы не выследили, куда ты направился.

— Чего ради?

— Если нас захотят поймать, то опросят всех извозчиков, найдут по приметам и узнают, куда мы ехали.

Иван скептически хмыкнул, потом спросил:

— А теперь не найдут?

— Если поедем по одиночке, то не смогут. Будут искать двух мужчин с узлами.

Я подумал, что, пожалуй, перестраховываюсь, но если налет на меблированные комнаты организовал Селиванов, то ждать от него можно было многого.

Задним числом я пожалел, что втянул в эту авантюру легкомысленного Афанасьева. Теперь, утром, на трезвую голову, вчерашняя шутка уже не казалась такой безобидной и безопасной. Офицеров, которые в ней участвовали, могли знать по фамилиям у Демута, при желании можно было заставить заговорить селивановского кучера и выйти через него на Шурку.

— Говори адрес своей вдовы, поезжай один и жди меня там, — сказал я Ивану.

— Что еще приключилось? — удивился он.

— Боюсь, что ты прав с обиженным чиновником, как бы не подвести моего знакомого офицера. Поеду к нему, предупрежу.

Иван собрался было еще раз подчеркнуть свою предусмотрительность, но посмотрел на меня и промолчал. Мы разошлись. Я направился к казармам Преображенского полка и у дежурного офицера узнал адрес квартиры Афанасьева.

Шурка жил недалеко от места службы, в маленьком флигеле. В прихожей меня встретил степенный мужик с заспанным лицом. Он, видимо, только что проснулся, был встрепан и недоволен жизнью.

— Поручик Афанасьев здесь живет? — спросил я.

— Живет, — тяжело вдохнув, сознался слуга.

— Мне нужно его видеть.

— Это, сударь, никак невозможно, — покачав головой, ответил он. — Александр Николаевич отдыхают после ночной службы.

О какой службе он говорил, было непонятно: вчера вечером Афанасьев был так расслаблен, что к служению отечеству явно неспособен.

— Так поди, разбуди, — уже научившись разговаривать со слугами, строго сказал я, — мне нужно с ним переговорить.

— Никак невозможно, они со сна дерутся!

Время было уже полуденное, и сидеть ждать, когда их благородие соизволят пробудиться, у меня не было никакого желания.

— Тогда я сам его разбужу.

— Это как вам будет угодно, — равнодушно проговорил слуга, с трудом сдерживая зевоту, — мое дело сторона.

Я отодвинул его от входа и прошел внутрь. Шурка жил в большой комнате, заставленной разномастной мебелью. Порядок в ней был, как и полагается у холостого человека с ленивым слугой. Везде были разбросаны носильные вещи, а сам хозяин лежал на коротком для его роста кожаном диване и храпел. Я потряс его за плечо.

— Уйди! — не открывая глаз, прорычал он сквозь стиснутые зубы и попытался ударить меня ногой.

— Александр, проснись! — сказал я и тряхнул его так, что он открыл-таки мутные со сна глаза.

— Ты кто такой? — спросил он.

— Брат Крылова, мы с тобой вчера познакомились.

— А, — смутно узнавая меня, сказал он. — И что?

— Вставай, у нас, кажется, большие неприятности.

— Что еще случилось? — без особой тревоги поинтересовался он. — Опять я в драку попал?

— Хуже, карету с лошадьми украл.

— Кто украл? Нет у меня никакой кареты, — начал говорить он, и разом вспомнил и меня, и вчерашнее происшествие. — Это ты! Извини, брат, запамятовал, как тебя зовут.

— Андрей, — представился я, чтобы далеко не отходить от истинного имени. — Коллежский асессор, у которого мы забрали карету, оказался влиятельным человеком и начал розыск.

— Ну, и бог с ним, карета его сейчас едет в Москву, я ее вчера кому-то подарил. А вот кому, не помню. Может, Терещенке? Он вроде как в отпуск собирался…

— Этого я не знаю, я зашел, предупредить, что если кучер расколется…

— Какой еще кучер?

— Ты лучше окончательно проснись и вспоминай сам.

Афанасьев подумал над моим предложением, посчитал его приемлемым, кивнул головой и вдруг оглушительно крикнул:

— Василий, шампанского!